Это рассказ о настоящем открытии. Поздравляем с ним нашего постоянного автора из Лондона Лейлу Александер–Гарретт! Теперь мы будем знать, как выглядела та, кому Арсений Тарковский, будучи в Тбилиси, посвятил три замечательных стихотворения.
Редакция ЧАЙКИ
Впервые в Грузию меня пригласил выдающийся грузинский кинорежиссер Тенгиз Абуладзе в конце 80-х годов прошлого столетия. В Стокгольме он представлял свой, как оказалось, последний фильм в трилогии - “Мольба”, “Древо желания” и “Покаяние”, а я работала с ним переводчицей. По разным причинам поездка тогда не состоялась и осуществилась лишь ранней весной, 10 марта 2019 года, в день Прощеного воскресенья.
Перед моим отъездом в Тбилиси Марина Тарковская попросила меня разузнать у людей старшего поколения хоть что-то о таинственной Кетеван Ананиашвили - адресате нескольких любовных стихотворений ее отца Арсения Тарковского. Все, что она знала: Кетеван была учительницей и проживала в старом городе у подножья горы Мтацминда. “Если ты туда доберешься, положи от меня веточку или цветочек”.
Директор Британско-грузинской торговой палаты Мако Абашидзе с директором Дворца искусств Георгием Каландия устроили в марте мою фотовыставку о фильме Андрея Тарковского “Жертвоприношение”. Дворец искусств расположен в бывшей резиденции принца Константина Ольденбургского, развивавшего на Кавказе в XIX веке курортное дело и виноградарство, включая производство шампанских вин. Принц Ольденбургский был страстно влюблен в замужнюю грузинскую красавицу, увез ее от мужа и построил для нее дворец. Несомненно, эта романтическая история впечатлила бы Андрея Тарковского, но куда больше его удивило бы одно странное совпадение: основатель музея, где проходила выставка, Давид Арсенишвили стал первым директором Музея имени Андрея Рублева в Спасо-Андрониковом монастыре в Москве, где Тарковский снимал эпизоды своего фильма “Андрей Рублев”.
Мой визит спонсировало посольство Швеции в Грузии, так как я являюсь подданной шведского королевства. Разместили меня у подножья Святой горы Мтацминда в гостинице “Бетси”. На открытии выставки посол - Ульрик Тидестрем (его фамилия переводится как “поток времени”) сказал, что моя выставка успешно прошла на фестивале Ингмара Бергмана в Королевском драматическом театре в Стокгольме, поэтому они охотно поддержали ее в Грузии.
В Тбилиси меня “посвящал” фотограф и друг Сергея Параджанова - Юрий Мечитов. С Юрием я познакомилась в Лондоне в 2010 году, когда проводила фестиваль Параджанова (Мако Абашидзе была одним из наших спонсоров). От прежней квартиры режиссера на Коте Месхи, 7, куда мы сразу же отправились, остались лишь чугунная лестница, веранда и кухня. Не успели мы переступить порог гостиницы “Параджанов”, как ее хозяин предложил нам грузинский сырный хлеб хачапури и чарку вина. На бутылке красовалась этикетка с прыгающим Параджановым на фоне Мтацминды, не зря в юности режиссер занимался балетом! Автор фотографии - Юрий Мечитов. Мы прошлись по узенькой улице Коте Месхи, где каждый зазывал Юрия на стаканчик вина. Все, как у Мандельштама: “И духанщик там румяный / Подает гостям стаканы / И служить тебе готов”. Правда, мне не очень хотелось, чтобы у нас “поплыл Тифлис в тумане”, так как мое время было расписано по часам со всевозможными встречами и выступлениями.
Я сразу влюбилась в этот город с его древними крепостями, покосившимися домишками, ажурными верандами и балкончиками, которые, кажется, вот-вот рухнут тебе на голову. Город утопал в колокольном перезвоне по случаю церковного праздника. Мы заглянули в кафедральный собор Сиони, побродили по тенистым тропинкам ботанического сада с водопадом, полюбовались развалинами цитадели Нарикала, зашли в кафе сказочного кукольного театра Резо Габриадзе, где, согласно английскому путеводителю, самое вкусное хачапури.
