Есенин-Маяковский. Часть 1. Косым дождем на розовом коне!

Опубликовано: 1 мая 2018 г.
Рубрики:

«Я хочу быть понят моей страной,

А не буду понят - что ж...

По родной стране пройду стороной.

Как проходит косой дождь.»

 В. Маяковский

 

Так уж российской поэзии повезло, что на излете 19-го века где-то в ее провинциях родились два поэтических гения. Здесь уместно напомнить слова Б.Л.Пастернака: «Провинция не всегда отставала от столиц во вред себе. Иногда в период упадка главных центров глухие углы спасала задержавшаяся в них благодетельная старина.»

Литература, посвященная этим людям необозрима. Только в интернете в поисковой системе один миллион четыреста тысяч (!) цитирований имени Есенина и четыре миллиона (!!) -имени Маяковского. При этом на каждый «плюс» находится «минус», к каждому утверждению можно отыскать противоположное. В соответствии с известным выражением: «врет, как очевидец», врут или недоговаривают, умышленно и нет, из желания подкрасить или очернить, завербовать в свои политические сторонники или, наоборот, - отринуть.

Это, конечно, не значит, что я собираюсь вам рассказать нечто, лучше или хуже других. И что может здесь значить еще один голос, который, конечно же, по закону больших чисел затеряется среди сотен тысяч других?! Но вот, как в ведре воды, зачерпнутой из лесной реки, муть постепенно оседает на дно, так и здесь - постепенно выявляется некий незамутненный слой. Хотя ненадолго - вот кто-то, проходя мимо, небрежно пнул ведро, и со дна поднимаются новые взвихрения. Так произошло со вспыхнувшими десятилетие назад безумными спорами о смерти обоих. 

Хочу предупредить, эти очерки - это всего лишь мое мнение. «Мнение» - это такая штука, которая не нуждается в доказательствах. В доказательствах нуждаются «утверждения», и для этого есть академическая литература, а не популярные журналы. Итак, приступим!

Сначала о Маяковском:

Говорить о нем сейчас не модно и трудно. Трудно потому, что придется говорить о революции, а говорить о ней не хочется. Трудно потому, что людям старшего возраста советская школа вбила устойчивое отвращение к Маяковскому, а молодые просто не знают и не хотят знать этого «агитатора, горлана, главаря» - певца Партии. Когда я в 1998 г. готовился к отъезду в США и притащил в букинистический магазин 12-томное полное собрание сочинений Маяковского, мне за все дали целых три с половиной гривни - тогдашнюю цену бутылки водки.

Да, все так, но диссидентское движение зародилось в СССР именно возле памятника Маяковскому, куда молодые поэты, будущие диссиденты и политзаключенные, приходили читать свои стихи. А, думаете, случайно в течение нескольких лет Эдуард Лимонов со своими ребятами (которых я, вообще-то, недолюбливаю) 31-го числа каждого месяца рвались в Москве на Триумфальную площадь, туда - к Маяковскому, в защиту 31-й статьи (о свободе демонстраций) российской конституции?

Трудно говорить еще и потому, что мое отношеник к Маяковскому менялось на протяжении жизни. После периода острой влюбленности мне попалась строчка: «...люблю смотреть, как умирают дети...» - и тогда я закрыл книжку и десять лет я этого людоеда не читал. А лет через десять подумалось: « Ну, сказал и сказал! А я сам за эти десять лет разве не наговорил множество разных глупостей и гадостей?» Тогда я вернулся к Маяковскому, но смотрел уже несколько иными глазами.

Родился он, как считается, в 1893 году в селе Багдади Кутаисской губернии. Отец – дворянин, из казаков, работал лесничим. Кроме Володи, в семье еще две сестры, старше его, Люда и Оля. Был еще брат Константин, но он вроде бы умер от скарлатины. Семья относительно небогатая. Но пусть помогает рассказывать сам Владимир Владимирович (поэма «Люблю»).

«Любовь любому рожденному дадена,

но между служб, доходов и прочего

Со дня на день

Очерствевает сердечная почва.

