Fairmount park w.jpg
17-летняя Шили Тернер была чемпионкой своей школы по спринтерскому бегу, собиралась поступить в университет Клемсона и мечтала участвовать в очередных Олимпийских играх. У этой чернокожей девушки было множество друзей и подруг, а также влюбленный в нее «бойфренд» по имени Шон Вильямс. И накануне Рождества Шили вдруг исчезла. Последним, кто видел ее, был Шон Вильямс, проводивший ее домой на автобусе: она сошла в 2.20 ночи, на углу 60-й улицы и Жирард-авеню, в шести кварталах от ее дома, а Шон поехал дальше. Она помахала рукой вслед автобусу... и больше ее не видели.
А два дня спустя Вивиан Кинг, обеспокоенная мать Шили, заявила в полицию об исчезновении дочери. 43-летняя Вивиан — безработная медсестра, и в доме вместе с ней живут две дочери — старшая Шили и младшая — 10-летняя Клара, а также квартирант и приятель Кинг — 57-летний Кларенс Джонс. Раньше здесь же жила и еще одна дочь — теперь уже 27-летняя Трина, вышедшая замуж и живущая с мужем в Нью-Джерси.
Горе Вивиан было безмерно, и вся местная негритянская община утешала ее и помогала ей как могла. Ее друзья и лидеры общины развили бешеную деятельность, подняв на ноги всю общественность города. Кинг выступала по радио и телевидению, плача и умоляя филадельфийцев помочь ей разыскать пропавшую дочь, и раздавала сочувствующим ленты лавандового цвета — любимого цвета исчезнувшей Шили.
Ведущая утренней радиопрограммы Мери Мэйсон воззвала ко всем филадельфийцам: «Найдем Шили!», а полицейский детектив Британни Логан обеспечила печатание листовок с фотографией девушки. И Вивиан с друзьями расклеили их по всему городу: возможно, кто-нибудь отзовется. Но неделя шла за неделей, а Шили не находилась, и Кинг начала строить догадки: а что, если Шили сбежала с каким-нибудь юнцом? Вы же знаете нравы нынешней молодежи!
Замерзшее тело мертвой Шили нашли 33 дня спустя после исчезновения, в лесистой части Фэйрмаунт-парка. Оно было прикрыто опавшими листьями, ветками, обрывком ткани и куском линолеума. Золотое колечко, золотой медальон и золотые сережки были при ней, а ее кожаной куртки не было: на ней был лишь легкий свитер с портретом Малькольма X. И ноги ее были босы — ни носков, ни кедов. Вивиан вместе с приехавшей дочерью Триной вызвали в морг для опознания, и она, рыдая, подтвердила, что это и есть ее пропавшая Шили. Господи, плакала она, кому понадобилось убивать ее девочку! Медэксперт сказал ей, что девушку ударили чем-то тяжелым в висок, а потом она получила пять пистолетных пуль в голову. Оружие, которым было совершено убийство, — пистолет 20-го калибра, так и не было найдено.
Несколько дней газеты на все лады обсуждали это зверское убийство, а потом интерес к делу стал затухать — в Городе братской любви случалось и не такое. Как в любом американском городе, каждое утро новости здесь начинаются с успокоительного сообщения, что кто-то кого-то убил, — значит, всё в норме, и жизнь идет как надо.
Но спустя пару недель имена Шили и Вивиан снова замелькали жирными черными буквами на страницах газет. Оказалось, что накануне, около часу дня, Кинг пришла в полицию по просьбе следователей Догерти и Гибсона, ведущих это дело, чтобы пролить свет на некоторые детали и тем самым помочь следствию. С ней обращались бережно и осторожно — ведь это была несчастная мать убитой девушки.
Разговор зашел о возможной личности убийцы, и Вивиан старалась помочь, как могла. Враги? Нет, у ее дочери не было врагов, она была такой доброй, хорошей, словом, общей любимицей. Скорее, это любовная история. Вот этот ее новый мальчишка, Шон, что ли, — может, он? Нет, отвечали следователи, у Шона железное алиби, а вот как насчет ее квартиранта Кларенса Джонса? Какие отношения у нее, Вивиан, с Джонсом, и как он вел себя по отношению к ее дочерям? О, она и Кларенс в интимном смысле не имеют ничего общего и спят в разных спальнях, а вот в отношении девочек... У нее были опасения, и она даже спрашивала у дочерей, не входил ли Джонс по ночам в их спальни. Они сказали, что нет, но, знаете, кто может поручиться...
