Из цикла «Эти дни мы приближали, как могли»
Игорю Ивановичу Кузнецову все надоело. Особенно работа. Игорь слыл трудоголиком, да и был таковым. Потому и надоел и всем, и самому себе. Он не был в отпуске три года. Его жене Лидке, которая в свои 38 была на три года моложе мужа, давно ездила отдыхать одна. Подруги советовали ей обзавестись отпускным мужем. Мать уговаривала вытащить, наконец, своего Игорька. Она послушалась мать.
Лидка путешествовала по пансионатам любимой родины. В этих пансионатах, даже дорогих — по 125-130 руб. на завтрак давали рисовую кашу, полбанана, чай, а посреди стола стояла сахарница. В душевых текла горячая вода, но вместо нового мыла в обертке ложили большой сухой обмылок, которым мыться было можно, но противно. Лидка помнила, как лет двадцать тому назад отличниц ее Текстильного института вывозили в Румынию, и там в номере у каждой девчонки было свое тоненькое мыльце, которое они с наслаждением распаковывали.
С тех пор ей страшно хотелось за границу, хоть в Румынию, хоть куда еще. Да и мать ее, веселая еще нестаруха рассказывала, как каталась по Европе — слова-то какие «кататься по Европе», как ездила в Париж к брату... Ездить в Париж к маминому брату, то есть, к дяде, Лидка уже не могла. Ездить в Париж разрешалось только группой не меньше 12 человек и обязательно с «консультантом».
А Лидке хотелось в Европу.
Как-то после ужина, лениво наблюдая за жениными ляжками, фланировавшими от стола к посудомоечной машине, Игорь вдруг подумал, что в иной, непривычной обстановке его «бабка» смотрелась бы вполне симпатично.
Он представил широкое окно, выходящее на уложенную каменной мозаикой площадь, стук колес иностранного трамвая, плоскую бутылку какого-нибудь кальвадоса, белую простыню, телевизор на стене и... Лидку. Она вполне могла обходиться и без лифчика.
Представив однажды все это вместе взятое, Игорь понял, что ему на самом деле все надоело.
От реклам турфирм, предлагавших заманчивые поездки, лопался ломкий компьютер «Воронеж», который действительно производился в Воронеже по лицензии египетской фирмы «Иншалла». Игорю особенно понравился призыв «проживите месяц в нашем круизе!». Игорь оживился. Денег хватало: он получал 120 рублей (120 тыс. в старых деньгах). 50 процентов оплачивал профсоюз. Круиз на двоих обходился всего в 300 руб, если не шиковать, а выпивку взять с собой. Да и кроме того, в этом году ударникам труда по случаю празднования 120-летия Октябрьской революции и наступающего 1040-летия Крещения Руси полагались 10 процентные отпускные льготы.
В каждой рекламке стояло: требуется справка-заключение. Справки не требовалось пограничниками лишь трех стран — Республики Чечня, Республики Сахалин и Белоруссии, границы которых охранялись нашими, а своей валюты там все еще не было. Еще пускали в Иран, но для поездки туда нужно было принять ислам и отметить это в администрации местной православной епархии и в паспорте. По возвращении из Ирана отметка о принятии ислама аннулировалась.
Игорь набрал «справка-заключение, счастливогопути.ru». Раскрылась страница с 39-ю графами. Справка варьировалась в зависимости от возраста, пола, рода занятий, членства (нечленства) в «Единой Партии Суверенной Демократии» (ЕПСД).
Игорь склонил голову к клавиатуре. «Внимание, — сказали в компьютере, — приложите большой палец левой руки на обозначенную стрелкой окружность...». Он отложил дактилоскопию и зашел сразу на последнюю страницу. Справка увенчивалась пятью подписями — начальника офиса, шефа партячейки, коменданта дома.
