В издательстве журнала “Чайка” Seagull Press вышла новая книга стихов одного из самых выдающихся поэтов современности, членa редакционного совета нашего журнала Евгения Евтушенко “Прогулка по карнизу”. Публикуем несколько стихотворений, написанных Евгением Александровичем в самое последнее время.
 |
ПРОГУЛКА ПО КАРНИЗУ
Как в годы сталинские я выжил?
А потому что когда-то вышел
в окно девятого этажа.
Карнизом межировского дома
я шел, неведомо кем ведомый
и стопку водки в руке держа.
Я, улыбаясь, шел по карнизу,
и, улыбаясь, глядели снизу
старушки, шлюшки, а с крыш — коты,
ибо я был молодой, да ранний
как исполнение их желаний —
на мир поплевывать с высоты.
Я неизвестен был, неиконен,
и Саша Межиров, и Луконин
в окно глазели, как беззаконен,
под чьи-то аханья и галдеж,
как будто кто-то меня направил,
я шел спасительно против правил.
Лишь не по правилам — не упадешь.
В году усатом, пятидесятом
в нас, оболваненных еще детсадом,
но изловчившихся не пропасть
возникла мания-влезать на крыши,
или куда-нибудь — еще повыше,
но лишь бы все-таки не во власть.
И от Солянки и до Лубянки
такие были тогда влюблянки!
Любить! — не пьянствовать ради пьянки
мы пробирались в чердак хитро.
Карниз проржавленный был веселее
и выше ленинского мавзолея,
где писал Сталин, от скуки злея,
в эмалированное ведро.
С карниза этого было ближе
до крыш и Рима, и крыш Парижа,
куда мы все-таки прорвались.
Мы по казарменному коммунизму
шли, улыбаясь, как по карнизу, —
так неужели, чтобы кормиться,
придем в казарменный капитализм?
И если влипнем в фарс или драму,
я разломаю стекло и раму
и лихо выпрыгну сквозь свой портрет, —
так что осколки со звоном брызнут
и — к никакому на свете “изму” —
а просто так пойду по карнизу —
ну а иначе я не поэт!
12 декабря 2004 г.
TUCK ME IN
Во всех языках на свете
конечно, много есть злого,
но все-таки доброго больше,
и с ним я нигде не один,
и я обожаю по-детски
простое английское слово,
пахнущее крахмалом,
шуршащее «Tuck me in…»
Я вечно был в детстве мерзлявым,
как досоветская барышня,
среди всех счастливцев не мерзших
каким-то я был не таким:
«Дует сквозь одеяло...
Ты подоткни меня, бабушка»
это и было наше
русское «Tuck me in».
Мой сын краем уха слышал
про Сталина
и про Берия,
в свои пятнадцать он маленький,
хотя почти исполин,
его голова в Оклахоме,
а ноги там, где «Siberia»,
и он, как ребенок, просит:
«Мамочка, tuck me in».
Когда она засыпает,
устав от школьных тетрадок,
от двух сыновей и мужа —
от всех своих трех мужчин,
едва коснувшись губами
растрепанных мужниных прядок,
шепчет она чуть слышно
измученное «Tuck me in».
И, подоткнув одеяло,
я глажу ее и глажу,
последнюю мою маму,
уже не без ранних седин,
но все-таки первой мамы
я ощущаю пропажу
и невозможность по-русски
ее попросить: «Tuck me in».
Декабрь 2004
ПОЦЕЛУИ В МЕТРО
Наши невесть откуда
возникшие вдруг в бардаке пуритане,
вы пытались —
недавно совсем —
запретить поцелуи в метро,
но в тоннеле,
в дыму,
чьи-то губы, еще не целованные, пролетали,
оторвавшись от взорванных тел,
только рельсы целуя мертво.
И куда-то летят до сих пор
эти губы обугленные,
не полюбленные —
погубленные…
Штрафовать вы хотели
за все поцелуи поштучно
и, какой будет штраф,
дискутировали всерьез,
но пока вы трепались —
как Воланд, над вами недобро подшучивая,
террорист в чемоданчике скромно взрывчатку пронес.
Стали пеплом на шпалах
еще никого не обнявшие руки,
под ногами валялись
любимым в глаза не глядевшие в жизни глаза.
Неужели же вам недостаточно этой жестокой науки,
что в сравненьи со смертью
позорны все ханжеские «нельзя»?
Я всю жизнь вызывал высочайшие раздражения:
то писал я не то,
то в хламиде ходил,
то в нахально пижонском жабо.
Я любил, где хотел и кого я хотел,
безо всякого разрешения,
и когда отберут все свободы,
то эту — им будет слабо.
Разрезали мне узкие брюки,
и прямо на мне,
канцелярскими ножницами,
да еще приговаривали:
«У, дебил!»
В коммунизме мы были совсем непонятными новшествами
и, быть может, единственными,
кто им был.
Было холодно зверски в Москве.
Ты была в досоветском тулупе,
но в метро мы погреться спустились,
и я тебя так целовал,
прижимая спиной к пограничнику бронзовому —
Карацупе
с его верным Джульбарсом,
врагов — но не нас —
загрызающим наповал.