— Миссис Кинг, — сказал Джеймс Догерти, — мне неприятно говорить об этом, но к нам в полицию звонил кое-кто из ваших соседей, и они утверждали, во-первых, что видели, как ваша дочь пришла домой. Во-вторых, — что они слышали, как вы и Шили громко ссорились. И, в-третьих, — что ваши отношения с Шили были весьма далеки от дружеских, — вы ссорились и иногда даже били ее. Что вы можете сказать по этому поводу?.
Возмущению убитой горем матери не было предела. Да, она догадывается, от каких вонючек могут исходить эти гнусные намеки. Но, она повторяет: Шили не приходила домой в ту ночь, и ни о какой ссоре не могло быть и речи. Что касается отношений, то да, Шили спуталась с кем-то, забеременела и несколько месяцев назад сделала аборт. С тех пор она, Кинг, старалась держать дочь в строгости и дисциплине, и она надеется, что в этом нет ничего плохого. О, она отлично понимает, что ее хотят оговорить и связать ее имя с этим убийством. Так вот что. Чтобы пресечь эти гнусные слухи, распространяемые соседями, будто она как-то причастна к убийству, чтобы не оставалось и тени сомнений, она просит устроить ей проверку на детекторе лжи.
Следователи охотно согласились, хотя по законам Пенсильвании это не может быть уликой в судебном следствии. Тест проводила детектив Элис Капуто, и... оказалось, что Вивиан Кинг лжет. Когда Капуто сообщила Кинг о том, что она не прошла тест, та попросила свести ее с двумя полицейскими, говорившими с ней раньше, — с Догерти и Гибсоном.
Было около 7.30 вечера. Вивиан Кинг снова рассказала всё, что произошло в тот январский вечер, стараясь не упустить ни одной подробности. И вот тут в ее рассказе возникли две новые детали, показавшиеся Догерти подозрительными: Кинг сказала, что в воскресенье, накануне исчезновения Шили, она готовила для нее обед — свиные отбивные с горошком и пюре. А до этого она говорила, что Шили аллергична к свинине, и никогда поэтому ее не ест. Кроме того, теперь она впервые упомянула о том, что прежде, чем позвонить подруге, у которой должна была ночевать Шили, она ждала целых три дня после исчезновения дочери. Когда Догерти сказал ей об этом, Кинг вдруг начала всхлипывать и повторять:
— Я не помню всего! Я не помню всего!»
— А мне кажется, — сказала Капуто, — что вы можете отлично все вспомнить, но просто не желаете сделать это.
Тогда Кинг попросила, чтобы Капуто взяла ее за руку, и когда та выполнила ее просьбу, она тихо сказала:
— Да, я убила ее!.
Ей прочли ее конституционные права перед дачей показаний, и она рассказала всё. Вот запись ее исповеди.
«Я находилась внизу на кухне — готовила еду. Было около трех часов ночи. Хлопнула дверь, вошла Шили, я повернулась к ней и спросила: “От какого черта ты приперлась в такое время?”. Она ответила, что я ей обрыдла со своими вопросами, и чтобы я не лезла в то, что меня не касается. Я выругала ее, а она толкнула меня в грудь, схватила столовый нож и стала угрожать мне. Я бросилась наверх, в свою спальню, она последовала за мной. У меня под матрацем всегда лежит пистолет — я схватила его и ударила им Шили в щеку, потом подбежала к комоду, открыла ящик, вынула оттуда обойму и сунула ее в карман куртки.