О Кетеван Ананиашвили я спрашивала у всех и вся. Даже в серных банях, воспетых Параджановым в “Цвете граната”. Согласно легенде, Вахтанг I Горгасали основал в V веке город Тбилиси (“теплый источник”) из-за целебных свойств термальных вод и выгодного стратегического расположения среди гор. В бани меня определила заботливая Мако, в них с меня сняли семь шкур, отбивали каким-то мыльным, полотняным бурдюком, после чего я заблестела как начищенный орден. О банях восторженно отзывался Пушкин: “Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань”; и Лермонтов: “что здесь истинное наслаждение, так это татарские бани!” На мои вопросы-расспросы о Кетеван все пожимали плечами и качали головами. Как сказал Арсений Тарковский: “На свете чуда нет, / Есть только ожидание чуда”. На одной из трапез с друзьями я не преминула спросить о Кетеван, жившей у подножия Мтацминды. Ответ был отрицательным. Вдруг коллега Юрия Мечитова Майя Дейсадзе обратилась к нему с вопросом: “Ты водил Лейлу к Параджанову? Неужели ты не заметил мемориальную доску рядом с его домом?” Юрий настаивал на том, что на Коте Месхи нет никакой мемориальной доски. “Все, поехали, - безапелляционно заявила Майя. - Я тебе докажу!” В Грузии сильные женщины, одобрительно подумала я.
Солнце садилось. На предельной скорости автомобиля мы примчались на Коте Месхи. Майя торжествовала: на облупившейся стене старого двухэтажного дома номер 5 висела мемориальная доска с надписью на грузинском языке: “В этом доме с 1926 года по 2004 год проживала выдающийся педагог Кетеван Ананиашвили”. Родилась она в Батуми в 1912 году. У меня колотилось сердце: что, если в доме остался кто-то, кто помнит эту женщину? Мысленно я уже летела “по лестнице как головокружение”. Одновременно меня охватило чувство утраты: Кетеван прожила долгую жизнь - девяносто два года, ее могли застать живой Марина и Андрей.
Я толкнула тяжелую, скрипучую дверь с ажурной металлической решеткой. На первом этаже ни души, мы поднялись на второй. На лестничной площадке стояло овальное разбитое зеркало. Майя постучала в правую дверь, откуда вышли две девочки, я в левую дверь. Через минуту-другую за дверью послышались шаркающие шаги, дверь приоткрылась, и на пороге появилась седовласая женщина по имени Нелли. Я спросила, не знает ли она, где проживала Кетеван Ананиашвили? “Это моя соседка, - ответила она по-русски и неожиданно пригласила в дом: “Заходите. Я покажу вам ее квартиру”. И вот мы стоим у двери, где жила Кетеван Ананиашвили, куда после войны приходил Арсений Тарковский. Все это походило на сон. “Осторожно. В комнате темно, - предупредила Нелли. - Здесь давно никто не живет. Некому платить за электричество”. В сумеречном свете крошечной двухкомнатной квартиры можно было различить: в первой комнате - старое пианино фирмы “Шредер”, книжные полки, диван, потертый журнальный столик, на нем керамический подсвечник со свечой и хрустальной пепельницей, слева у стены - обеденный стол под красно-белой клетчатой скатертью, на столе - белая канцелярская настольная лампа, три стула, на одном из них - белый телефон с кнопками, старинный шкаф, на пыльном паркетном полу - лампа без абажура; во второй комнате - два окна с деревянными ставнями и тюлевыми занавесками, между окнами трельяж с закрытыми створками, перед ним кресло-качалка, кровать, со сложенными на ней пледами и коврами, старенький обогреватель, большое зеркало с тумбочкой, на которой