Под старость спохватятся -

Женщина мажется,

Мужчина в гимнастике мельницей машется,

Но поздно -

Морщинками множится кожица...

Любовь поцветет, поцветет и скукожится.

Я в меру любовью был одаренный,

Но в детстве людье трудами муштровано,

А я же убег на берег Риони

И шлялся, ни черта не делая ровно.

Сердилась мама - мальчишка паршивый,

Грозился папаша поясом выстегать,

А я, разживясь трехрублевкой фальшивой,

Играл с солдатьем под забором в три листика.

Дивилось солнце - чуть виден весь-то,

А тоже с сердечком, старается малым.

Откуда в таком вот в аршине место

И мне, и реке, и подзвездным скалам?»

В 1902 г. будущий поэт начал учиться в гимназии в Кутаиси.

«Человечий детеныш чуть только вывелся

За книжки рукой, за тетрадные дести,

А я учился азбуке с вывесок,

Листая страницы железа и жести.»

А вот мама пишет, что Володя учился на одни пятерки. Но какая же мама плохо напишет о сыне!?

1905 год. Первая революция. В Кутаиси стреляют, объявлено военное положение.

В 1906 году умер отец. Относительное благополучие кончилось. Распродав мебель и заняв деньги на проезд, семья перебирается в Москву. Пенсия матери - 10 рублей в месяц. Этого не хватало - мать, Александра Алексеевна, сдавала часть квартиры жильцам (с обедами), а младшие выжигали и раскрашивали деревянные пасхальные яйца на продажу. Владимир Маяковский отчислен из гимназии за неуплату денег за обучение.

«У юношества занятий масса

-грамматике учим дурней и дур мы...

Меня ж из пятого вышибли класса, 

Пошли швырять в московские тюрьмы.»

Насчет «московских тюрем» следует поговорить особо. Дело в том, что жильцами у Александры Алексеевны сплошь были знакомые по Грузии студенты, а вот они-то были революционерами. Так и получилось, что семья оказалась в гуще революционных дел, и нет ничего удивительного, что мальчишка с головой окунулся в эти дела. В биографиях Маяковского пишут, что в 1908 г. он вступил в РСДРП, некоторые биографы добавляют в скобках букву «б», другие ничего не добавляют. Владимир Маяковский арестовывался трижды: за ношение оружия, по подозрению в причастности к делам подпольной типографии и к побегу женщин-политкаторжанок из Новинской тюрьмы. По двум последним делам у полиции не хватило улик (хотя к последнему делу семья была точно причастна, Александра Алексеевна шила одежду, в которую должны были переодеться беглянки), а по поводу револьвера - Владимир был отпущен «по малолетству» под надзор полиции и попечение родителей. Не устаю удивляться сравнительному гуманизму кровавого царского режима - при советской власти он бы точно из тюрьмы не вышел!

Странно другое, в том же 1908 году Маяковский был кооптирован в Московский комитет РСДРП. Это в неполных 15 - то лет! Не рановато ли? Вот добавить бы годика три-четыре... Все знакомые с Маяковским в это время в один голос утверждают, что он выглядел значительно старше своих лет. Вот несколько цитат:

«...Мне было тогда девятнадцать лет, а Володе тринадцать лет, - разница почти не чувствовалась...» (И. Морчадзе)

«Он был моложе меня года на два, и помню, когда сестра мне сказала, что сегодня придет брат Людмилы Владимировны, Володя, мальчик тринадцати лет, я отнесся к этому весьма пренебрежительно: что для меня этот маленький мальчик? Но оказалось, пришел не мальчик, а вполне сформировавшийся юноша, который не только по внешнему виду, но и по всей своей манере держаться выглядел значительно взрослее, чем я.» (С. Медведев)

«Однажды у меня спросила знакомая: «Сколько лет Володе?» - и удивилась, что ему только четырнадцать лет. А когда она ушла, Володя обиженно сказал мне: - Зачем говорить, сколько мне лет! (А.А.Маяковская)

В «малолетство» Маяковского не могли поверить и полицейские власти, запрашивавшие документы из Грузии, требовавшие медицинской экспертизы.