Потом я сказала ей: “А ну, двигай вниз! Ты сейчас поедешь со мной в полицию, а там тебя быстро определят в славное местечко — как раз для таких шлюх, как ты!”. Мы сели в машину и там продолжали ругаться. Она плакала и кричала, что ненавидит меня. И это после всего, что я для нее сделала! Я просто взбесилась от этого, миновала полицейский участок и заехала в Фэйрмаунт-парк — там, где он выходит на 52-ю улицу. Мы подъехали к заросшему деревьями и покрытому опавшими листьями холму, я остановила машину и сказала Шили: “Может, ты хочешь набить мне морду?”. Она ответила, что да, и мы с ней пошли подальше, чтобы нас не было видно из-за проезжавших машин. Она нагнулась и подобрала с земли бутылку, и когда она распрямлялась, я изо всей силы ударила ее в висок пистолетом.
Она упала и лежала, закрыв лицо рукой, и не говорила ни слова — может, она ударилась обо что-то, падая. Тогда я вставила обойму и просто пристрелила ее. Я помню, что стреляла трижды. Медицинский эксперт после сказал мне, что в нее стреляли пять раз, но я помню только три. Потом я села в машину, вернулась домой, положила пистолет обратно под матрац в своей спальне, пошла в спальню Кларенса — его не было дома, и там заснула.
Утром я подумала, что весь этот кошмар просто приснился мне. Видите ли, я здорово надралась в тот вечер со своим дружком у него дома. Я даже не помню точно, сколько и чего я выпила. А Шили — у меня всё пошло вкривь и вкось с нею после того, как она забеременела и сделала аборт. Это было за шесть месяцев до той ночи. Я пыталась приучить ее к порядку и дисциплине, а она шлялась ночами со своими дружками и подружками, с этими чертовыми плеерами, наркотиками и всем таким. Вот это и взбесило меня. Из-за этого все и случилось».
Но была в этой неожиданной исповеди одна неувязка: на вопрос Догерти, какого типа пистолет она использовала, Кинг сказала, что стреляла из пистолета 20-го калибра, тогда как девушка была убита из пистолета 38-го калибра. И на все вопросы Кинг продолжала утверждать, что стреляла именно из этого пистолета. Догерти спросил ее об имени ее приятеля, с которым она пьянствовала накануне убийства, — та назвала его: Эзель Мануэль. Когда допросили Мануэля, тот сказал, что у него есть несколько пистолетов, был и 38-го калибра, но его украли у него пару лет назад, хотя он никогда не заявлял о пропаже.
Кинг отправили в тюрьму, а эта ужасная исповедь обсуждалась на все лады. В новостях рассказывалось, что в тюрьме Вивиан не ест, не пьет, непрерывно молится и читает Библию, а также беседует с пастором. А через день новая сенсация: Вивиан Кинг, рыдая, сообщила своему пастору, что вся ее исповедь — сплошная ложь, и что «всё это сфабриковано от начала до конца, чтобы отвязаться от полиции после десятичасового допроса». Пастор тут же явился в полицию и в присутствии репортеров обвинил следователей в «неконституционных действиях».
Следствие, между тем, шло полным ходом, и вот, наконец, настал первый день суда. Зал был забит до отказа — люди, как уже говорилось, пришли сюда заранее, чуть ли не на рассвете. В «боксе» для присяжных сидели «двенадцать разгневанных филадельфийцев», в председательском кресле — судья Дэвид Сэвитт, обвинение представляла помощник районного прокурора Джудит Рубино, защиту — адвокат Джек Макмагон.
Первый день показания давали представители полиции, и главным образом — следователь Догерти. Этот последний показал, что Кинг прежде, чем рассказать об убийстве, пыталась навести полицию на трех возможных убийц, включая своего квартиранта Кларенса Джонса, полагая, что Джонс мог состоять в сексуальной связи как с Шили, так и с Триной и Кларой: она допытывалась у них, не входил ли Джонс в их спальни. (Вивиан при этом воздевала руки, роняла голову на стол, вскрикивала «О!» и громко всхлипывала. Особенно, когда упомянули десятилетнюю Клару).
На второй день в качестве свидетелей выступали обе дочери Вивиан — Трина Дженкинс, живущая в Нью-Джерси, и десятилетняя Клара, а также квартирант Кларенс Джонс, живущий в доме Вивиан в течение 13 лет.
Когда Трина предстала перед судьями, Вивиан залилась обильными слезами. Трина показала, что они с матерью были вызваны для опознания тела Шили на следующий день после его обнаружения. Судебный эксперт, «маленький индус», сказал им, что девушку сначала избили, а потом в нее стреляли пять раз.