Когда ему было лет пять, в кино он видел, как какой-то гривастый человек с криком «э-эх» долбанул кулаком по пишущей машинке. В другом, зарубежном фильме по компьютеру стучал изысканный чернокожий в белой рубашке и бабочке.
Игорь почувствовал, как откуда-то из пяток поднимается раздражение. Он даже забыл, зачем пришел в компьютер. Он заскрежетал зубами. Услышав скрежет зубовный, он тотчас пришел в себя: «зубы скрипят, когда есть глисты. Так, кажется? Надо бы сходить к врачу или просто что-нибудь попить. Сейчас сообразим». Игорь набрал «глисты.ру», на экране выскочило доброе медицинское лицо в очках, и ему сразу стало легче. Поковырявшись в «глистах», Игорь вспомнил, что рабочий день заканчивается, и пора домой. Напоследок вытащил розовую пачку сигарет «Московские», пощелкал зажигалкой и затянулся.
По комнате пополз сырой, горький дым. Он протянулся в направлении открытой форточки, зависая над неаккуратным полом. Игорь докурил, вжал окурок в серую пепельницу, закрыл дверь — замок уже давно не запирался, и вышел на улицу.
Над Москвой раскачивались облака, за ними жалось напрасное солнце. Народ возвращался с работы. Он шел, чуть склонив вниз голову. Казалось, все люди одного строго среднего роста. Игорь вспомнил о своих ста восьмидесяти пяти сантиметрах и ссутулил плечи.
Большинство двигалось к метро. Игорь выбрал желто-голубой троллейбус. Там было тесно, зато были окна. Сегодня троллейбус ехал плавно, и можно было чуток подремать.
Возле магазинов уже скапливались небольшие группки людей. Мужчин было больше, чем женщин. Женщины разлюбили ходить по магазинам. Игорь вспомнил, что должен купить молоко и, если попадется, — колбаски.
Он проснулся точно возле магазина, отстоял небольшую очереденку и загрузил два синих пакета молока по 36 коп. Под стеклом витрины покачивались три рулончика колбасы в разноцветных чехольчиках. Один, самый толстый был цветов российского флага. Возле лежало уведомление «без обрезков». Колбаска была свежая, но скользкая. На ней были заметны вмятины от пальцев — колбасу явно брали в руки, чтобы продемонстрировать покупателю.
Игорь не любил мнущихся колбас и предпочитал жесткие с соленым запахом.
Он прикупил сыр «виола», шесть соленых огурцов «кремлевских». Взял бутылку «зайцевку». Еще с начала 2000-х каждый президент создавал водку имени себя. Однако по свидетельству людей знающих, лучшей той самой, первой — «путинки», лучше никто не породил. Даже нынешний — с робкой животной фамилией — Зайцев.
Мечтая об ужине, Игорь нежно посмотрел на окна своей квартиры, где родная Лидка наверняка жарила его любимую картошку, мешок которой он приволок неделю тому назад с базы. По субботам туда посылают трудиться его младших сослуживцев, а он ездил проверять. Сослуживцы трудились хорошо, и их начальнику отвалили 10 кг корнеплодов.
В квартире было прохладно. Вовсю гудел кондиционер, который впрочем, не заглушал доносившиеся с кухни приятные звуки наступающего ужина.
Жена провела щечкой по его губам, взяла из рук сумку с продуктами и скрылась за кухонной дверью. Игорь переоделся, вымыл руки и уселся за стол.
Лидка бухнула на огромное белое блюдо картофелины, помидор, зеленый горошек. Игорь взял в руки широкую вилку и стал торопясь жевать. Жена стала напротив него и смотрела, как тает на тарелке желтая с корочкой картошка.
— И что ты решил? Куда едем? — спросила она.
Игорь проколол вилкой несколько кусков:
— Опять отменили несколько свободных направлений. Теперь всюду нужна справка. Даже для Украины и Турции.