На некоторые размышления наводит и его партийная кличка - «товарищ Константин». А ведь был еще один Маяковский, Константин, якобы умерший от скарлатины. (Родился вроде бы в 1888 г. и умер в трехлетнем возрасте).

А что если на самом деле от скарлатины умер Володя, а его документы были переданы старшему брату, чтобы вытащить его «по малолетству» из какой-нибудь передряги? Вот тогда все становится на свои места. «Из Грузии в Москву приехал «товарищ Константин», заслуженный по 1905 году товарищ».

Долгое время я думал, что это один я такой умный. Что-то, кажется, было в промелькнувшем томе «Литературного наследия» за 1958 год, но это издание, признанное «политической ошибкой», сразу было изъято, да и были там, помнится, только публикации из следственного дела Владимира Маяковского. Но вот совсем недавно я обнаружил, что у меня есть единомышленник. В интеренете существует такой журнал «Доктор Сербский», видимо, для эдаких безумных идей, и вот там я нашел большую статью Юрия Зверева, которая так и называется - «Под чужим именем».

Но как бы то ни было, Владимир-Константин или Константин-Владимир, или просто Владимир Маяковский изрядную часть 1908-1909 года провел в разных тюрьмах. И вот там в Бутырках, в камере № 103, родился поэт.

Это вообще большая тайна, как рождается поэт. Ну, вспомним Бродского: обалдуй-двоечник. И вдруг к нему в руки попадает книга стихов Баратынского. И он понимает - вот чем, и только этим, надо заниматься. Ну, лежал себе и лежал на печи Илья Муромец, и еще бы лежал, но тут вдруг случается - страннички меч-кладенец подбросили. Ну, ничего не поделаешь, надо подвиги совершать!

И опять вспомним добрым словом прежние тюрьмы. Любая тюрьма есть тюрьма Но тогдашний режим в них был не сравним с теперешним. В одиночной камере №103 Маяковский, по его выражению, «начал читать, перечел все новое», читал Белого, Брюсова, Блока, исписал тетрадь собственными стихами (тетрадь отобрали при освобождении).

А после освобождения дилемма - продолжать занятия революцией или учиться? Если «в революцию», то после трех арестов надо переходить на нелегальное положение. Учиться? Но чему и как, это после пяти-то классов. Выбрал московское «Училище живописи, ваяния и зодчества». Учился старательно и стал бы, наверняка, неплохим (а, может быть, и выдающимся) художником, если бы не познакомился там с Давидом Бурлюком. Бурлюк, поэт и художник, основатель российского футуризма, до этого уже изучал живопись в Германии и Франции. Он был гораздо старше Маяковского, и тот сразу признал его своим учителем. Бурлюк не оказался в долгу, представляя его своим знакомым, добавлял: «мой гениальный друг». В одном из первых футуристических сборников, «Пощечина общественному вкусу» (1912 г.), состоялся дебют Маяковского:

«Багровый и белый отброшен и скомкан,

В зеленый швыряли горстями дукаты,

А черным ладоням сбежавшихся окон

Раздали горящие желтые карты...»

Удивительно емкое описание вечера, когда солнце уже зашло, но еще догорает закат, среди деревьев вспыхивают гирлянды фонарей. В окнах зажигается свет, и окна кажутся ближе. Повысить емкость стиха - это был один из лозунгов футуристов. Заметим еще и то, что в этих строках явственно виден будущий мастер!

А были еще публичные выступления со скандалами и «сбрасыванием Пушкина и Толстого с парохода современности». В итоге за публичные футуристические выходки и Бурлюк, и Маяковский исключены из училища. Образование закончилось! Но к этому времени уже сложилось все футуристическое братство: Бурлюк, Маяковский, Каменский, Хлебников, Крученых, Северянин и другие, и начались поездки по городам России с лекциями и выступлениями.

Да, но пора бы вернуться к поэме «Люблю», о которой мы несколько подзабыли. Что там дальше?

«...Враспашку сердце, почти что снаружи, 

Себя открываю и солнцу и луже:

-Входите страстями, любовями влазьте,

Над собственным сердцем я больше не властен.