лежали настенные часы, объемный книжных шкаф (я разглядела в нем тома Паустовского, Достоевского, Некрасова, Бальзака - “Отец Горио”, “Толковый словарь” Даля в четырех томах, но в основном все книги были на грузинском), комод у окна, а на нем два портрета в рамках. Нелли взяла один из них, с изображением юной, темноволосой девушки в белом платье с черным бантом гимназистки. “Это Кетеван”. Я еле сдерживала слезы. Мы вынесли портрет на веранду, чтобы получше разглядеть его и сфотографировать. Трудно описать нахлынувшие на меня чувства: я нашла Кетеван! Не только нашла, а расхаживаю по ее квартире, держу в руках ее портрет. Майя спросила Нелли по-грузински, знает ли она что-нибудь о русском поэте? “Да, Кетеван была в него влюблена, а он хотел на ней жениться,” - ответила Нелли, добавив, что у Кетеван есть сын. Я остолбенела: сын от Арсения Тарковского? Позже выяснилось, что мальчик родился задолго до их встречи, в 1934 году. После развода с мужем в 1939 году, Кетеван больше не вышла замуж. Как это перекликается с судьбой матери Марины и Андрея Тарковских: она тоже всю жизнь прожила одна после ухода мужа. В Грузии строгие традиции: женщина редко идет против воли родителей, тем более с ребенком, а они, по словам Нелли, возражали против союза их дочери с приезжим русским поэтом.
Жила Кетеван с мамой, сыном, бабушкой, дедушкой и тетей. По открытой веранде мы прошли на общую кухню, где ничего не изменилось со времен Кетеван: та же старая газовая плита, столик, покрытый потрескавшейся клеенкой, прибитая к стене полка для посуды. Стало совсем темно, соседка пригласила нас в свою квартиру, зажгла свет и показала нам книгу “В мире Кетеван Ананиашвили” на грузинском языке, автором которой является сын Кетеван - Тамаз Ломинадзе. “Он - большой ученый, профессор,” - с гордостью сказала Нелли. В записной книжке она нашла его номер, позвонила, но ответа не получила. “Он давно не приходил. Не случилось ли что?” Перед уходом Нелли шепнула Майе, что Кетеван не вышла замуж из-за сына.
Придя в гостиницу, я написала Марине, что нашла Кетеван. “С ума можно сойти! - недоумевала Марина. - Я столько лет ее ищу, а ты за два дня разыскала! Вот бы заполучить ее портрет в архив Литмузея”. Марина все понимала. Что мог дать молодой женщине с ребенком бессребреник-поэт без гроша в кармане, потерявший ногу на фронте? Что может дать поэт, кроме стихов? Первое стихотворение “Дождь в Тбилиси”, посвященное Кетеван, написано осенью 1945 года, когда Арсений Тарковский находился в творческой командировке в Тбилиси.
Мне твой город нерусский
Все еще незнаком, -
Клен под мелким дождем,
Переулок твой узкий,
Под холодным дождем
Слишком яркие фары,
Бесприютные пары
В переулке твоем,
По крутым тротуарам
Бесконечный подъем.
Затерялся твой дом
В этом городе старом.
Бесконечный подъем,
Бесконечные спуски,
Разговор не по-русски
У меня за плечом.
Сеет дождь из тумана,
Капли падают с крыш.
Ты, наверное, спишь,
В белом спишь, Кетевана?
В переулке твоем
В этот час непогожий
Я - случайный прохожий
Под холодным дождем,
В этот час непогожий,
В час, покорный судьбе,
На тоску по тебе
Чем-то страшно похожий.
На следующий день я встречалась со студентами в Колледже ТВ и медиа; зал был забит, и я подумала, что Андрей Тарковский - надежный мостик, соединяющий две когда-то близкие культуры. Примечательно, что при так называемой “тоталитарной системе” в Грузии процветало великое кино, как и в России.