Отвернувшись от мужа, Лидка вздохнула:
— Собирать, так собирать. Дам консьержу бутылку, а он у нас, слава богу, еще и комендант. У тебя на работе и без бутылки подпишут. Как там с этой вашей партией я не знаю — сам договаривайся. Возьми пару отгулов, сходи к ним. Что им жалко, что ли, что ты меня свозишь, — она напряглась, в Норвегию. Она же не в НАТО, — обнаружила Лидка свою политическую безграмотность.
— Норвегия в НАТО. Не в НАТО — кажется, Финляндия.
— Сейчас все в НАТО, — сделала вывод Лидка. От нас хоть в НАТО, хоть куда сбежишь.
— Вот так услышат тебя, и на Сахалин не пустят.
Игорь вдруг подумал, что уезжать намного понятнее и проще, чем улетать. Летал он мало и потом всякий раз волновался. Нет, он не боялся самолетов — взлетов, посадок и этой, как ее, турбулентности. У него вызывал священный трепет, что он вдруг оказывался в ситуации, когда впереди была бесконечность. Ведь перед самолетом, позади самолета, тем более над самолетом ничего не было. И он, Игорь, по этой бесконечности летел. Не сам конечно, а в круглой коробке с двумя досками по краям.
Поезд проще: здесь есть начало и конец. И то, и другое конкретно. Ты просто находишься между ними. Уютно, как в теплой ванне. Из купе не выходишь, а высовываешься.
«К чему это я? — спросил себя Игорь, оторвавшись от картошки и позабыв про Лидку. — Ах да, о Финляндии. Туда можно как раз на поезде.
— Ну, все? Договорились? Собираем бумажки?
Игорь представил, как он собирает аккуратные белые листочки, которые вдруг выпадают из рук на мостовую. Ощущение было такое страшно-явственное (он ронял документ), что он машинально наклонился над столом.
— Ладно, — сказал он решительно, — схожу к этим епсидистам.
Собственно говоря, идти к ним было не страшно. Отношение от райкома ЕПСД было пустой формальностью. Вся эта бумажная круговерть поднимается, чтобы занять людей. С другой стороны было противно сидеть пусть и три минуты напротив добра-молодца и ждать, как он перебирает пальцами по клавиатуре, выискивая твое имя и биографии. Потом епсидэшник пробегает ее глазами, впечатывал слово «ознакомлен», ставил подпись. Вверху на бумажке герб — мохнатое существо, державшее в лапах тяжелую железную палицу.
Игорь уже дважды проходил через эту процедуру, теперь его ждала третья встреча. Собственно говоря, времени это много не отнимало. Правда, сначала надо было записываться на прием, а потом высиживать часа полтора в квадратном коридоре с темными диванами и столом со старыми газетами.
За последней, главной подписью под «справкой» надо было идти к менеджеру по кадрам, который, всякий раз молча принимал бумаги и также молча на следующее утро возвращал их. Ставил ли таинственную подпись кто-нибудь из своих, или за ней всякий раз ездили, говорить было не принято. Сама подпись походила одновременно на фамилию Петров и на живого кальмара.
Как-то раз, передавая бумаги кадровику, Игорь пошутил:
— Поставил бы сам закорючку, что ли?
— Я-ааааааа? — протянул тот. И по неимоверной протяженности этого звука Игорь понял, что кадровичок ощущает себя как раз на границе между этим, здешним, и еще одним миром, который живет сам по себе, с великого высока посматривает на этот мир и не считает нужным вмешиваться в него по мелочам...
— О чем задумался? — спросила Лидка. Ой, — сказала она, вглядевшись в лицо мужа, — ты чего такой потерянный? Неприятности, да? Ты не болен?
— Болен? — переспросил он. Я — болен? Нет, откуда ты взяла?
— Чудной ты вдруг стал.
— Знаешь, я подумал...
— А ты не думай. Мы вот у себя на работе решили больше ни о чем не думать.
— Получается?
