С Чарли я познакомился в Чикагской тюрьме. Он сидел у зарешеченного окна сцепив руки и смотрел далеко, очень далеко, и видел там то, чего я разглядеть не мог. Иногда у него внутри начинало что-то тонко повизгивать. Тонко-тоненько. Как у испуганной брошенной собачонки. Что там у него надрывалось, не знаю. Может быть, носоглотка. А может душа.
Здесь со мной сидели убийцы, наркодилеры, мошенники. И, конечно, были здесь посаженные по пустякам, и наверняка, были и невиновные.
По ночам я слышал, как из соседних камер раздавались стоны. Людей преследовали сны.
О том, что я попал в тюрьму по своей просьбе, на предмет лучшего понимания психологии американского заключённого, знали только чикагский шериф и старенький тюремный священник. Заключённые об этом не ведали. Если бы узнали, мне пришлось бы моментально уносить ноги.
Слева от меня была камера Адвоката. Это и профессия, и кличка.
После 35 лет адвокатской практики и стольких же лет семейной жизни он решил задушить нелюбимую жену. И инсценировал самоубийство. Дал жене снотворное и всунул в петлю. И как ему показалось, жизнь её покинула. Пульса нет, сердце не бьётся. Адвокат трижды проверил пульс и вызвал полицию. Когда несчастную стали вынимать из петли — внезапно ожила. Осталась парализованной, но передала полиции всё, что произошло. И потом, сразу же, экспертиза. И всё подтвердилось. В тюрьме я дал адвокату Библию. Он рисовал на каждой странице чьё-то лицо. Я спросил: "Кто это?" Он удивился: "Неужели не видно. Это — дьявол". Это было лицо его жены.
Надо же обладать таким терпением — 35 лет ненавидеть и ежедневно это скрывать.
Он, в прошлом богатый человек, оказался без гроша, суд наложил арест на счета и имущество. Я дарил ему носки и футболки. Однажды в минуту неоправданной веры в человечество, я не выдержал и спросил: "Но когда-то вы любили её?" Он равнодушно ответил: "Дьявола не любят, а боятся, она сама влезла в петлю, чтобы посадить меня в тюрьму...". И добавил: "Язык у неё змеиный, синий...".
Вокруг себя я видел ещё много страшного, карикатурного и равнодушного. Вот морской офицер в отставке, убивший наркомана, пнувшего его собаку. Он часто бормотал: "Если бы она не болела раком, я бы его простил...".
Утром мы увидели по телевизору, как арестовали мошенника, который пытался получить в банке 4 миллиона долларов по поддельному чеку, и этот чек должна была разменять ему любовница — кассирша банка. А вечером его привели к нам. Он вежливо раскланивался, но его волосы за один день поседели.
Позже арестовали вурдалака, молодого отца, задушившего новорожденную дочь за то, что та постоянно кричала. Привезли днём, все его рассматривали. Мальчишка, лет 20. Лицо убийцы было бледным и вялым, будто сделанное из варёной рыбы.
Брр! Было видно, жить ему не хочется. Ночью он кричал надрывно, жутко. А утром его перевели в больницу. Когда вели по коридору, он смотрел только вверх.
Некоторые люди осыпались в моей памяти, будто сделанные из песка.
Остались в ней более земные, слепленные покрепче, поярче, настоянные, видимо, на хорошей закваске. Помню тонкошеего негра, с маленькой головой ихтиозавра. Его обвиняли в организации пожара в доме, где находилась бывшая любовница с новым кавалером. Оба сгорели. Ихтиозавр постоянно насвистывал мелодии Гершвина из оперы "Порги и Бесс".
Вечером нас загоняли в одиночные камеры, а на рассвете осторожно выпускали под фонограмму холодного лязга замков.
Но не дадим уводить себя дальше в подводные гроты скорбных воспоминаний и вернёмся к Чарли.
Несколько дней он наблюдал за мной, вскидывая свинцовые пульки маленьких глаз. Чарли был высок, сутул, с большими веснушчатыми руками, всегда старающимися что-то делать. Если руки неподвижно провисали вдоль тела, это значило, что им овладевала тоска. То, что называют теперь депрессией. А это ведь просто тоска наша чёрная, вдруг накатывает гадкая и изгибает сердца и губы. И вжимает слёзы в глазницы.
Скоро он рассказал мне о своей жизни.
Сейчас закройте глаза и представьте его, а потом откройте и читайте дальше.