Клара показала, что она спала в ту ночь в спальне, где спит Шили, и ничего похожего на ссору не слышала. Шили, сказала она, вообще не приходила в ту ночь домой.
Кларенс Джонс же показал, что он был в тот день дома. Он встал в 2.30 ночи и ушел на работу ровно через час — в 3.30. Он помнит, что Шили домой не явилась. Он разбудил Вивиан Кинг в ее спальне и сказал: «Что, ее еще нет?», на что Вивиан ответила: «Нет, она еще не приходила». «Ты бы все же проверила, где она». На что Кинг ответила: «Я проверю позже — она должна быть у своей подруги». Почему Кинг ждала три дня, прежде чем заявить о пропаже дочери? Этого он сказать не может. Лично он в полицию не звонил. Как они с Кинг живут? Раздельной жизнью, каждый сам по себе. Он крайне редко ходил с Кинг куда-либо или общался с ее приятелями. Видите ли, когда Вивиан надерется, она становится опасной, ну, просто не в себе. Дрались ли они в таких случаях? Да, бывало и такое.
Рубино обратила внимание суда на то, что Джонс трижды называл разное время своего ухода на работу: между 2.30 и 3.00, между 2.30 и 3.30 и между 3.00 и 3.30.
— Он варьирует время, чтобы обеспечить Кинг алиби. Кларенс ничего не видел и не слышал? Разумеется, он же был уже на работе, когда всё произошло, и он действительно ничего не мог ни видеть, ни слышать — просто потому, что его там не было.
Сенсационным был третий день суда: Вивиан Кинг публично отказалась от ранее сделанного ею признания в убийстве, и в этот день она так и сыпала площадной бранью (весь нижеследующий текст соответственно смягчен). Адвокат Макмагон спросил, действительно ли Вивиан попросила Капуто взять ее за руку перед исповедью, как она говорила в своих прежних показаниях.
— О черт, — вскричала Вивиан с отвращением, передернув плечами, — да никогда в жизни! С чего бы это я держала за руку корову, обвинившую меня в убийстве? Я тогда хотела только одного — чтобы они перестали орать на меня и дали мне передохнуть от этого кошмара.
А как насчет ее, Вивиан, слов, что она «надралась»? — продолжал адвокат. Это тоже ложь, отвечала Кинг, она не пила ничего, ожидая прихода дочери, и просто заснула. А утром того ужасного дня она позвонила одной из подруг Шили, и ей сказали, что Шили, наверное, проведет там ночь, но что позвать ее нельзя — «дверь на улицу только что хлопнула, и девочки ушли на стадион». Вот когда школьный тренер Тим Хикки заехал за Шили, чтобы взять ее на стадион с собой, — тогда она, Вивиан, и позвонила в полицию, сообщив о пропаже дочери. Ей же предложили подождать 48 часов, прежде чем начинать розыски. Она звонила тренеру, но того не было дома. А на следующее утро, позвонила школьная учительница Шили и сказала, что та может быть где-нибудь со своим новым бойфрендом, этим самым сопляком Шоном Вильямсом.
— А теперь скажите суду честно и открыто, вы убили свою дочь Шили? — спросил Макмагон торжественным голосом и с соответствующим жестом.
— Нет, нет! — вскричала Кинг. — Я любила мою дочь! Это они, в полиции, заставили меня врать на себя! Шили не приходила домой, я клянусь в этом перед самим Богом! Она так и не пришла домой! Догерти сказал мне, что соседи видели Шили, пришедшую домой той ночью. И что если я не перестану придуриваться, я больше никогда не увижу свою маленькую Клару. Они твердили мне десять часов подряд одно и то же — о свидетелях, видевших Шили. Я сказала им: “А ну-ка, поставьте ваших сраных свидетелей передо мной! Пусть они скажут мне это в глаза!” А они мне: “Заткнись, паскуда! Нам известны все факты. Всё, что нам нужно от тебя, — правду”. Я испугалась и начала плакать.