— У кого-то да, у кого-то нет. У меня получается.
— У меня нет.
Семейный разговор об отпуске грозил перерасти в философический маразм. Их забитая безделушками кухня на него как раз и настраивала.
На стене висел плоский фарфоровый медведь, доставшийся Лидке по наследству от ее бабушки, которая, якобы, работала фотокором на Олимпиаде 1980 года. Игорь ненавидел этого медведя за все — за пыль за ушами, за простецкую и наглую улыбку. Разноцветные, разномастные, разнофигуристые мышки некстати напоминали Игорю, что он пусть и небольшой, но начальник, и каждый его подчиненный считал себя обязанным одаривать его идиотскими фигурками. На холодильнике вот уже больше 20 лет красовался деревянный орел, принесенный друзьями Олега на его свадьбу. «Оставайся всегда таким орлом», — пронапутствовал его в семейную жизнь толстый одноклассник, быстро свалившийся под стол от перепитого. Деревянного орла Олег снес однажды к мусорному баку, но возвращавшаяся в это время с работы Лидка притащила его обратно. Каждый мелкий предмет вызывал самое идиотское неприятное воспоминание.
Они замолчали и принялись смотреть друг на друга. Игорь любил, когда они вот так разглядывались. Была в этом какая-то искренность. Никто не отводил глаз, каждый в упор разглядывал другого — морщины, живот, просевшие груди, тускневшие глаза, расслабленные руки. Игорь чувствовал, что стареет быстрее жены, хотя по законам природы все должно было быть наоборот.
Лидке стало жалко его.
— Черт с ним, поедем к чеченцам, если тебе уж так противно добывать от них заключение.
И тут Игоря осенило:
— Слушай, ведь можно в Иран. Кто-то мне об этом говорил.
— Вот здорово, откликнулась Лидка. Иран, шах, Шахеризада, тысяча и одна ночь...
— Лида, вразумил ее муж. — Шаха там нет с 1917 года. Тысяча и одна ночь — это про арабов. Проблема в том, что придется принимать ислам.
— Ну и давай вступим в ислам. Ведь для этого никакой справки не надо, да?
— Не надо. Да и тебе вообще никуда вступать не надо. Я один вступлю, и ты, жена, автоматически становишься мусульманкой по мужу.
Лидка просияла.
— Значит, ты вступаешь в ислам, а я вообще ничего не делаю.
— Да.
— Так и вступай. А это долго?
— Да нет, кажется. Я узнаю. Значит, в Иран.
Теперь все упростилось. Евразийский филиал ЕПСД давно говорил о том, что все религии похожи друг на друга, что переход из одной в другую «является объективным и отражает гомогенизацию евразийского пространства». Во всяком случае, так было написано в брошюрке, которую дважды в году на пасху и на уразу1 разносили по подъездам накрашенные старшеклассницы в синей гимназической униформе.
На следующий день Игорь отправился к имаму Краснопресненского района. Собственно говоря, принять ислам можно было просто — три раза при свидетелях-мусульманах произнеся заклинание «нет бога кроме Аллаха». Но Игорь не хотел беспокоить по пустякам знакомых. Да и все равно требовалось официальная рекомендация имама.
Имам Саид принял Игоря без очереди. Он закрыл дверь на ключ, открыл сейф и достал оттуда длинноголовую бутылку арабского коньяку. Разлил коньяк по пластиковым стаканчикам. Беззвучно чокнулись.
— Аллах Акбар, — сказал Саид, закусывая сухой пастилой. — Надолго ты к нам в ислам?
— Понимаешь, старик, в отпуск хочу. Умотать отсюда недельки на две — на три.
— Ну и ехал бы куда-нибудь получше.
— А куда? Всюду нужна справка. Без нее никуда.
— Подожди, подожди. А в Сахалин?
— До Сахалина денег не хватит на билет.
— Если тебе повсюду скучно, то справку надо было брать загодя.