Расставшись со студентами, мы отправились с Мако в Грузинский национальный музей. Директор музея - профессор Давид Лордкипанидзе, для порядка, сначала провел нас по выставке “Советской оккупации”. Меня поразило, с какой легкостью современная общественность Грузии вычеркнула из памяти факт, откуда родом был главный тиран и “вождь всех времен и народов” Сталин. Зато потом на экспозиции “Wisdom Transformed into Gold” (“Мудрость, преображенная в золото”) директор музея захватывающе рассказывал о сокровищах Колхидского царства, процветавшего на территории Западной Грузии в античные времена. В Колхиду, как известно, отправились полсотни мореплавателей-аргонавтов за золотым руном. Он говорил об археологических раскопках, в которых сам принимал участие, о колхах - древнегрузинских племенах… а у меня в голове происходили свои “археологические раскопки”. Я поинтересовалась, знаком ли он с Тамазом Ломинадзе? “Как же - это мой университетский учитель. Он у нас в музее работал. Правда, не знаю, жив ли он...”
Заметив мое замешательство, он пригласил нас в свой кабинет, где тут же кому-то позвонил. “Тамаз Ломинадзе жив!” И через минуту я уже пересказывала сыну Кетеван историю поисков его матери, не забыв упомянуть о желании Марины Тарковской приобрести для московского гослитмузея портрет Кетеван. Тамаз смутился: “Но я уже подарил его Дворцу пионеров. Я не могу забрать его обратно”. Я совсем растерялась. Какой еще Дворец пионеров? Я же вчера видела этот портрет. Неужели существует еще один? На прощание я пригласила Тамаза в Дом кино. Он отклонил мою просьбу по причине того, что у него в тот день похороны друга детства. Мы договорились встретиться до моего отъезда.
Утром следующего дня я стояла на проспекте Руставели, 6, у Дворца пионеров и школьников. Теперь он называется Дворцом учащейся молодежи, а, на самом деле, это бывший дворец наместника царя на Кавказе - графа Михаила Воронцова, того самого, на кого раздосадованный Пушкин (ревнивый граф сослал первого поэта России на истребление саранчи) написал знаменитую, но совершенно необоснованную эпиграмму: “Полу-милорд, полу-купец / Полу-мудрец, полу-невежда, / Полу-подлец, но есть надежда. / Что будет полным наконец”. В Лондоне, недалеко от моего дома, есть улица, названная в честь русского посла в Англии Семена Романовича Воронцова, отца Михаила Воронцова.
Граф Михаил Воронцов прослужил в Грузии около десяти лет, с 1844 по 1854 год. Он верил в то, что “маленькая Грузия должна стать самым красивым, самым ярким парчовым узором на пяльцах российской вышивки”. Жена Воронцова - Елизавета Ксаверьевна адресат многих стихотворений Пушкина, среди которых “Сожженное письмо”, “Храни меня, мой талисман…”, “Желание славы”, “Талисман” и многие другие. Она подарила Пушкину перстень-талисман, с которым он не расставался до смерти. Жена графа Воронцова страдала туберкулезом, и для прогулок на свежем воздухе для нее разбили дворцовый сад с редкостными деревьями, а клумбы засадили ее любимыми ромашками. Позже белая ромашка станет символом борьбы с туберкулезом. В 1914 году дворец посетил император России Николай II, а после революции в нем расположилось местное советское руководство. В одном из залов висела фотография Лаврентия Берии и Сталина с матерью, а под ней подпись: “Целую, твой Сосо”. В тридцатых годах во дворце жила мать Сталина.
Дворец пионеров открылся весной 1941 года. На его выходящем в сад балконе и лестнице снимался грузинский фильм “Кето и Котэ”. В Зеркальном зале отмечали свадебное торжество Александр Грибоедов и его красавица жена Нина Чавчавадзе. Рассказывают, что спускаясь в сад, Грибоедов обратился к ней со странной просьбой, указывая на Святую гору: “Если со мной что-нибудь случится, похорони меня, пожалуйста, там”. Оба супруга похоронены в Мтацминдском Пантеоне - тбилисском некрополе, где покоятся заслуженные деятели искусства, науки и национальные герои Грузии, включая мать Сталина.
