Александр Галин: «Когда же русские люди начнут жить по-человечески?»

Galin.jpg

 Российский драматург Александр Галин приехал из Москвы в США в 1994 году. В это время его пьесу «Звёзды на утреннем небе» поставили в Вашингтоне на театральном факультете университета имени Джорджа Вашингтона. Александр Михайлович побывал в нескольких городах США. Когда он приехал в Нью-Йорк, я взял у него интервью, которое, по разным причинам, я публикую с опозданием в 30 лет. Его американские впечатления и рассуждения мне кажутся достаточно актуальными. 

 - Вы прилетели в Нью-Йорк не как турист, а как известный и успешный российский драматург. Но помимо деловых встреч вы, естественно, находите время для прогулок по городу, для наблюдений за людьми, за их жизнью в городе. Что интересного для себя вы заметили?

 - Если говорить о Нью-Йорке, то это такой особый город, не похожий ни на какие другие города мира. Я не могу понять, кому этот город принадлежит. Только Америке? Всему миру? Почему именно здесь так много людей из всех стран мира, говорящих на разных языках? Что их сюда влечёт? У меня ощущение, что всё в этом городе непостоянно. 

 - Постоянно только его непостоянство...

 - Был солнечный полдень. Лучи солнца играли в стеклянных витринах и в огромных окнах небоскрёбов. Я шёл на репетицию. По улице шли люди. Много людей. На Седьмой авеню между 39 и 40 улицами я остановился, увидев сидящего за швейной машинкой еврейского портного-эмигранта. Это была бронзовая скульптура. У старого портного было такое кислое выражение лица, как будто он только что клюкву съел. А вокруг – гигантские красавцы-небоскрёбы. Я подумал: «Сколько же труда таких портных, таких работяг вложено в то, чтобы солнечные лучи играли в окнах-зеркалах величественных зданий, чтобы улицы Нью-Йорка были ровно прошитыми, как портновские стёжки. 

 - Когда я подлетаю или подъезжаю к Манхеттену, мне он видится этаким каменным цветком. Дал ли вам тот портной ощущение, что Нью-Йорк – еврейский город?

 - Я не считаю, что этот город еврейский. У меня нет такого ощущения. Я люблю Нью-Йорк, в котором можно потеряться, забыться, почувствовать себя человеком вселенной. У меня всегда была наивная мечта считать родиной всю нашу землю, всю планету. И в Нью-Йорке возникает чувство, что это город всех. И мой тоже. Разумеется, не всё здесь просто и не все здесь счастливы, как может показаться нам из нашего бедного, порушенного русского мира. Здесь тоже много сложностей, много крови, много слёз, много страданий, усилий... Трудна человеческая жизнь, и это тоже ощущаешь в Нью-Йорке. Но одновременно ощущаешь в этом городе большую, я бы даже сказал мужскую энергию. Этой энергией дышит, например, Уолл-стрит. Это город-колосс, уникальный всемирный колосс со своими колоссальными аэропортами... 

 - В жителях Нью-Йорка вы тоже ощущаете особую энергетику?

 - Да, особенно у людей культуры. Вы знаете, многие наши режиссёры, артисты хотят поработать на Западе. Это естественно. Им надо повидать мир, попробовать себя на другом поле, поставить спектакль или фильм... Наконец, просто что-то купить, привести домой, красиво одеть жену, сына или дочь. Это нормальные, естественные желания, которых не надо стыдиться. Но и некоторые иностранные режиссёры, которые ко мне в Москву приезжали, прежде чем начать ставить у себя мои пьесы, просили на второй день повести их в ГУМ и много времени проводили в московских магазинах. Ничего в этом особенного нет. А ещё они спрашивали меня: «Ты можешь поговорить со своими друзьями, чтобы я что-нибудь поставил в Москве?»

 - Что это? Любопытство? Такое же желание испытать себя? 

 - Странное беспокойство овладело людьми ещё в конце 20 века. И вот американские режиссёры, как чеховские три сестры, хотят в Москву, в Москву, в Москву... А русские хотят в Нью-Йорк, в Нью-Йорк, в Нью-Йорк... 

 - Здесь любят подчёркивать, что Нью-Йорк - это не вся Америка...

 - Так же, как Москва – это не вся Россия. Я долго и трудно познавал Америку. Мне повезло в том смысле, что я много поездил по разным университетам, по городкам, по маленьким, чуть не сказал «заброшенным и богом забытым» где-то в Южной Каролине или в Джорджии. Люди живут там своей жизнью, и это совсем другая Америка, которую я долго не мог почувствовать...