Рок-н-ролл запрещали,
а мы танцевали его и под музыку венского вальса,
и пускай нас пугают свободой,
как будто чумой,
если я на земле,
где хотелось, и раньше всегда целовался,
под землей целоваться я буду —
хотя бы с землею самой.
2004
В ГОСУДАРСТВЕ ПО ИМЕНИ КАК БЫ…
За последние два-три года в русский разговорный язык заползло да и расползлось по все стране двусмысленное словечко «как бы...», которое как бы все ставит под сомнение, а в то же время своей как бы ухмылочкой как бы успокаивает нашу как бы совесть… К чему бы это, а?
Я живу в государстве по имени КАК БЫ,
где, как это ни странно,
нет улицы Кафки,
где и Гоголя как бы читают,
а как бы и Хармса,
где порой как бы любят,
но как бы и не без хамства.
«Это правда, что все как бы пьют
в государстве по имени КАК БЫ?»
Есть, кто как бы не пьет,
и, поверьте мне,
как бы ни капли…
«Что вообще за народ эти самые ваши КАКБЫЙЦЫ?»
Как бы милый вполне,
но бывают порой как бы воры и как бы убийцы...
В основном все мы как бы радушны
и как бы достойны.
Все у нас поголовно за мир,
но бывают порой как бы войны.
В стольких кухоньках — как бы Чечня,
где побоища, словно с врагами,
утюгами,
ножами кухонными и утюгами.
Наше КАК БЫ — везде,
словно будничное полоумье.
Как бы судьи в суде,
как бы думающие — в Думе.
Мне раскрыла КАКБЫЙКА одна
свою крошечную как бы тайну:
«Я в вас как бы навек влюблена...
Вас читаю и как бы вся таю...»
Я хочу перед Богом предстать
как я есть,
а не как бы,
не вроде —
лишь бы «как бы счастливым не стать»
в «как бы жизни»
и «как бы свободе».
17 сентября 2004, Талса
ШКОЛА В БЕСЛАНЕ
Я — недоучка всех на свете школ,
я — исключенец за чужие шкоды,
я к тебе, Беслан, сейчас пришел
учиться у развалин твоей школы.
Беслан, я знаю — я плохой отец,
но неужели я и сам увижу
всех пятерых моих сынок конец,
под старость — в наказанье себе — выжив?
Я понял — я не в городе чужом,
Нащупав сердце в перебоях боли,
неловко выцарапанное ножом
на задней обгорелой парте в школе.
Чего в России больше ты, поэт?
Да ты, в сравненьи с гексогеном — мошка.
Нам всем сегодня оправданья нет
За то, что на земле такое можно.
Как все в Беслане все слилось опять:
прошляпленность, нескладица и ужас,
безопытность безжертвенно спасать
и в то же время столько чьих-то мужеств.
И прошлое, смотря на нас, дрожит,
а будущее, целью став безвинно,
в кусты от настоящего бежит,
ну, а оно ему стреляет в спины.
Но полумесяц обнялся с крестом.
Меж обгорелых парт и по кусточкам
как братья, бродят Магомет с Христом,
детишек собирая по кусочкам.
Многоименный Бог, всех обними!
Неужто похороним мы бесславно
со всерелигиозными детьми
самих себя на кладбище Беслана?
Когда шли эшелоны в Казахстан,
набиты влежку грудами чеченцев,
террор грядущий зарождался там,
в околоплодной влаге у младенцев.
Там, в первой люльке, становясь все злей,
они сжимались, спрятаться так рады,
но чувствуя сквозь лона матерей
их бьющие по темечкам приклады.
И вовсе не молились на Москву,
их сунувшую в степь, где ровно, голо,
как будто бы с земли по колдовству
навеки стер шайтан былые горы.
Но и кривой кинжальный месяц сам
в прорехах крыш домишек их саманных
напоминал им тайно про ислам
среди советских лозунгов обманных.
И Ельцина плебеистая спесь,
и хвастовство грачевского блицкригства
их подтолкнули к первым взрывам здесь,
и было от войны уже не скрыться.
Шахидки носят взрывы на груди,
На талии и вместо бус на шее.
Всегда, чем больше трупов позади,
Тем стоимость живых еще дешевле.
Но ничему не помогает месть.
Спаси, многоименный Бог, от мести.
Пока еще живые дети есть,
давайте не забудем слова «вместе»
Тот, кто не спас детей, — тот не герой,
но перед голой правдой все мы голы.
Я вместе с обгорелой детворой.
Я сам из них. Я — из Бесланской школы.
... Как изменились небеса в лице,
лишь танками в Беслане мгла взрычала
и вздрогнула при мысли о конце,
в той школе, в баскетбольном том кольце
подвешенная Сталиным взрывчатка...
7 ноября — сентябрь 2004
МОЙ ПАМЯТНИК
Мне не нравится будущий памятник мне,
тот, что где-то приткнут в третье-мирной стране,
где великодержавно стучат кулаком,
пряча вошь на аркане в кармане тайком,
где бананы загнувшихся сгнивших ракет —
вот и все наши фрукты — антоновок нет.
Мне не памятник нужен,
а только нужна
возвращенная мне после смерти страна.
* * *
Наша Ваша и моя Победа.
Превратили Гитлера мы в дым.
Почему мы с Вами за полвека
Сталина никак не победим?!
1 мая 2005 г.
Добавить комментарий