2. Первые шаги в Америке
Беседа с актером и режиссером Борисом Казинцом
(часть 1: https://www.chayka.org/node/6435)
И.Ч. Борис Михайлович, у меня тут специально заготовлен вопрос. Вы оказались в Америке практически без всякой поддержки и совсем не в юном возрасте, дочери с семьями помочь вам не могли – одна жила в Москве, другая в Грузии. Не было страшно за будущее? Чем вы себя подбадривали, поделитесь – это важно для тех, кто склонен падать духом в сложных ситуациях. Вы уже начали на него отвечать, теперь можно продолжить.
БК. Надо сосредоточиться на поиске дела, которое может помочь достойно начать эмиграцию. Один из первых, кто оценил мои модели русских церквей, был граф Толстой, он же дал мне несколько практических советов. В отличие от Толстого, держатель магазинчика русских сувениров на центральной почте Вашингтона, платил за мои работы мизерно. Мы со Светочкой назвали его Гобсек. Но даже он дал нам несколько адресов, где можно было приложить свои силы.
Это был русский магазин в довольно криминальном районе и художественный салон Аллы Роджер в старом Вашингтоне. В магазине ДЕЛИ мы попробовали свои кулинарные способности. А Алла заказывала у меня довольно много моделей разных деревянных церквей. Светочка нашла работу в химической лаборатории – до этого она никогда в жизни этим не занималась - и мы тут же сняли квартиру.
ИЧ. Света, вы ездили на работу на машине? Вы должны были осваивать езду?
Светлана Казинец. Нет, я водитель со стажем.
БК. В Грузии Света, будучи директором-распорядителем театра, отвечающим за финансовый план и гастроли, разъезжала на государствпенной машине. А у нас были свои Жигули, на которых мы объездили вдвоем пол-России.
А здесь моя родственница Ира устроила Светочку в химическую лабораторию, и она так на этой работе выросла, что, когда компания закрывалась, то последними в ней остались президент и она.
ИЧ. Важный человек.
БК. (с гордостью) Она стала настоящим химиком. Она добивалась 98% чистоты лабораторных работ.
Светлана. Я не знала английского языка, и все силы прилагала, чтобы этого не заметили.
ИЧ. Светочка, вы намного младше мужа?
Светлана. На десять лет.
ИЧ. Это ненамного. И при этом вы так интенсивно работали.
БК. Мы приехали в Америку, когда мне было 61, Светочке соответственно...
ИЧ. Насколько я успела вас узнать, вы, Борис Михайлович, человек необыкновенно живой, творческий, неуемный. Но в Америке вы оказались без языка, без друзей. Как выживали?
БК. Выживали как? Вовочка Тальми, муж моей двоюродной сестры Инны, – они нас приютили и создали все условия, чтобы мы могли войти в уклад американской жизни, - был синхронным переводчиком в Вашингтоне у министра обороны, ни больше, ни меньше.
ИЧ. Инна Тальми, вдова Владимира, передала мне книгу мужа «Полный круг», она меня потрясла - я написала на нее рецензию. Какой судьбы человек! Родился в Америке, был увезен родителями-коммунистами в Советскую Россию, прошел через войну, потом работал переводчиком в Берлине, там по доносу был обвинен в государственной измене, прошел через лагерь... А отец его, Леон Тальми, был казнен в числе 13 членов Антифашистского комитета - 12 августа 1952 года, в так называемую «Ночь казненных поэтов».
БК. Но я начал о его работе. Он должен был быть на службе к 7 часам утра. А мы в ту пору не знали, как ехать, на чем, куда... Он брал нас с собой – и довозил до Вашингтона. И мы бродили со Светочкой по Вашингтону. Вот там-то мы и набрели на владельца русской лавки, а по его наводке и на Мишу Дели. Там за Конгрессом, в очень черном районе, был русский магазин «Deli».
ИЧ. Ага, деликатесный.
БК. Он фамилию себе эту взял вместо своей еврейской. В магазине нам не очень понравились некоторые продукты, и мы предложили им свою помощь в кулинарном деле. Вот так и закрутилось. И каждая встреча давала какой-то маршрут. Главный маршрут был – на «Голос Америки». И опять благодаря встрече. Я свои деревянные церквушки приносил в русскую церковь. У меня их там разбирали. Там никто не знал, что я актер. Но кто-то, видно, им сказал. Староста церкви однажды мне говорит: «Боря, я слышал, что вы артист, может быть, вам поискать какую-то близкую работу?» Я ему: «Забудьте. У меня грин-карты нет. Мы приехали в творческую командировку, но из-за гражданской войны в Грузии остались». У нас были временные документы. Все думали, что мне дадут политическое убежище, но для этого нужно было выдумать, что нас преследовали. Как можно было такое написать, когда мне в Грузии присвоили звание народного артиста, я был лауреатом разных конкурсов и играл ведущие роди в театре?! Да, а староста мне: «У меня есть друг на «Голосе Америки». Позвоните для начала ему». Я думаю: «Какая ерунда. Без грин-карты... «Голос Америки» совсем рядом с Конгрессом, даже думать об этом смешно».
ИЧ. Ну да, место политическое, туда без документов не возьмут.