Они сказали мне, что Кларенс подтвердил, что Шили возвратилась домой, и что были случаи, когда я била свою дочь. Я просила, чтобы мне дали свидеться с маленькой Кларой, но они отвечали: “Ты, стерва, уже угробила одну свою дочь, а теперь ты хочешь, чтоб тебе дали другую? Черта с два!” Они мучили меня четыре часа подряд, и я предложила проверку на детекторе лжи, чтобы снять с себя все подозрения. Я уже сама начала верить во все это дерьмо и хотела только одного — чтобы всё поскорее кончилось. Я боялась. Я злилась. Я плакала...
Когда я увидела, что тест будет проводить женщина, то понадеялась, что она хоть немножко войдет в мое положение. А она, сволочь, когда всё было кончено, позвала Гибсона и Догерти и заявила: “Вот вам ваш убийца!”. И все трое загалдели: “А ну, говори правду! Проверку-то ты не прошла!”. Я так вшиво себя чувствовала. Они называли меня вруньей, паскудной матерью и чертовой дурой. “Ты видишь, сукина дочь, ты провалилась на тесте, так думаешь, ты обдуришь нас?”. А я уже не могла думать, я только молила Бога, чтобы он помог мне. Они твердили и твердили свое. Догерти снял свои очки и закричал: “Сука паршивая, ты же знаешь, что сделала это! И мы это знаем! Так признавайся!”.
У меня всё завертелось перед глазами. Я сказала, что мне нужно в туалет, а они кричали: “Сначала признайся, что ты врешь! Сначала скажи, куда ты спрятала пистолет! Скажи, что ты убила ее!” Маленькая Клара, по их словам, сказала им, что слышала ночью выстрелы. Это меня совсем доконало. Я попросила стакан воды, но Догерти сказал: “Тебе, гнида, не будет ни воды, ни туалета, — вообще ничего, пока ты не признаешься”. И тогда я спросила: “А если я напишу то, что вы хотите слышать, вы оставите меня в покое?”. Они сказали — давай, пиши! И я выдумала и написала всю эту историю и отдала им».
— Да, леди и джентльмены присяжные, — закончила Вивиан Кинг, всхлипывая, — то, что я написала, — ложь от начала до конца. Сегодня иначе как несусветной чушью это не назовешь. Я действительно не могу объяснить это — я ведь не психолог. Сегодня я не чувствую себя так, как чувствовала тогда. Будь вы тогда на моем месте, вы, возможно, почувствовали бы то, что чувствовала тогда я.
И по лицам присяжных, и по публике в зале было видно, что все пребывают в сомнении и растерянности: чему же верить? Когда она врала, в тот раз или сейчас? И действительно ли она убила свою дочь?
Наступил четвертый день процесса. На этот раз Кинг неожиданно была совершенно иной, чем накануне. Она избегала брани, она больше не обвиняла полицию в издевательствах над нею, и ее показания были довольно близки к тому, что утверждала полиция.
В полиции, сказала она, ей задавали обычные вопросы — насчет Кларенса Джонса и ее отношений с ним, и насчет ее дочерей и их отношений с молодыми людьми. Гибсон сказал, что есть свидетели, утверждающие, что они видели, как Шили пришла домой той ночью, и слышали шум ссоры.
— Я была оскорблена, — сказала Кинг, — и потребовала, чтобы мне назвали имена этих свидетелей.
— А почему вы не подумали, что названные следователями «свидетели» имели в виду не вас, а Кларенса Джонса? — спросила обвинитель Рубино. — 0Он ведь тоже мог быть участником ссоры и заподозрен в убийстве?
— Да уж я знала, что обвиняли они меня.
И следователи действительно кричали на нее? Да, кричали. Правда, если по-честному, первой-то начала кричать она сама — просто чтобы защитить себя. Принуждали ли ее пройти испытание на детекторе лжи? Нет, она сама попросила сделать это, «чтобы очистить себя от слухов и обвинений». И действительно ей не давали воды? Давали — и не только воду, но и кофе. А как насчет туалета? И в туалет она ходила столько, сколько ей требовалось. А не отказали ли ей в праве пригласить адвоката? Нет, адвокат просто был ей тогда не нужен. А как же все-таки объяснить ее письменное признание?