В приподнятом настроении я открыла дверь Дворца пионеров, купила билет у молодого парня, читавшего “Анну Каренину” на английском, но перед вертушкой меня остановили два вооруженных стражника правопорядка. Из их корявых объяснений я поняла, что музей закрыт. Я пыталась втолковать им, что пришла не на экскурсию, а для того, чтобы увидеть портрет заслуженного педагога Кетеван Ананиашвили. Проверив в своих списках, они холодно ответили, что такой здесь нет, и вновь преградили мне путь. В конце концов, я добилась того, чтобы мне вызвали кого-нибудь из музея. Вскоре по парадной лестнице ко мне в вестибюль спустилась девушка с предложением провести меня по залам дворца. О Кетеван, как я и предполагала, она ничего не слышала.
В одном из пустых дворцовых залов я заприметила женщину в летах, стирающую пыль с крошечного пианино, и обратилась к ней. Скрестив руки на груди, она запричитала: “Конечно, я знаю Кетеван. Я вас проведу в литературный кабинет, где ее все знают”. Мы пронеслись по Белому, Мраморному, Зеркальному залам (последний не раз фигурировал на экранах кинофильмов), долго петляли по нескончаемым коридорам, поднимались по лестницам, выходили во внутренний двор и, наконец, зашли в светлую комнату на третьем этаже, где стояли несколько столов, за одним из которых (у окна) когда-то работала Кетеван. Со стены на меня смотрел написанный маслом портрет красивой женщины в белом платье. Так вот о каком портрете говорил Тамаз Ломинадзе! В кабинет заходили все новые и новые лица с восклицаниями: “Если бы знали, как Кетеван любили дети! Они ей доверяли больше, чем своим родителям, хвостиком за ней бегали”. Ее кружок называли “птичником”, так как в нем с утра до вечера не смолкали детские голоса.
Это был один из незабываемых моментов моего пребывания в Грузии! Сотрудники литературного кружка открыли для меня застекленный шкаф, где были выставлены статьи из журналов, письма благодарности, фотографии многочисленных учеников Кетеван, рисунки и уже знакомая книга Тамаза Ломинадзе “В мире Кетеван Ананиашвили”. Мне бережно передавали в руки то один, то другой экспонат. В кабинете также висели портреты Тициана Табидзе и Паоло Яшвили. Оба они стали жертвами сталинского террора в 1937 году. Как-то возвращаясь в гостиницу, я шла по улице Грибоедова и наткнулась на дом с мемориальной доской, оповещающей, что в нем с 1921-1937 год жил известный грузинский поэт Тициан Табидзе. Подъем на второй этаж был довольно рискованным из-за прогнивших деревянных ступеней. Музей был закрыт на замок, который, похоже, давно не открывался.
Я поинтересовалась, можно ли купить книгу Тамаза Ломинадзе? Посовещавшись, мне вручили единственный экземпляр со словами, что попросят у автора еще один. О том, что Кетеван посвящены стихи русского поэта Арсения Тарковского, они ничего не знали, а подтвердить мои слова в ту самую минуту не получилось, так как в кабинете у них не было интернета. Дворец молодежи находился в довольно плачевном состоянии: ремонта не видел с советских времен. Вечером из гостиницы я отправила им по электронной почте обещанные стихи. Второе стихотворение, посвященное Кетеван, написано в 1946 году.
Ты, что бабочкой черной и белой,
Не по-нашему дико и смело,
И в мое залетела жилье,
Не колдуй надо мною, не делай
Горше горького сердце мое.
Чернота, окрыленная светом,
Та же черная верность обетам
И платок, ниспадающий с плеч.
А еще в трепетании этом
Тот же яд и нерусская речь.
Директор кинокружка Григол Чигогидзе (Гриша, как он представился) переманил нас в свой просторный кабинет, где я сразу же заметила фотографию молодого Тенгиза Абуладзе на каком-то международном фестивале. Меня угостили крепким кофе по-турецки (а я не любительница кофе), но мне он показался вкуснейшим напитком. Григол Чигогидзе попросил коллег принести портрет Кетеван в его кабинет. Мы его окружили, как будто обнимали. Я позвонила Марине Тарковской, рассказала о новом портрете и о подарке для нее - книге сына Кетеван. Григолу-Грише Марина обещала прислать сборник стихов своего отца.