Я бы взял, но так для него нужно еще пять бумажек.
Саид разлил еще по одной.
— Кстати, ты учти, теперь ты на обращении в ислам должен поставить печать в своем православном приходе. Без него моя рекомендация не действительна.
Игорь вспомнил приходского батюшку, перешедшего в церковь из районной управы, где по совместительству отвечал за работу с беспризорниками. Для отца Мафусаила новое назначение было повышением, и потому он относился к новой работе с ревностью.
Раз в неделю по расписанию сотрудники игоревского отдела должны были посещать новенькую из красного кирпича под зеленым куполом Церковь Преображенья (Преображенку). В компьютере у Игоря на этот счет имелся специальный график. Раз в месяц Игорь сам посещал храм, и отец Мафусаил также по компьютеру проверял посещаемость, приговаривая «сегодня в церкву не пойдет, а завтра Родину просрет».
Тем временем имам Саид уже чирикал на компьютере заявление Игоря о просьбе принять его в ислам и собственную позитивную рекомендацию новоиспеченного мусульманина. Игорь подписался под заявлением, Саид поставил печать под итоговым «...что отражает величие ислама и способствует его распространению среди людей».
— Все. И привет отцу Мафусаилу.
К Мафусаилу Игорь решил сходить ближе к ночи. Новый священник любил работать допоздна, двери Преображенки всегда открыты, чем очень гордились работавшие в ней две старушки. Они трепетно встречали каждого позднего посетителя. Одна из них, та, что повыше и постарше, при виде Игоря сразу замолилась на висевшую справа от входа икону, а та, что пониже и чуть помоложе, шепотом сообщила ему, что батюшка очень занят, но что она его сейчас позовет.
Отец Мафусаил провел его в небольшой овальный кабинет, на одной стене которого висел десяток грамот, выданных его преемнику «за активную работу среди паствы».
— Знаю, знаю, зачем пожаловали, Игорь Николаевич, мне уже звонили. Значит, в ислам собрались, в отпуск. Что же, дело хорошее. Не возражаем. Отец Мафусаил отсканировал заявление, рекомендацию имама, заложил бумаги в компьютер и нажал на enter. Из принтера вылез документ с изысканной печатью.
— Спасибо, отец Мафусаил.
— Да не за что. Кстати, Игорь Николаевич, подтяните своих. У вас двое уже прогуляли по разу. Непорядок.
— Обязательно, — пообещал Игорь, и подумал: а ведь в самом деле разболтался народ. Не понимает хорошего отношения.
Тем временем Лидка погрузилась в размышления о новом купальнике — открытом или закрытом. Из путеводителя она узнала, что в Иране все женщины ходят в паранжахнах (Лидка читала быстро и невнимательно), а для иностранцев есть закрытые пляжи на Каспийском море, где все, как у людей.
Она огорчилась, когда Игорь не велел ей брать консервы — все равно отнимут, потому что иранцы разрешают есть не всякое мясо.
Вечером следующего дня они поехали за билетами. В кассе «Крыльев России» все прошло быстро и гладко. Проверили бумажку насчет ислама, перевели две страницы из паспорта на иранский язык, сняли отпечатки пальцев, заглянули в зрачки. Сотрудник «Крыльев» по компьютеру проверил, нет ли у них судимостей и не брали ли они на воспитание сирот. Он же просмотрел налоговые декларации за последние 7 лет.
Небольшая задержка случилась, когда врачу авиакомпании не понравился цвет лица у Игоря. Быстро измерили давление и признали, что слегка красноватый оттенок у него от природы.
Наконец, их сфотографировали, и аккуратно задраили в билеты фотокарточки 6х5. Лидка с наслаждением пощупали картонные корешки. Отпуск принял совершенно конкретные и необратимые очертания.