— Видите ли, когда оказалось, что я не прошла проверку детектором лжи, и я увидела, что мне не верят, тогда я и сочинила всю эту историю. Сейчас я просто не помню, что происходило тогда в полиции: это было как в тумане. Как будто не на самом деле. Три человека обвиняли меня в убийстве, которого я не совершала, и мы все кричали друг на друга.
Так в ее показаниях действительно всё ложь? Ну, не всё, конечно, там есть и правда. Она специально так перемешало правду с вымыслом, чтобы это выглядело достаточно убедительно. А читала ли она эти показания перед тем, как подписать каждую их страницу? Да, конечно, читала.
— Я все же не понял, — вдруг вмешался судья Дэвид Сэвитт, — показания эти являются вашими словами или вам их приписали?
— Кое-что из этого я говорила, ваша честь, но я всего не помню. Да, я говорила... Они убедили меня, что все именно так и было. Я простая женщина, я не хотела тогда тревожить душу Шили, и я не помню, что было правдой в ту секунду. Я просто говорила — всё, что приходило мне на ум.
Но сейчас-то она все же может сказать, что в ее показаниях правда? Она попытается. Ну вот, например, правда то, что она действительно позвонила миссис Дотсон, матери подружки Шили, утром, когда дочь не пришла домой. И что она «хорошо надралась» тем вечером в доме своего приятеля — это тоже правда. И правда, что она часто ссорилась с Шили после того аборта. И что она действительно хранит под матрасом пистолет 20-го калибра. А то, что она алкоголичка, как утверждают ее недруги, и что у нее бывают «затмения», — это они врут. И никакого другого оружия в доме у нее нет.
В этот день обвинение (Рубино) и защита (Макмагон) буквально выкладывались, чтобы доказать свою правоту. А по публике и по присяжным было видно, что и тех, и других мучает один и тот же вопрос: кто же вы такая, Вивиан Кинг, — убийца собственной дочери или ни в чем не повинная мать, незаслуженно обвиненная в убийстве и вынужденная дать показания против самой себя?
Макмагон был красноречив, дерзок, эмоционален. Рубино — холодна, методична и неумолима в подборе фактов. Макмагон — жестикулировал и все время стремительно двигался вдоль барьера, за которым сидели присяжные. Рубино — стояла перед присяжными совершенно неподвижно.
— Мы не утверждаем, что она невиновна, — говорил Макмагон, — мы утверждаем, что имеется достаточно много сомнений для вынесения обвинительного приговора. Вина не доказана. С таким же успехом девушку мог убить обыкновенный грабитель. И вспомните, что Шили была убита не из того пистолета, который был у миссис Кинг.
— Все эти камешки, — заявила Рубино, — как в мозаике, улеглись на свои места и дают однозначную картину — картину убийства. Вивиан Кинг виновна в убийстве своей дочери. Она рассказала это, она прочла это, и она подписала это. У вас в руках, господа присяжные, ее слова. Единственное «сомнение» — это неправильный калибр пистолета, названный обвиняемой в своем признании. Но вспомните: приятелем Кинг был Эзель Мануэль, владевший пистолетом того типа, которым было осуществлено убийство, и, по его словам, у него украденного. Мы не знаем, был ли применен именно этот пистолет, но ясно, что Кинг имела доступ к нему. И мы знаем, что именно в вечер убийства Кинг и Мануэль вместе пьянствовали. Мистер Макмагон, — продолжала она, — упомянул грабителя. Но зачем грабителю прикрывать труп листьями, ветками и линолеумом? Он бы взял все, что ему нужно, и скрылся без всяких проволочек. И разве грабитель оставил бы серьги, часы и медальон, а унес с собой носки, кеды и куртку?
— Ну что же, — возразил Макмагон, — сейчас, к сожалению, такие времена, что могут убить и за кожаную куртку. И вы, господа присяжные, не можете лишить Вивиан Кинг свободы, опираясь лишь на рассуждения о том, что «могло быть совершено» или что «не могло быть совершено». Ее собственное признание не подкреплено никакими физическими уликами, а потому само не может служить уликой».