Чарли родился до крайности жадным. Грудное молоко у матери высасывал до последней капли. Игрушки его не интересовали и скоро ему перестали их покупать. Повзрослев, сам просил, чтобы не покупали. Когда ему дарили вещицы, он от них отворачивался. Только один раз не выдержал. В тот день пьяный жалостливый сосед случайно подарил ему игрушечный экскаватор. С ним Чарли не расставался всю жизнь. Деньги начал зарабатывать с 16 лет. Школу не закончил и поступил на курсы — догадались, экскаваторщиков. А после курсов стал дико пахать и так пропахал всю жизнь. Он ненавидел тратить деньги, было только одно неуемное желание — их собирать. Чарли менял чеки на наличные, целовал купюры, нежно ласкал их, признался мне, что несколько раз у него во время этого случилась эрекция. Потом относил их в банк. Относил почти всё. Его девиз был незыблем: никогда ничего не покупать. Старую одежду он брал в магазинах Армии спасения, продукты — в пунктах для бездомных, всё остальное его не интересовало. Жил в полуразваленном доме и платил только за воду и электричество. Представляете, в каком малом количестве их потреблял... Жена сбежала через полгода после свадьбы. Да и свадьбы настоящей не было. В перекошенной комнате Чарли собрались несколько человек, выпили две бутылки дешёвого калифорнийского вина и разошлись с облегчением. Экскаваторщики в Штатах зарабатывают очень прилично. За сверхурочную работу платят вдвойне, за работу в выходные дни могут заплатить и в три раза больше. Чарли работал 6 с половиной дней в неделю. Отдыхал только несколько часов в воскресенье. Утром забегал на полчаса в церковь, после мчался в кондитерскую, где покупал за полцены два чёрствых пирожных. Потом с кулёчком, внутри которого стукались пирожные, бежал к подслеповатой тихой любовнице. Там у неё на кухне они молча пили чай. Чарли ставил чашку на стол и бережно придерживал пирожное двумя руками. Потом они ещё минуту сидели молча, после чего Чарли всегда обещал одно и тоже, но никогда этого не исполнял: "В следующий раз надо взять на два пирожных больше...". Потом ещё оставалось полчаса на секс. После всех ритуальных процедур Чарли рвался на работу. Его автомашине было около 30 лет, она дымила, останавливалась, иногда несильно взрывалась, но купить другую у Чарли не хватало сил. Жаба была полновластным хозяином его жадного сердца.
Всё это Чарли уныло поведал мне, озираясь, склоняя в сторону кудлатую голову и потирая лоб, похожий на узкую расчёску в трещинах.
— А для чего ты собирал деньги — решился спросить я — традиционная американская мечта — купить дом, виллу, яхту?
Чарли презрительно покачал головой:
— Зачем? Это глупости! Деньги надо просто собирать!
— А ты жертвовал когда-нибудь?
Чарли неожиданно хитро усмехнулся: "Просить деньги у Чарли — это великая подлость. Но я всегда стоял за принципы демократии, и считал Америку самой великой страной. Но жертвовать никогда не собирался. Пусть они доказывают свою демократию своими деньгами".
— А ты в Бога веришь?
— Верю, конечно, но не всегда... Особенно верю в воскресенье утром... Верю, когда мне хорошо, а когда плохо — не верю...
— Библия говорит: за всё благодарите...
— Не могу за всё... Ты благодари за всё, а я буду благодарить только тогда, когда Он делает мне хорошо...
Чарли ни к кому в гости не ходил и никого к себе не приглашал. Пойти в ресторан, или бар — Боже упаси! Он бы там подавился или захлебнулся. Вот так проходила жизнь. И однажды стукнуло 50. Денег в банке было уже достаточно, но они по-прежнему не тратились. Та же убогая перекошенная квартира, ржавая старая машина, ни друзей, ни родственников, ни семьи, ни собаки или кошки, телевизор, с дрожащим экраном, кем-то выброшенный на мусорную свалку. В свой день рождения он, наконец, купил не два, а четыре чёрствых пирожных, бутылку уценённого вина и торжественный пришёл к своей почти ослепшей любовнице. Но долго не выдержал и снова поехал работать.