У прочих знаю сердца дом я -

Оно в груди, любому известно,

На мне же с ума сошла анатомия -

Сплошное сердце, гудит повсеместно.

О, сколько их, одних только весен,

За двадцать лет в распаленного ввалено!

Их груз нерастраченный просто несносен,

Не сносен не так - для стиха, а буквально!...»

1912-1914 годы Маяковским написаны знаменитые впоследствии поэмы «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник». Он их с успехом читает. Имя - Маяковский - уже известно всей молодежи.

Началась Мировая война, Маяковский очень скоро (но не сразу) - против. В кафе «Бродячая собака» на просьбу почитать стихи Маяковский читает:

«...Вам ли, любящим баб да блюда

Жизнь отдавать в угоду!

Я лучше блядью в баре буду

Подавать ананасную воду!»

Девушки, разносившие ананасную воду обиделись, джентельмены вступились за девушек, дело кончилось потасовкой.

1915 год. Маяковский в биографии отмечает: «Радостнейшая дата, познакомился с Бриками». Эта встреча была настолько важной для всей последующей жизни ВВМ, что тут надо бы поговорить подробнее.

Осип Максимович Брик, юрист по образованию, был известен позднее своими статьями по теории языка. Он стал вторым, после Бурлюка, учителем Маяковского. Мало того, Брик за собственные деньги издал его поэмы и платил Маяковскому построчно , а тот всю жизнь относился к «Осе» с глубочайшим уважением («Как жаль - нет Оси. Ося такой умный!»). 

Женой Осипа Максимовича была Лиля Юрьевна, Лиля.

В это время Маяковский с бешеной энергией ухаживает за 16-летней Эльзой Каган, впоследствии Эльзой Триоле, впоследствии женой Луи Арагона. Та однажды привела его в дом старшей сестры, Лили Брик. При первой же встрече, после чтения «Облака в штанах», Маяковский попросил разрешения посвятить поэму Лиле, а она была профессиональной укротительницей мужчин. Скоро Маяковский уже называл Бриков своей семьей, а Лилю женой и, хотя там и было все не просто, но так или иначе, в этот день он встретил женщину своей жизни. 

А вот стихи Маяковского этого времени. Это вступление к поэме «Облако в штанах»:

«Вашу мысль,

мечтающую на размягченном мозгу,

как выжиревший лакей на засаленной кушетке,

буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:

досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

У меня в душе ни одного седого волоса,

и старческой нежности нет в ней!

Мир огромив мощью голоса,

иду — красивый,

двадцатидвухлетний.

Нежные!

Вы любовь на скрипки ложите.

Любовь на литавры ложит грубый.

А себя, как я, вывернуть не можете,

чтобы были одни сплошные губы!

Приходите учиться -

из гостиной батистовая,

чинная чиновница ангельской лиги.

и которая губы спокойно перелистывает,

как кухарка страницы поваренной книги.

Хотите -

буду от мяса бешеный

- и, как небо, меняя тона -

хотите -

буду безукоризненно нежный,

не мужчина, а - облако в штанах!..».

Ну, а теперь о Есенине.

А что мы вообще знаем о человеке Сергее Есенине? Здесь тоже все расплывчато, все неточно. Начиная с фамилии: сохранились бумаги о разделе имущества между его отцом и дядей, там оба брата пишутся с заглавного Я - Ясенины. Родился в 1895 году (т.е. Есенин на два года младше Маяковского) в селе Константиново под Рязанью, здесь сомнений и разночтений нет. Воспитывался в семье деда по матери «по бедности отца и многочисленности семейства» - это версия самого Есенина, хотя сестры родились намного позже. А по рассказам родственников его мать, Татьяна Титова, поссорившись с мужем, ушла с трехлетним сыном к родителям.

Дед, старообрядец, зажиточный баржевладелец, хотя по версии Есенина и обедневший («две баржи сгорели, две затонули», а сколько осталось, не указывается). Но это все не в укор поэту - сколько их было людей, подчищавших и переписывавших свои биографии в советское время из простого чувства самосохранения!