Лучше бы конечно ехать автобусом. Так многие поступали. Однако большинство к падениям старых боингов, аэробусов и эмбраеров относилось фатально, как в средние века к чуме. Лидка была среди большинства. Она не обращала внимания на душную толчею и длинные очереди перед секьюрити. При взлете ее, как ребенка, завораживал гул моторов. В самолете, нежно касаясь губами бумажного стаканчика, она попивала безалкогольное пиво. Игорь пил скучный самолетный чай и пытался заснуть.
Ее рассмешило, когда за час до посадки стюардесса напомнила, что надо обернуть голову платком. Посмотревшись после этого в зеркало, она с удовольствием заметила, что «это совсем уж и неплохо».
В Тегеран прилетели ночью. До паспортного контроля они прошли «стол посольства России», где скромный молодой человек проверил их визу и попросил заполнить коротенькую анкету. В анкетке был пункт «вероисповедание» и, в скобках, «когда приняли ислам?» Последние три слова были написаны совсем маленькими буквами. Узнав, что Игорь стал мусульманином два дня тому назад, посольский своей рукой приписал «вр.», что означало «временно».
Гостиница была шикарной. Они получили номер на 89 этаже. Время обшарпанных, якобы, «пяти звезд» давно прошло, и Тегеран был уставлен небоскребами, между которыми прорастало строившееся 350 этажное чудо по имени «Исламский триумф».
Утром Лидка выскочила на овальную лоджию, заахала и захлопала в ладошки.
Вернувшись, она обнаружила на лице мужа скептическую улыбку.
— Оделась бы, сказал Игорь, — они же всегда всех рассматривают.
— Это как?
— Во всех этих номерах для иностранцев — камеры. Это для борьбы с терроризмом и сионизмом. Кстати, комнаты прослушиваются.
— Но мы то из братской России. Мы-то причем?
— При том, что им хочется видеть голых европейских баб, вроде тебя.
— Что, прям так сейчас на меня и смотрят?
— Уставились и ждут.
— А ждут чего?
— Того, что я тебя сейчас... — Игорь расстегнул рубашку и потянулся.
— Ой, сказала Лидка, — и нырнула под простыню.
— В сортире тоже стоит камера, и, если она работает, то глазеют и там.
— А у нас такого нет?
— У нас нет. Нашим давно на все наплевать.
— А этим зачем это нужно?
— Этим надо будет всегда, потому что борьба их вечна, как их джихад. Они будут вечно бороться и вечно за всеми подсматривать. Кстати, мне надо помолиться. Он опустился на бордовый коврик и принялся за дело.
Лидка подивилась уму разума мужа, потом махнула рукой и прошлепала под душ. Игорь показал язык стене, на которой висел постер с яхтой.
Завтрак был огромен — горы желтого риса, форель, куриные и осетровые шашлыки. С дальнего края длинного белоснежного стола притулились скромные сыры и кусочки говядины. Неясной национальности повар лихо подкидывал на сковородке омлет.
После завтрака была первая «индивидуальная экскурсия», в которой, кроме них были задействованы еще две пары — старики из Америки, и нечто вроде скандинавских молодоженов, одетых во все белое, как индусы. Экскурсия обернулась поездкой в мавзолей Великого аятоллы. Слово «Хомейни» Лидка вызубрила сразу после получения билета и теперь считала себя специалисткой по Ирану.
— Ой, какой он большой, как наш «Ашан», сказала она, войдя в Мавзолей.
— Да, велик он и огромен, — послышалось за спиной, вам нравится?
Лидка и Игорь оглянулись и обнаружили за собой мужчину благородной наружности с профессионально добрыми глазами.
— Вы тоже турист, спросил Игорь?
— Нет, я местный житель.
Оставалось спросить, откуда местный житель почти без акцента говорит по-русски, и после считать, что дружественные отношения установлены.
Игорь взглянул в темное пространство безразмерного Мавзолея.