У Чарли был брат-близнец, но обыкновенный, как говорят, нормальный. Виделись они очень редко. Близнец не то чтобы его не любил, он понимал жизнь Чарли как редкую, неизлечимую болезнь. Но однажды какой-то шкодливый бесёнок дёрнул его за верёвочку сердца, он заскучал по брату, позвонил и предложил Чарли скинуться по 150 долларов. Т.е. будет у них триста, и он, брат-близнец, заработает им на этих деньгах ещё триста долларов. Чарли мучился, потел, скрипел, не спал и, наконец, видно жаба проквакала ему, что надо рискнуть. И с внутренним стоном и почти теряя сознание отдал свои сто пятьдесят. Короче говоря, чтобы долго не тянуть, вот что было дальше. Близнец позвонил ему через пару недель, сказал: "Ай эм сори (извини), деньги мы с тобой потеряли". Всю ночь Чарли думал. Он представлял свои сто пятьдесят, то в 7 двадцатидолларовых купюрах и одну десятидолларовую. То, в двух прекрасных купюрах — одна 100, вторая 50. То 150 купюрочек по доллару, все новенькие, хрустящие. Под их хруст он позвонил брату и произнёс одно слово: "Отдай!" Брат стал кричать, что это бизнес, ну, не получилось, оба же потеряли, и деньги смешные! Чарли снова прохрипел: "Отдай!" Брат повесил трубку. С тех пор брат-близнец стал ему сниться. И всегда в образе монстра, кровожадного вампира или многорукого душителя. После этих снов Чарли понял, брат обманул его сознательно, чтобы он мучился и страдал.
В тот пасмурный день Чарли подождал до часу ночи, потом пошёл на строительную площадку, сел в свой огромный экскаватор и поехал к дому брата. Ночь была тёмная, но на душе становилось светлей. Он увидел новую машину брата, сверкающий легковой Додж. Медленно подъехал к Доджу и стал наезжать на него огромными колёсами экскаватора. Додж прогибался к земле, расплющивался и жалко трещал. Чарли проехал по нему до конца и с просветлевшей душой вернулся на стройплощадку. Оказалось, что кроме жадности у Чарли ничего не было, даже интуиции, предупреждающей об опасности. И потому не знал Чарли, что в ту ночь жена его брата очень поздно вернулась с вечеринки и развесёлых шурымурных танцев. Запарковалась, зашла в дом, но вспомнила, что забыла в машине сумку. Вышла, села в машину, нашла сумку, хотела открыть дверь. Но не успела. Экскаватор смял машину и её. Она осталась жива, но стала инвалидом. Теперь Чарли должен всю жизнь выплачивать ей компенсацию за потерю трудоспособности, а это значит, платить зарплату, которую она получала до его мстительного наезда. Плюс, за это Чарли грозило заключение до 7 лет. Он сцепливал руки и жаловался мне: "Теперь все мои деньги уйдут на неё и адвокатов! Не буду брать адвокатов, пусть больше просижу, зато деньги сэкономлю". И огромные слёзы капали с его рыжих ресниц.
Помню, это случилось в четверг, Чарли вызвали в суд. Он вернулся другим. Худеньким стариком, нетвёрдо ступавшим шаркающими ногами. Посмотрел вокруг, сел и стал похож на подбитую умирающую птицу. Через минуту прошептал: "7 лет сидеть, всё выплатить им, и ещё не хватит...".
В нём не было отчаяния. Он как будто куда-то попал, в незнакомое ему место, оглядывался, узнавал некоторых людей, в том числе меня. В тот вечер произнёс равнодушно: "Я никогда не пел, я никогда не курил, я никогда не любил... А ты?" Я понял, что ему хочется услышать от меня, и сказал: "Я тоже никогда...".
Его свинцовые глаза на миг потеплели, и он покачиваясь пошёл в свою камеру.
Ночью нас разбудили крики охранников, лязганье оживших замков. Чарли умер просто так, сидя на кровати. Твёрдая брезентовая подушка была мокрой, наверное, от предсмертных слёз.
Так ушёл из жизни жадный Чарли. На следующий день я подумал о нём и стал представлять его маленьким: рыжим и несчастным, как брошенная собачонка. Я представил его себе таким и заплакал. Охранник подозрительно смотрел на меня. Слёзы считаются знаком опасности.
Ушёл я из тюрьмы через несколько дней и прощался с теми, кто оставался ждать приговоров. Чарли никто не вспоминал.
За воротами тюрьмы меня встретил старый священник. Я рассказал ему о Чарли. Он спросил: "Что думаете об этом вы?"
— Мне кажется, что все мы мало отличаемся от Чарли, только тратим чуть больше времени и денег на еду и развлечения. И нам иногда тоже хочется наехать экскаватором на жизнь, расплющить её и стать счастливым...
Священник внимательно взглянул на меня добрым глазом: "В тюрьме вы изменились..."
Я подумал и спросил: "Отец, а может быть, я поумнел?"
Добавить комментарий