Образование: четырехклассное училище, а затем три года церковно-учительской школы с дипломом «учителя школы грамоты». В это же время начал писать стихи, преимущественно духовного содержания (стихи эти в большинстве не сохранились).

«...Тогда впервые с рифмой я схлестнулся.

От сонма чувств кружилась голова.

И я сказал: коль этот зуд проснулся,

Всю душу выплесну в слова».

«Тогда в мозгу, влеченьем к музам сжатом,

Текли мечтанья в тайной тишине,

Что буду я известным и богатым

И будет памятник стоять в Рязани мне....»

В 1912 году уехал в Москву, где сначала работал в мясной лавке, в которой его отец был приказчиком. Но скоро с отцом рассорился и устроился работать в издательство и типографию Сытина, сначала грузчиком, потом помощником корректора («читчиком»). Женился (без венчанья) на старшем корректоре типографии Анне Изрядновой. Она позднее рассказывала, что уже в это время он был убежден в своей поэтической предназначенности, все зарабатываемые деньги тратил на книги и несколько лет посещал историко-философское отделение Народного Университета. Т.е. какое-никакое, но образование, и, кажется, неплохое, у него было. Изряднова вспоминала,что, хотя он и приехал из деревни, но ни по костюму, ни по разговору деревенским никак не выглядел. Весной 1915 г., несмотря на рождение сына (Юрия или Георгия?), уехал в Петроград.

«...Белая береза 

Под моим окном

Принакрылась снегом,

Точно серебром...»

Это первое, напечатанное в московском детском журнале, стихотворение Есенина.

А вот в Петроград приехал совершенно другой человек, эдакий деревенский кудрявый голубоглазый ангелочек с грудой стихов, завязанных в цветастый платочек. У поэтов А. Блока, С. Городецкого, Н.Гумилева «бесхитростно» объяснил: « Проездом в Ригу, бочки катать, жрать нечего!»

«Гой ты, Русь моя святая

Хаты — в ризах образа...

Не видать конца и края

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец

Я смотрю твои поля,

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медем,

По церквам твой кроткий Спас

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,

Мне навстречу, как сережки

Прозвенит девичий смех...»

 

«И гудит за корогодом..»- я пересмотрел все доступные мне словари. Выяснилось, что слово «корогод» тождественно слову хоровод. Тогда почему веселый пляс гудит не «В» корогоде , а «За»? Я думаю, что ни Блок, ни Гумилев в словарях не рылись и, что такое корогод, не знали. Но это их не смущало.

 

Петербургская интеллигенция была буквально очарована этим пастушком с дудочкой. Да ведь и стихи, такие звучные, были хороши! Все наперебой стремились помочь этому ангелу, спустившемуся с неба. А он, этот ангелок, был изрядный хитрован, объяснявший приятелю, Мариенгофу: «Не вредно прикинуться дурачком. Шибко у нас дурачков любят. Каждому надо доставить удовольствие. Пусть, думаю, каждый считает: я его в литературу ввел. Им приятно, а мне наплевать.» «Стихи идут хорошо, - писал он в Москву,- из 60 напечатали 51.» За несколько месяцев в Петрограде Есенин добился того, на что у других уходят годы!

Вот тогда и случилась первая встреча Маяковского, уже шумно известного, и Есенина, рвущегося к известности. Маяковский так рассказывал об этой встрече:

«В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более, что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы. Как человек, уже в свое время относивший и оставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:- Это что же, для рекламы? Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде: - Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем... мы уж как-нибудь... по-нашему... в исконной, посконной.... Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был, как будто, смешной и милый». 

Шла война, и приспела пора служить в армии. Надо заметить, что большинство российских поэтов, в отличие от Н.Гумилева, отнюдь не рвались воевать. По протекции М.Горького Маяковский был определен для службы в Петроград, в Учебную автомобильную школу.

А Есенин? Тут тоже нашелся покровитель, адьютант императрицы полковник Ломан. При его содействии, «с высочайшего соизволения», Есенин был зачислен санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд и Царскосельский госпиталь, находившийся под патронажем Императрицы. В этом же госпитале работали и Великие княжны. «Был представлен ко многим льготам», писал Есенин в одной из автобиографий, «читал стихи Императрице и княжнам». Сопровождал царскую семью в ее последней поездке в Крым, сопровождал санитаром, но не в должности дело! Подготовленный сборник стихов Есенин посвящает Императрице. Уже часть интеллигенции приходит в ужас - «новый Распутин»! А этому «новому Распутину» всего 21 год!