— Я здесь прожил полжизни, сказал мужчина. — Полжизни там — он кивнул в сторону дальней стены — полжизни здесь.
— Там — в России?
— Да, а родился в Эсэсэсэр. Я бывший советский, а ныне персидский армянин.
Игорь легко сообразил, где работает бывший соотечественник. Поскольку тайна раскрылась — между ними пролетела «искра доверия».
Арсен — Игорь поверил, что это настоящее имя местного жителя — по-хозяйски отвел его и Лидку от попутчиков.
— Давайте, я вам все быстро покажу, а потом съездим еще куда-нибудь. Не против?
— Отнюдь, — ответствовал Игорь.
И это «отнюдь», слово у которого всегда есть двойной, тройной, даже четверной смысл, еще больше сблизило их.
Лидка вдруг взяла Игоря за локоть и прошептала: ты что, ты же не знаешь кто ...
— Знаю, Лида, — сказал Игорь громко, и Арсен, услышав их, добродушно улыбнулся.
— Видите решетку? — спросил он. За ней гробница нашего великого Хомейни. Видите людей вокруг? — это иранские военнослужащие собрались, чтобы выразить ему свое уважение. А теперь, когда вы уже видели самое главное, можно осмотреть здание снаружи.
— Мавзолей красив особенно на закате, — продолжил Арсен. Но вас привезли в неудачное время. А теперь, пока не так жарко, мы прокатимся по городу, и где-нибудь посидим. Согласны?
— А как же остальные? — спросила Лидка.
— Об остальных тоже позаботятся.
Они покатились по безразмерному Тегерану. Город выглядел однообразным, но у Арсена на каждом перекрестке находил повод для комментария. На круглой, выложенной плитками национального флага площади он припарковал свой светлый «Ситроен».
— Что это спросила Лидка, уставившись на похожую на баклажан стальную конструкцию.
— Это — памятник нашей атомной бомбе. Она символизирует нашу мощь и независимость. У нас их три: одну сделали, другую, говорят, делают, и вот эта вот.
Потом сидели, пили чай. Столы в один ряд стояли прямо на улице. Из двери то и дело выскакивал официант в полосатой рубашке и разносил маленькие прозрачные чашечки.
— А кофеечку можно? — спросила Лидка.
— Здесь Иран, здесь пьют чай. Кофе пьют у арабов.
На следующий день Арсен ждал их уже в гостинице. Он с любопытством посмотрел на Лидку, после приглашения присел к столу и выпил капуччино (в гостинице кофе был).
Потом был жутких размеров тегеранский базар, была облупившаяся мечеть. А на следующее утро — исторический музей с пушками во дворе.
Через три дня они уехали из Тегерана на Каспийское море. Там с ними никто не дружил. Местных на пляж и в гостиницу, где иностранки ходили голыми, не пускали. Даже охрана была устроена так, что часовой не мог видеть, что твориться за его спиной. Он стоял спиной к непроходимому забору.
Спустя полторы недели они вернулись в Москву.
Во Внуково сели на желтую хамскую, но мгновенную электричку, за 15 минут доскакавшую до центра. В Москве было прохладнее, чем в Тегеране. Столичный ветер сразу выдул память о курорте.
Когда добрались до дома, Лидка уныло побрела в магазин за молоком, хлебом и сыром. Игорь уселся в кресло и стал думать о работе. В таком жалком состоянии застала его уже раздраженная Лидка.
— Мало, мало, еще хоть три дня, а то только-только разошлись.
На следующий день, уйдя с работы пораньше, он решил заглянуть к имаму Саиду, но того на месте не оказалось. Однако в его секретариате Игоря встретили на редкость почтительно, предложили чаю, а референт имама даже поздравил его с возвращением на родину. Выйдя на улицу, Игорь позвонил отцу Мафусаилу: требовалось уладить формальность — официально уведомить о возвращении в православие. (Перекрещиваться не требовалось, ибо переход в ислам был временным, происшедшим по служебным причинам или домашним обстоятельствам.)