Хорошо, конечно, ехать в машине по хайвею, зная, что тебя через каждые 20 миль ждёт чашка горячего кофе, что у тебя нет никаких проблем, если есть кое-какие деньги. К этому быстро привыкаешь. Но хочешь узнать больше, а главное, почувствовать душу страны. Нам, россиянам, никак без души не обойтись. Я долго не мог понять, где же эта американская душа? Честно говоря, не во всех американских театральных постановках я находил духовность. Я увидел здесь холодноватый, «умственный» театр, часто без глубоких чувств, без эмоций. Но однажды, это было в Чикаго, я увидел настоящий американский театр и, как мне показалось, понял его.

Тот спектакль произвёл на меня довольно сильное впечатление. Мне предложили выступить в Чикаго на семинаре театральных факультетов американских университетов. Я рассказывал о советском театре, о драматургии. А вечером нам показали спектакль – современное изложение пьесы Софокла «Царь Эдип». Там традиционный для античной драматургии хор состоял из чернокожих женщин. Роли играли чёрные актёры. Это был мюзикл. Все замечательно пели. И только когда закончился спектакль, я понял, что пять основных исполнителей были слепыми. Это был знаменитый ансамбль.

Вот они, эти слепые чёрные артисты, были по-настоящему живыми. Они были так заряжены, так рвались к жизни, что я потянулся к ним, за ними. Надо признаться, что я в своих затянувшихся американских гастролях интересовался также тем, что происходило в Москве, читал «Известия», «Московские новости», просил друзей достать для меня новый номер журнала «Огонёк»... Читал и ужасался: жизнь там становилась всё хуже и хуже, всё беднее и беднее, всё страшнее и страшнее, всё безвыходнее и безвыходнее. Казалось, мы идём там к такому тупику, из которого не будет выхода.

Когда же русские люди начнут жить по-человечески? А в это время в Америке слепые играли свой спектакль лучше, чем иные зрячие! И когда я вышел после спектакля в довольно сильном потрясении, проплакав финал, и, выйдя, увидел ночные улицы Чикаго с гигантскими зданиями в красных огоньках, то я подумал: «Боже мой, каких-то пару сотен лет назад здесь не было ничего. Кто сюда приехал? На эту тогда пустую землю приехали те, кого изгнали, те, кто были босы и голы, униженные и оскорблённые, обездоленные и несчастные. И на этой земле они создали нечто совершенно великое. Созидатели - вот это и есть американская душа!» И в тот момент я, наконец, почувствовал Америку. Я понял, какая идея заложена в этой стране. Неужели же наша «шестая часть земной суши» не найдёт в себе сил подняться с того дна, до которого мы там дошли? Увидев и, как мне кажется, поняв американскую душу, я осознал, чего я хочу от моей страны: чтобы она смогла построить то, что построили для себя американцы. 

 - Вы не имеете в виду создание из России прямой копии Америки?..

 - Разумеется.

 - Посмотрите, в Америку приезжают эмигранты любой национальности, культуры, традиций, и быстро ли, медленно ли, так или иначе, они начинают вростать в эту американскую душу, о который вы говорите, они проникаются солью этой земли, становятся на ноги, становятся предпринимателями, хотя раньше они, может быть, понятия не имели об этом роде деятельности. Значит, люди способны на созидание, если для этого есть условия, если инициатива поощряется. В Америке, то есть в условиях свободы, люди вдруг раскрываются, накапливают капитал, содержат свои семьи, платят налоги и помогают Америке развиваться. Почему же в России не могут быть созданы такие же условия для раскрытия человеческих возможностей?

 - Я надеюсь, что такие условия когда-нибудь возникнут. Но очень важно, чтобы плоды труда наших граждан не были потом присвоены, экспроприированы государством... Кстати, я очень не люблю, когда говорят «эмиграция», «беженцы от режима». Просто люди тем или иным способом переехали в другое место, где им, по их мнению, лучше. Потом они ещё куда-нибудь переедут. Кто-то переедет в Кострому, а кто-то в Балтимор. И ненормально думать, что это ненормально. 

 Как писал Владимир Галактионович Короленко, «Человек создан для счастья, как птица для полёта». Не надо держать человека в клетке или подрезать ему крылья, чтобы не улетел. Пусть улетает. Пусть перелетает. Если не долетит, если не выживет – так тому и быть. Но это был его выбор. Его свободный выбор.