Тут ударила революция, посвящение Императрице было снято, и стихи вышли уже без такового, а Есенин «самовольно покинул армию» и вернулся в Петроград, какое-то время был с эсерами (левыми), отсюда его дружба с Я. Блюмкиным, тем самым Блюмкиным, который, будучи левым эсером, убил германского посла Мирбаха в 1918 году, а потом был одним из видных работников ЧК. Эта романтическая дружба, а Блюмкин был несомненно овеян легендами и ветрами авантюризма, продержалась долго. Позднее Мариенгоф рассказывал, что когда они по вечерам выходили из «Стойла Пегаса», они всегда ставили Блюмкина в середину, «чтобы труднее было стрелять в «Блюмочку».

Для Маяковского революция была естественным продолжением его предыстории. В своей биографии Маяковский пишет: «Принять или не принимать - такого вопроса не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал.»

Однако не все так просто. Вот давайте посмотрим его стихотворение, датируемое 1918 годом, «Ода революции». Но сначала небольшой комментарий, дела-то ведь давние. Октябрьский переворот в Петрограде прошел сравнительно бескровно. Палящие из-за дровяных баррикад пулеметы - придумка Эйзенштейна, так же, как и строки Маяковского о штурме Зимнего: «Каждой лестницы каждый выступ брали, перешагивая через юнкеров.» Не велика доблесть перешагивать через трупы 17-летних мальчишек, но, к счастью, в Петрограде все было не так кроваво. Но не в Москве - там бои шли несколько дней, по Кремлю стреляли из пушек, был снарядами поврежден храм Василия Блаженного. И еще: «Слава» - это крейсер Балтийского флота, взорваный и затонувший в 1917 г. Кто взорвал, не понятно, то ли супостаты, то ли морячки курили не там, где надо, то ли немцы, ведь война была, но взорвался и затонул. Итак:

«Тебе, освистанная,

осмеянная батареями,

тебе,

изъязвленная злословием штыков,

восторженно возношу

над руганью реемой

оды торжественное

«О»!

О, звериная!

О, детская!

О, копеечная!

О, великая!

Каким названьем тебя еще звали?

Как обернешься еще, двуликая?

Стройной постройкой,

грудой развалин?

Машинисту,

пылью угля овеянному,

шахтеру, пробивающему толщи руд,

кадишь,

кадишь благоговейно,

славишь человечий труд.

А завтра

Блаженный

стропила соборовы

тщетно возносит, пощаду моля,—

твоих шестидюймовок тупорылые боровы

взрывают тысячелетия Кремля.

«Слава» хрипит в предсмертном рейсе.

Визг сирен придушенно тонок.

Ты шлешь моряков

на тонущий крейсер,

туда,

где забытый

мяукал котенок.

А после!

Пьяной толпой орала.

Ус залихватский закручен в форсе.

Прикладами гонишь седых адмиралов

вниз головой

с моста в Гельсингфорсе.

Вчерашние раны лижет и лижет,

и снова вижу вскрытые вены я.

Тебе обывательское

- о, будь ты проклята трижды!—

и мое,

поэтово

- о, четырежды славься, благословенная!»

Согласитесь, что это несколько сложнее прямолинейного - «Моя революция».

А Есенин?

«...Любимая! Меня вы не любили. 

Не знали вы, что в сонмище людском 

Я был, как лошадь, загнанная в мыле, 

Пришпоренная смелым ездоком. 

Не знали вы, 

Что я в сплошном дыму, 

В развороченном бурей быте 

С того и мучаюсь, что не пойму,

Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицу лица не увидать. 

Большое видится на расстоянье. 

Когда кипит морская гладь, 

Корабль в плачевном состояньи. 

Земля - корабль! Но кто-то вдруг 

За новой жизнью, новой славой 

В прямую гущу бурь и вьюг 

Ее направил величаво. 