БК. А староста свое: «Возьмите телефон!». И пишет фамилию «Рудник». А я фамилию эту знаю. Позвонил по телефонному номеру и спрашиваю: - Какое у вас отчество? – Олег Львович. – Вы сидите или стоите? И я сказал ему, что знал его отца, он был главным режиссером театра в Ростове-на-Дону. В городском Дворце пионеров в Ростове-на-Дону, где я был в драмкружке, моей первой ролью был Людоед в сказке «Кот в сапогах», которая на Всесоюзном смотре детских театров заняла первое место. А когда Лев Рудник и Юрий Левицкий увидели меня в роли Бориса Годунова – в отрывке из пушкинской драмы, - они посоветовали мне подготовиться в поступлению в театральное училище в Москве. По их рекомендации, меня готовили Алексей Глазырин и Виктор Волков, блистательные актеры из таганрогского театра. Глазырин - тот, который играл в Белорусском вокзале. Он мне сделал всю программу.
ИЧ. В Москве вы поступили в театральное училище при театре драмы под руководством Охлопкова?
БК. Был 1948 год. Я приехал в Москву. Но это целая история. Расскажу ее как-нибудь в другой раз. А сейчас вернемся к Олегу Руднику с «Голоса Америки». Его папа, Лев Сергеевич Рудник, был, как я сказал, главным режиссером театра в Ростове-на-Дону. Он был жертвой «еврейского вопроса», до Ростова-на-Дону Лев Рудник был главным режиссером Лениградского драматического театра имени Горького, до прихода туда Георгия Товстоногова.
ИЧ. Товстоногов, кстати говоря, был также наполовину евреем, но, видно, не таким явным; у него были ярко выраженные грузинские черты. Значит, ваш Рудник был «сослан» на работу в Ростов-на-Дону, когда вы, мальчишкой, занимались там в театральной студии?
БК. Что касается внешности, то Лев Рудник был красавец-мужчина. Ох, сколько женщин сходили по нем с ума! Продолжаю свой рассказ. Олег Рудник, услышав, что я работал с его отцом, сказал: «Приезжай!» Я приехал. И что значит индивидуальность! Это как на какого «офицера» попадешь, когда едешь в машине. Он выпишет тебе или 25 долларов, или 75... Президентом этой компании была некая Гончарова, кажется, из тех – пушкинских Гончаровых.
ИЧ. Была еше Наталья Гончарова, прекрасная художница, уже в 20-м веке, из того же рода, о ней Цветаева писала.
БК. Гончарова с «Голоса Америки» меня прослушала, и они начали оформлять мои документы. А вообще вся бумажная история продолжалась год и два месяца. Меня проверяли. С размахом проверяли. Леночка Соловей мне звонила: «Боря, что ты натворил?» К ней пришли обо мне узнавать из соответствующих органов.
ИЧ. Борис Михайлович, здесь при приеме на работу всех проверяют от и до, а тем более, если работа на радио.
БК. Поэтому хорошо, что у нас было ремесло, которое нас кормило. Нам со Светочкой однажды на какой-то мексиканский фестиваль заказали 2500 пирожков. У нас был в гостях внук из Тбилиси, мы делали их втроем. Когда сделали все 2500 вздохнули с облегчением. А тут приезжают опять и говорят: «Знаете, пирожки ваши так хорошо пошли, нам нужны еще».
ИЧ. Прямо стахановские подвиги вы описываете. И я тоже могу сказать: Светины пирожки - объеденье. Но у меня к вам, Борис Михайлович, вот какой вопрос. Вы народный артист Грузии. У вас, когда вы рассказываете о грузинах, даже акцент грузинский появляется. Тяжело было расстаться с театром и со страной?
Б.К. Ну конечно. Но мы не думали, что мы расстаемся. Ни в коем случае. Мы были уверены, что мы вернемся. Последняя моя роль была Фамусов. Такая бесподобная роль.
ИЧ. Но вы и Чацкого могли сыграть при вашей моложавости.
Б.К. Что касается Чацкого, то поезд уже ушел.
ИЧ. Так посещала вас ностальгия?
БК. Конечно, как не посещать! Да и сейчас посещает. Как можно забыть? Бунин сказал: «Самый большой памятник вашей жизни есть память о ней». Это вам не горьковское «В карете прошлого далеко не уедешь», это ерунда, я другому верю. Алеша Карамазов говорил: «Если в вашей душе осталось два-три хороших воспоминания, то это наполняет смыслом жизнь».
ИЧ. Какой же у вас чудесный вид из окна. Закат на полнеба.
БК. У нас здесь видны Апалачи. Вся гряда Апалачей... сорок минут езды.
ИЧ. Как красиво!
БК. Когда-нибудь съездим. Так вот, я все-таки не могу забыть покойного Аксенова.
Когда мы играли в Российском посольстве мюзикл «Молдаванка, Молдаванка» по «Закату» Бабеля и когда изрядно выпили – они нам устроили банкет, – то, что сказал Василий Аксенов, я никогда не забуду. Как мой Арье Лейб говорит: «Я это видел собственными глазами», так я могу сказать: «Я это слышал собственными ушами». Он сказал: «Эмиграция – это всегда трагедия».
И.Ч. Да, это так.
Б. К. Почему я должен об этом забыть? Почему я должен это бросить? Почему я должен об этом не думать? В Грузии я прожил 25 лет. Как я могу этих людей забыть? Начиная от банкетов. Этого уже забыть никто не может (смеется). Великие актеры там были – Н. Бурмистрова, Т. Белоусова, А. Гомеашвили, М. Пясецкий и Ариадна Шенгелая. Это знаменитые «Двенадцать стульев» грузинские...
Добавить комментарий