— Вспомните показания бойфренда Шили — Шона Вильямса, — отвечала на это Рубино. — Это он последним видел Шили сошедшей с автобуса в два часа ночи в день ее исчезновения, и на ней тогда был надет свитер с изображением Малькольма X, причем портрет был сзади, а «X» — спереди. А когда Шили нашли мертвой, на ней был тот же свитер, но «X» теперь находился сзади. Значит, она была дома, сняла свитер, а потом снова должна была надеть его — под дулом пистолета Вивиан Кинг, сойти вниз, сесть в машину и поехать навстречу своей смерти, — как показала сама обвиняемая.
— Но здесь не было ни одного свидетеля, который показал бы, что Шили действительно заходила домой, и что дома произошла ссора между ней и ее матерью, — возразил Макмагон.
— А что в этом странного? — спросила Рубино. — Конечно, члены ее семьи делали всё, чтобы спасти ее. Так было и так будет всегда. Они уже потеряли одну из тех, кого любили — сестру, теперь они стараются любой ценой не допустить потери другой — матери. Это естественно: помочь Шили они уже не в состоянии, но попытаться выгородить мать они могут. Что они и делают.
Когда судья дал присяжным необходимые наставления, и Вивиан, в наручниках, выводили из зала заседаний, кто-то из присутствующих крикнул: «Удачи тебе, Вивиан!». А потом раздался другой голос: «Чтоб ты сдохла, проклятая убийца!». Единого мнения не было по-прежнему.
Кларенс Джонс вышел, а обе дочери сидели в первом ряду и провожали взглядом уходящую мать.
Присяжные обсуждали свой вердикт два дня, в течение шести часов. Когда старшина присяжных Хью Канаван оглашал вердикт, Кинг стояла с непроницаемым лицом — как и почти во все время процесса. «Виновна в убийстве третьей степени, виновна во владении оружием преступления», — гласил вердикт.
Кинг села, схватила своего адвоката за руку и начала всхлипывать, трясясь всем телом. Она согнулась вдвое, схватилась руками за живот и застонала:
— О мой Иисус! О мой Иисус! Время пришло! На тебя вся моя надежда!
— Ну, что же, — сказал позднее Макмагон, — это и хорошие, и плохие новости. Плохие — что мы проиграли. Хорошие — что это все же не пожизненное заключение.
Приговор был оглашен месяц спустя, и судья дал 15 лет тюрьмы за само убийство, плюс от 2 года за «владение орудием преступления». Убийство третьей степени означает, что оно не было подготовлено и спланировано заранее, и что оно не было совершено с особой жестокостью.
И защита, и обвинение выразили свое удовлетворение приговором — довольно редкий случай. Рубино была довольна тем, что присяжные не поверили версии «насильственного признания», Макмагон — тем, что заключение не пожизненное.
Рубино даже объяснила репортерам, почему убийство признано третьей степени:
— Вообще-то, человек, стрелявший в свою жертву пять раз подряд, совершает убийство преднамеренное, то есть — первой степени. Но в данном случае присяжные учли — и совершенно правильно, что Кинг была в состоянии сильного опьянения и не вполне поэтому отдавала себе отчет в своих поступках.
Потом репортеры добились интервью от старосты присяжных Канавана. Это было, пожалуй, самым интересным. Он рассказал, что присяжные начали со счета 6:6, то есть мнения насчет виновности и невиновности Вивиан Кинг разделились поровну. И вполне могло оказаться, что был бы вынесен оправдательный приговор — ведь вещественных-то доказательств, кроме признания самой Вивиан, действительно, не было. Но, сказал Канаван, Кинг погубила игра, которую она вела. Слишком уж часто она сама себе противоречила, слишком уж наигранными и неправдоподобными были ее эмоции — истерические слезы и бесстрастие, площадная брань и изысканная вежливость, хамская грубость и притворное благочестие.
— Понимаете, совершенно очевидные противоречия были не между ее показаниями и показаниями других свидетелей, а между ее собственными показаниями. Если бы в течение всего суда она не произнесла ни слова, я вполне допускаю, что вердикт мог бы быть оправдательным. Она, можно сказать, погубила саму себя, открыв суду свою истинную сущность.
Так закончилось громкое дело об убийстве в Фэйрмаунт-парке, в Городе братской любви.
Добавить комментарий