Ну кто ж из нас на палубе большой 

Не падал, не блевал и не ругался 

Их мало, с опытной душой, 

Кто крепким в качке оставался. 

Тогда и я 

Под дикий шум, 

Но зрело знающий работу, 

Спустился в корабельный трюм, 

Чтоб не смотреть людскую рвоту

Тот трюм был

Русским кабаком.

И я склонился над стаканом, 

Чтоб, не страдая ни о ком, 

Себя сгубить 

В угаре пьяном.»

Тут позвольте слегка остановиться. Самое любимое российское занятие - это рассуждать о том, почему человек пьет: мол, общественный строй не тот или в любви не везет, или не понят современниками. Как человек, сам глубоко уважающий это дело (питие т.е.) и относящийся к нему крайне вдумчиво, позвольте дать вам исчерпывающее объяснение: -Человек пьет потому, что он пьяница! -А почему он пьяница? - спросите вы. -А потому, что он пьет! Вот и все! 

Я подозреваю, что революция и все, что с ней связано, было не главным для Есенина в это время. Главное для него было - утвердить себя в поэзии. Довольно быстро рассорившись с так называемыми «деревенскими поэтами» (Клюев), Есенин и Мариенгоф придумывают себе новую «кликуху» - имажинисты.

Маяковский был органичен. 

Есенин, хороший артист, всегда носил маски. Его беда состояла в том, что очередная маска намертво прирастала и отдирать ее приходилось с кровью. Так же рьяно, как раньше он лелеял свои кудри, так теперь он их яростно распрямляет и заталкивает под шляпу-котелок, свирепеет, когда его называют «деревенским поэтом» («я не деревенский поэт - я просто поэт!»).

Маска пастушка с дудочкой уже не годится и появляется новая:

«Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот и удалый свист!

Разнеслася дурная слава,

Что охальник я и скандалист.»

В конечном счете, все мы носим ту или иную маску. Важно, чтобы это была удобная, комфортабельная маска.

Процитирую еще одного классика:

«Один - себя старался обелить,

Другой - лицо скрывает от огласки,

А кто - уже не в силах отличить

Свое лицо от непременной маски.»

 В. Высоцкий

 

В заключение очерка несколько отзывов современников об этих двух великанах.

Тут надо быть осторожнее. Революция, красные и белые. И сидящие на заборе. (Это англичане говорят, что «лучше всех играют в футбол те, что сидят на заборе».) Эти все понимают, но в страшное и интересное время ( «штоб ты жил в интересное время!») лучше все же приткнуться к какому-нибудь лагерю.Те хотя бы знают, во имя чего страдают, у них есть надежда - вот сейчас упремся, перетерпим, и будет хорошо, да и помощь можно получить. Сидящие на заборе вымирают катастрофически. В отзывах современников о Маяковском середины почти нет.

Итак, начнем с «белых»:

Цветаева:

«13 лет Маяковский убивал в себе поэта, и, наконец, Поэт убил Маяковского!»

Иван Бунин:

«Маяковский - самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства». А вот как Бунин описывает поэтические выступления Маяковского: «Выходит, руки в карманах, в углу рта папироса и начинает орать, перекатывая папиросу. Закончив, объявляет: « Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь!»

Максим Горький:

«Какой большой талант! А хулиганит он от застенчивости»

А вот пример застенчивости. Это К. Чуковский расскаывает о своей первой встрече с Маяковским:

«Приехав из Петербурга в Москву и зайдя вечером по какому-то делу в Литературно-художественный кружок, я узнал, что Маяковский находится здесь, рядом с рестораном, в биллиардной. Кто-то сказал ему, что я хочу его видеть. Он вышел ко мне, нахмуренный, с кием в руке, и неприязненно спросил: « Что вам надо?» Я вынул из кармана его книжку и стал с горячностью излагать свои мысли о ней. Он слушал меня не дольше минуты, отнюдь не с тем интересом, с каким слушают "влиятельных критиков" юные авторы, и наконец, к моему изумлению, сказал: «Я занят... извините... меня ждут... А если вам хочется похвалить эту книгу, подите, пожалуйста, в тот угол... видите, там сидит старичок... в белом галстуке... подите и скажите ему все...» Это было сказано учтиво, но твердо. - При чем же здесь какой-то старичок? - Я ухаживаю за его дочерью. Она уже знает, что я великий поэт... А папаша сомневается. Вот и скажите ему. Я хотел было обидеться, но засмеялся и пошел к старичку.»