Отец Мафусаил сообщил, что проблем нет, но можно, как он выразился, «с этим делом не спешить». Игорь не понял, что имел в виду священник, но расспрашивать не стал.
На следующее утро его попросили зайти в офисный комитет ЕПСД.
Приняли его по-доброму, но как-то вкрадчиво. Игорь сразу обратил внимание на излишнюю улыбчивость секретаря партячейки Жоры, который угостил его зеленым чаем, стал расспрашивать о Тегеране. Когда в разговоре наступила пауза, Игорь вопрошающе взглянул на Жору. Тот улыбнулся, и Игорь понял, что его ожидает что-то неожиданное, но, по мнению, секретаря весьма приятное.
— Я рад, что тебе там понравилось. Мне рассказали, как у тебя все прошло...
— Что прошло?
— Ну, отпуск, отдых, ну встречи...
Игорь не мог разобраться, к чему клонил Жора.
— Все было хорошо, а теперь давай по делу.
Георгий поправил широкий синий галстук, сжал пальцы рук.
— Говорят, что тебе было комфортно в этой непростой мусульманской — он на секунду замолчал — стране. Произвел ты там очень хорошее впечатление.
— На кого?
— Не важно, но произвел.
Игорь никак не мог врубиться в Жору. Может, он натворил в этом Иране, что-то не то, — нарушил правила поведения, не к месту надрался (что он единожды и сделал вечером, пока Лидка кувыркалась в море). Но Жора продолжал улыбаться улыбкой Деда Мороза, шарящего в мешке подарков.
— Ты молодец, — приступил Жора, — к выводам. Ты умеешь правильно выстраивать доводы, ты идеальный человек для... — Жора наморщил лоб, — для участия, — он разгладил руками скопившиеся морщины — в диалоге цивилизаций.
— Ты че? — обозлился Игорь, давай по делу... Чего звали?
— Игорек, на тебя пришла «позитивная телега» из Тегерана.
Игорь Кузнецов знал, что «позитивная телега» — это хорошая характеристика с последующим предложением занять более высокую должность или перейти на более значимую работу. «Позитивки» были редкостью. Их выцыганивали у начальства, просили влиятельных родственников добыть их. Игорь «позитивки» не добивался — ему было и так хорошо.
— Игорек, не падай в обморок. Тебе предложено место имама Краснопресненской управы, которая, как тебе известно, самая большая в городе.
— А Саид?
— Понимаешь, у Саида что-то не клеится. Со своими у него сложности, жалуются. Каких-то аятолл не так принял. С Мафусаилом что-то не поделил, а он у нас, сам знаешь, не пятое колесо в телеге. Про тебя, Мафусик между прочим, говорит, что умеешь ты с людьми общаться, посещение у тебя церкви хорошее. Да и пьет Саид, забывает при ком можно расслабиться, а при ком лучше бы нет. К тому же, ты — мусульманин.
— Да я такой же мусульманин...
— Как Саид, как я, как все. Так что тоже терпи. «Надо, Федя, надо».
Эта поговорка, пришедшая в мир до рождения Игоря (он всегда думал, что Федя — имя медведя), поставила точку в их разговоре.
— И как же все это будет.
— Да никак. Завтра сдашь дела, послезавтра — на новом месте. Да, не забудь зайти ко мне за авансом.
— За чем?
— Ну тебе же надо экипироваться. Чалма, там, халатик. Что б все свое было, а это, кстати, недешево.
... Что нового на службе? — спросила вечером Лидка.
— Ничего особенного, — буднично ответил муж. Теперь я — управная номенклатура. В Париж будем ездить без всякой справки, а там хоть голой по Нотр-Даму скачи...
1 Ураза-байрам — исламский праздник, отмечаемый в честь окончания поста в месяц Рамадан.
Добавить комментарий