А знаете ли, так выходит, что для меня каждый день - день его памяти... Толстой сказал, что без Тютчева нельзя жить. Да. Но, будучи произнесено, имя Тютчева сразу вызывает в памяти следующее имя - Фета. Так рядом они и находятся на олимпийской крутизне русской поэзии. Сохраняю изданную в массовой библиотеке на дешевой бумаге книжку, где счастливым образом их стихотворения соединены под одной ледериновой обложкой, Перечитывание этого сборника меня сильно поддержало и даже, возможно, спасло в один тяжелый период жизни.
"И всегда одышкой болен/ Фета жирный карандаш...". Да, астма. Это ж надо - умереть при попытке самоубийства! Зарезаться фруктовым ножом было, конечно, невозможно.Но в борьбе с женой и свояченицей, выдиравших этот нож из его руки, наступило удушье... И в стихе - эта прерывистость дыхания. Позволяющая угадать тембр голоса.
Столько трагического в его жизни! А какой при этом был юмор и высказываний и поступков! Толстой, осваивавший ремесло сапожника, сшил по заказу Фета сапоги. Афанасий Афанасьевич заплатил ему четвертной, но сапог этих не стал снашивать - бережно поставил их на книжную полку (Лев Николаевич обиделся).
Я вот считаю, что счастье в жизни - обладание марксовским двухтомником Ф. Уж этой радости я не лишён! Люблю у него решительно всё. Выбрать что-либо просто нет сил. Прошу простить - ограничусь собственными непритязательными стихотворными записями.
СТЕПАНОВКА, ВОРОБЬЕВКА
Картуз дворянский с бородой раввина
И тяжба Музы и Марьи Петровны,
Одышка, беспредельная равнина
И пульс неровный.
Варенье, крендель, кофий, вдоволь сливок
И две любви, березы среди елей,
Стихотворенье – как души обрывок
И взлёт качелей.
И свежий запах вспаханного поля,
И мотылька перед свечой томленье,
И дочка от цыганки, вот и воля
И представленье.
И мертвый шар, к мирам летящий новым,
И Млечный Путь, и встречный астероид,
И матери письмо в гробу сосновом,
Который вскроют.
ЛОШАДИ ФЕТА
Вот зданье университета,
Перед которым много лет
Немного медлила карета
И открывал окошко Фет.
Покачивая гривы прядки
И присмирев наверняка,
Привыкли ждать его лошадки
Традиционного плевка.
Ну, как же так! А Ломоносов,
Херасков и Грановский тож?
Ох, гневен был натурфилософ!
Ну, что же, тройка, ты не ржёшь?
Луч света реял на рессоре…
А всё же в буйстве молодом
Хотелось вдруг, поэту вторя,
В почтенный этот плюнуть дом.
О ФЕТЕ
Стога. В траве коса-литовка.
Гостиная с паркетным полом.
Степановка и Воробьёвка,
Трудом добытые тяжелым.
Вот сливки свежие, орешки,
Поднос и фартучек прислуги,
Над поздней лирикой насмешки
Свояченицы и супруги.
Густые звезды в чёрной ямине,
В газетах разные событья
И девушка в незримом пламени
Над пирогами чаепитья.