Через две недели я получила сообщение, что книга Арсения Тарковского находится в “почетном шкафу Кетеван”. Перед уходом мы зашли к поэтессе Лали Джапарашвили, дружившей с Кетеван. Она благодарила меня за память о близком человеке из прошлой эпохи и обещала перевести стихи Арсения Тарковского на грузинский, а я, в свою очередь, обещала подарить им свои книги “Собиратель снов Андрей Тарковский и “Четыре столицы и один любимый Шарик”. Полсотни экземпляров этих книг из Москвы в Тбилиси привез режиссер Резо Гигиенишвили. Все книги я раздарила на выставке во Дворце искусств и в Доме кино.
На показ документального фильма “Режиссер Андрей Тарковский”, организованного директором Дома кино Ниной Анджапаридзе, собрались легенды грузинского кино и друзья Тарковского - Эльдар Шенгелая (с его матерью - известной актрисой Натой Вачнадзе Арсений Тарковский познакомился в 1945 году), Лана Гогоберидзе (ученица Кетеван), Джина Калатозова, Александр Рехвиашвили, Гизо Табескирия, Дата Туташхия, Гия Баградзе, Мераб Коночашвили, Жанна Давтян, Юрий Мечитов. Пришел и друг Мако Абашидзе - Ираклий Глонти. Дом Ираклия и Мако, где я провела несколько вечеров (мы даже побывали на балете!), будто сошел с экрана фильмов Отара Иоселиани: нескончаемый поток гостей, застолья с грузинскими блюдами и вином, производимым самим Ираклием.
Дом кино, где когда-то показывали фильмы Тарковского, снятые в Советском Союзе, стоял в запустении. Я выступала в Малом зале, кажется, единственном на тот момент, где Нине Анджапаридзе удалось навести порядок. Сначала меня попросили говорить на английском (политика отражается на самым беззащитном - на языке), но когда Джина Калатозова начала читать письма Андрея Тарковского о том, как они любили друг друга, как ездили друг к другу в гости, чего ныне сделать не так-то просто, все перешли на русский. И какой это был правильный, литературный русский язык! Как только в зале погас свет, и на экране появилось изображение Тарковского, с разных мест раздались аплодисменты и возгласы: “Андрюша! Андрей!” Кто-то не мог сдержать слез, ведь после последнего визита в Тбилиси в январе 1982 года, мало что было известно о его судьбе на Западе. Тогда Андрей Тарковский посещал театр Руставели, смотрел “Меловой круг” Брехта и “Ричарда III”. Он пишет в своем дневнике: “Мы пили вкусное грузинское вино и вспоминали друзей. Как чудесно там было… Какой удивительный человек Сережа. Как он добр и щедр. Я счастлив, что живу в одно время с ним. Он не только гений, что касается его профессии, он гений во всем, он просто уникален…”
После фильма меня долго не отпускали, обнимали, целовали, а я подписывала всем свои книги. Это был необыкновенно сердечный вечер, жаль, что никто не зафиксировал на видео воспоминаний грузинских друзей Тарковского.Джина, жена легендарного режиссера Михаила Калатозова - единственного советского режиссера, чей фильм “Летят журавли” был удостоен “Золотой пальмовой ветки” на фестивале в Каннах, звонила мне в Лондон и благодарила за подаренную книгу. “Я плакала, переживала, радовалась и смеялась, когда читала вашу книгу, ведь мы дружили с Андрюшей с 60-х годов…” - взволнованно говорила она. В Лондоне я познакомилась с ее внуком - талантливым режиссером Мишей Калатозишвили, снявшим замечательный фильм “Дикое поле”.
С Тамазом Арчиловичем Ломинадзе - доктором геолого-минералогических наук, деканом, профессором палеонтологии я встретилась у выхода станции метро Руставели. До встречи с ним я успела забежать во Дворец молодежи с обещанными книгами, но на вторую чашечку кофе времени не хватило. Тамаз учтиво вручил мне целых три букета душистых, солнечных нарциссов. Даже в мечтах я не могла себе представить, что получу цветы от сына возлюбленной Арсения Тарковского! Шел мелкий дождь, было ветрено и прохладно. Мы зашли с торговый центр, в кафе Illy на верхнем этаже. Я пила крепкий чай, а мой визави - капучино. Тамаз сказал, что после смерти матери, лет пятнадцать не заходил в свой старый дом. Ужаснулся, что соседка показала нам неубранную квартиру. Он уточнил, что на портрете Кетеван тринадцать или четырнадцать лет. Написан он в Батуми француженкой - учительницей французского языка Кетеван, а также двух ее сестер и брата. В доме должно быть два портрета, второй - сестры Кетеван. Портрет, который мы видели, подписан Е. Селезневой.
Тамаз передал мне статью о своей матери “Он не был случайным прохожим” Эмзара Квитиашвили, в которой автор пишет, что школьные годы, проведенные в литературном кружке, руководителем которого была Кетеван Фоминична Ананиашвили, были лучшими в его жизни. Я спросила, встречал ли сам Тамаз Арсения Тарковского? Он ответил, что довольно смутно помнил только две встречи. В их дом его привел Георгий Леонидзе, стихи которого Арсений Тарковский переводил на русский язык. По мотивам новелл Георгия Леонидзе Тенгиз Абуладзе снял фильм “Древо желания”. Второй раз - это был Эзизбар Ананиашвили - двоюродный брат Кетеван, поэт и переводчик. Он жил в Москве и дружил с Арсением Тарковским.
Арсения Тарковского не могло не впечатлить глубокое знание Кетеван как грузинской (она помогала ему с переводами), так и русской поэзии, ее любовь к русской литературе; ее строгая красота, чуткость и благородное обаяние. В ту пору Кетеван было тридцать три года, а ему тридцать восемь лет. Арсений Тарковский пишет: “Первые две недели в этом чудесном и гостеприимном городе мне довелось принимать участие во встречах с поэтами и деятелями смежных искусств. Это было далеко еще не сытое время. Вместе со всей нашей многоязычной родиной недоедала и Грузия: немного вина, немного лобио - но сколько добрых слов, сколько радушия! Грузинское гостеприимство, как известно, не имеет границ. Так прошло две недели, Потом я взялся за работу. Я переводил на русский язык стихи Симона Чиковани, Георгия Леонидзе, Григора Абашидзе, Иосифа Нонешвили, Реваза Маргиани - прекрасных поэтов, сердечных людей - я перезнакомился чуть ли не с четвертью населения Тбилиси”. Добавлю, что переводил Арсений Тарковский еще и Илью Чавчавадзе, Рафаэля Эристави, Григора Орбелиани, Галактиона Табидзе, Важу Пшавелу, Анну Каландадзе и многих других грузинских поэтов. Несомненно, Арсений Тарковский не “случайный прохожий” в жизни Кетеван Ананиашвили, раз он хотел связать с ней свою судьбу. Не “случайный прохожий” он и для целой плеяды грузинских поэтов.
Тамаз был знаком лишь с двумя стихотворениями, посвященными его матери. Но было и третье, написанное в том же 1946 году.
Снова я на чужом языке
Пересуды какие-то слышу,-
То ли это плоты на реке,
То ли падают листья на крышу.
Осень, видно, и впрямь хороша.
То ли это она колобродит,
То ли злая живая душа
Разговоры с собою заводит,
То ли сам я к себе не привык…
Плыть бы мне до чужих понизовий,
Петь бы мне, как поет плотовщик,-
Побольней, потемней, победовей,
На плоту натянуть дождевик,
Петь бы, шапку надвинув на брови,
Как поет на реке плотовщик
О своей невозвратной любови.
Тамаз сказал, что дома у них собирался весь цвет грузинской интеллигенции. Я мысленно представляла себе музей-квартиру Кетеван Ананиашвили, ведь там осталось все, как при ее жизни. С улыбкой он вспомнил, как играл в футбол на улице Коте Месхи со своим другом детства, а за ними гонялась мать великого режиссера Сиран, когда они нечаянно попадали мячом в ее окна. Поймай она их, им бы досталось на орехи! С семейством Параджановых они не дружили, так как принадлежали разным “сословиям” (классовое неравенство существовало и в советский период). Не хотелось расставаться, но нужно было еще успеть забежать в гостиницу перед очередным выступлением. Тамаз остановил такси, объяснил, куда меня довезти, и мы долго махали друг другу руками.
Заканчивалась моя шестидневная поездка в полюбившийся “горбатый Тифлис” с извилистыми улочками и шумящей Курой. “Уехать из Тбилиси невозможно. / Тбилиси из тебя не уезжает”. В Лондоне я получила от Тамаза электронное письмо, в котором он благодарил меня за третье стихотворение Арсения Тарковского: “Моя мать, может быть, и знала о нем, но я сегодня впервые прочел. Большое Вам спасибо”. В другом письме Тамаз рассказал, что отец Кетеван - Фома Николаевич Ананиашвили учился в Харьковском университете, но из-за участия “в революционном движении” от учебы его отстранили. Отец Арсения Александровича - Александр Карлович Тарковский также участвовал в народовольческом кружке, за что несколько лет провел в тюрьме и был выслан в Сибирь. После окончания учебы отцу Кетеван было запрещено жить в большом городе, и он поселился в Батуми, где позже стал членом Городской Думы. В 1926 году семья переехала в Тбилиси. Жили они на улице Коте Месхи, 5 (в то время Приютская, 5). После окончания аспирантуры Тбилисского университета Кетеван предложили остаться на кафедре, но в то время не было свободной вакансии, и ей порекомендовали организовать работу литературного кружка в недавно созданном Дворце пионеров. Кетеван была настоящей просветительницей. Она воспитала многих талантливых писателей, поэтов и художников. Один из них - Рено Туркия написал ее портрет, который находится в ее кабинете. В 1959 году, не без вмешательства спецслужб, Кетеван отстранили от работы, по причине воспитания молодежи не в советском духе. Тогда она стала руководителем литературного отдела в журнале “Сакартвелос бунеба“ (“Природа Грузии”). “Вы не поверите, но когда проходили встречи с писателями, поэтами, разбор нового литературного произведения или кинофильма, был такой наплыв молодежи, что вход во Дворец пионеров защищала конная милиция”, - заканчивал свое письмо Тамаз Ломинадзе.
В конце моего рассказа я не могу не вспомнить о посещении древнего храма Джвари, что в переводе означает “крест”. Крест воздвигла просветительница, святая равноапостольная Нина, принесшая христианство в Грузию. С высокой скалы я смотрела на слияние двух рек, напоминающих букву “Л”: бирюзовую и молочно-белую, и вспомнила лермонтовские строки: ”Там, где сливаяся шумят / Обнявшись, будто две сестры, /Струи Арагвы и Куры, / Был монастырь”. Внизу лежала древняя столица Грузии Мцхета и Мцхетский монастырь. Я подумала, что русские поэты всех времен воспевали Грузию не меньше, чем свое родное отчество: Пушкин, Лермонтов, Мандельштам, Пастернак, Маяковский, Есенин, Тарковский, Заболоцкий, Ахмадулина, Евтушенко, всех не перечесть. Мой поиск Кетеван, беседы о кино, поэзии, поэтах и их музах, воспетых на века, приводят меня к мысли о том, как бережно должно всем нам хранить “самые красивые, самые яркие узоры на пяльцах” не только российской, но и грузинской “вышивки” - культуры.
---------------
Фото автора
Комментарии
Браво, Лейла!
Превосходная статья и заслуживающий всяческого уважения поиск. Тем боле, что он увенчался таким успехом.
С наилучшими пожеланиями,
Евгений Цымбал
Добавить комментарий