Осторожное Ахматовское:

« Я тебя в твоей не знала славе.

Только помню бурный твой разбег..»

Э. Багрицкий (это о Маяковском времен футуризма)

« Зубр в блестящем цилиндре,

Ты медленно поводишь остеклевшими глазами

На трубы, ловящие, как руки, облака,

На грязную мостовую, залитую нечистотами.

Вселенский спортсмен в оранжевом костюме...»

Но заканчивается так:

«...И, почтительно сторонясь, я говорю:

Привет тебе, Маяковский!»

Восторженное Кирсановское:

«Я счастлив, как зверь, до корней, до волос

И радостью скручен, как вьюгой.

Что мне с капитаном таким довелось

Шаландаться по морю юнгой».

 

Вот отзыв Б.Л.Пастернака: « Передо мной сидел красивый, мрачного вида юноша с басом протодиакона и кулаком боксера, неистощимо, убийственно остроумный...Сразу угадывалось, что если он и красив, и остроумен, и талантлив, и, может быть, архиталантлив, — это не главное в нем, а главное — железная внутренняя выдержка, какие-то заветы или устои благородства, чувство долга, по которому он не позволял себе быть другим, менее красивым, менее остроумным, менее талантливым.» 

 

Приведя ругательский отзыв И.Бунина о Маяковском, не могу утаить и не менее «ласковые» слова его о С. Есенине:

 

«…эти хвастливые вирши, принадлежащие некоему «крестьянину» Есенину, далеко не случайны. Целые идеологии строятся теперь на пафосе, родственном его «пафосу», так что он, плут, отлично знает, что говорит, когда говорит, что в его налитых самогоном глазах «прозрений дивных свет»…»

 

А. Блок в дневнике о первой встрече: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915.»

 

М.Горький: «Впервые я увидал Есенина в Петербурге в 1914 (?) году, где-то встретил его вместе с Клюевым. Он показался мне мальчиком пятнадцати - семнадцати лет. Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором. Есенин вызвал у меня неяркое впечатление скромного и несколько растерявшегося мальчика, который сам чувствует, что не место ему в огромном Петербурге.

Позднее, когда я читал его размашистые, яркие, удивительно сердечные стихи, не верилось мне, что пишет их тот самый нарочито картинно одетый мальчик.

Через шесть-семь лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А. Н. Толстого. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то, вызывающе и пренебрежительно, то, вдруг, неуверенно, смущенно и недоверчиво. Мне показалось, что в общем он настроен недружелюбно к людям. И было видно, что он - человек пьющий. Веки опухли, белки глаз воспалены, кожа на лице и шее - серая, поблекла, как у человека, который мало бывает на воздухе и плохо спит. А руки его беспокойны и в кистях размотаны, точно у барабанщика. Да и весь он встревожен, рассеян, как человек, который забыл что-то важное и даже неясно помнит - что именно забыто им.»

 

А. Луначарский: «..Стихи его ударяли по сердцам лихостью отчаяния, бились безысходной нежностью и безудержной решимостью защищать кулаками и кровью свое право на печаль, песню и гибель.»

 

Итак - произошла революция. Времена наступали тяжелые.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комментарии

Впервые прочитала сравнение двух , на мой взгляд совершенно разных, поэтов. И узнала о каждом из них много нового. Приятно впечатляет такой обьективно-субьективный подход автора и к бтографиям, и к началу творческой деятельности обоих поэтов. Надеюсь, что будет продолжение, т.к. хочется узнавать новые факты и новые стихи с такими нестандартными комментариями автора статьи. С автором статьи я познакомилась недавно. Пока прочитала только две последних статьи. Ткперь буду читать все.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки