 |
| Дэвид Розенблатт — барабанщик, композитор |
|---|
Булат Окуджава спел добрую песню о мальчике-барабанщике, символизировавшем фальшиво-романтическую пионерскую эпоху. "Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше, только утро засияет у ворот, ты увидишь, ты услышишь, как весёлый барабанщик свои палочки кленовые берёт". Насмешник Гейне, тоже вспоминал о барабанах и написал стихи философские и язвительные, отразившие циничный взгляд на всё вокруг, включая его самого. "Стучи в барабан и не бойся, целуй маркитантку под стук, вся мудрость житейская в этом, весь смысл глубочайших наук. И Гегель, и тайны науки, всё в этой доктрине одной, я понял её, потому что — я сам барабанщик лихой...".
С чем ассоциируются барабаны. С военным плацем и парадом, с призывом к атаке, с объявлением смертного приговора, с опасным антре в цирке, с ритуальными африканскими ритмами и, конечно, с великим Старым джазом. Наверное, барабаны — самый смелый, самый динамичный и самый свободный инструмент. Барабаны — это серые кардиналы оркестров, руководящие ритмом исполняющего произведения. Барабаны — революционеры импровизации, они отважно уходят от общепринятого и совершают бунтарские отклонения от канонов.
Дэвид Розенблатт — один из ярчайших представителей этого племени американских кардиналов и революционеров, один из превосходных и даже, невероятных барабанщиков.
Господа, положа руку на сердце, кто из вас мечтал, чтобы ваш сын стал барабанщиком? Думаю, среди присутствующих таких нет. А вот дедушка и отец Дэвида об этом мечтали.
Когда его дедушка, по имени Фока Розенблат, в голодное послевоенное время играл на аккордеоне аргентинское танго, слушатели киевского Подола совершали с ним полёт из гнусного бытия в разноцветное и неизвестное им счастье. По небритым щекам портовых грузчиков струились слёзы, а их подозрительные глаза наполнялись тоской и страстью. И отец Дэвида, с библейским именем Израиль, талантливый во многих сферах этой непростой жизни и ставший впоследствии известным американским архитектором, также поигрывал в киевских ресторанах. Когда-то я бывал там и слушал его. Так играть не научишься. Таким надо родиться. Когда он садился за рояль, в зале замолкал шум и пьяные выкрики. Прекращались ссоры. А через какое-то время наступало ностальгическо-романтическое хлюпанье носов посетителей. Вот он играет и поёт о том, как под ногами влюблённого паренька качается вокзальный перрон, как страдают влюблённые девчонки, как кричат по ночам голоса поездов: "Обещаю тебе, обещаю приехать...". А потом он поёт о послевоенном еврейском мальчике, продающим солдатам папиросы, мальчике, у которого фашисты убили всю семью: "Посмотрите, ноги мои босы...". Он пел, а воры и антисемиты рыдали в голос, и их подружки пудрили покрасневшие носы. Под его пальцами рождались такие звуки, которые, казалось, кому-то повторить невозможно. Да и он сам часто не мог их повторить. Они были как однодневные бабочки. Все музыканты хотели играть с ним, потому что "на него шли" и за его музыку платили. Т.е. к чему я всё это: в дедушку и папу Дэвида было вложено то секретное зерно, что называется талантом от земли и Бога.
Когда смотрю на барабанщиков, то вспоминается старая шутка. Один говорит другому: "Помните, 30 лет тому назад в день рождения вашего сына плохой родственник подарил ему барабан. Сегодня вы должны поблагодарить меня. Это я озадачил сына вопросом: "Интересно, а что внутри этого барабана?" Представьте себе, если бы я не спросил об этом и он не взял в руки ножницы, в какую пытку превратилась бы жизнь ваших соседей и жизнь вашей семьи!"
К счастью, Дэвид ножницы не взял, потому что он оказался барабанщиком по рождению, по избранию судьбы. И стал замечательным музыкантом, виртуозным исполнителем и оригинальным композитором. Мне кажется, ещё немного, ещё чуть-чуть, и он сможет стать великим барабанщиком жизни. Знаете почему? Потому что в его игре есть философия, есть слышимое отражение жизни. Великие музыканты — это те, кто играют жизнь. Помните, я вспоминал Гейне: "Стучи в барабан, и не бойся...". Другими словами: радуйся жизни, говори правду, будь смелым... И ещё я слышу в его игре страстное желание — через биение барабана передать биение своего сердца. И я вижу-слышу сквозь это совместное биение сердца и барабана очень многое. К примеру, я вижу в их ударах экзотическое дрожание и цветение картин Поля Гогена, слышу потусторонние ритмы индейцев майя, таинственные и грозные африканские ритмы, музыкальное бормотание и грусть первых американских джазменов и, конечно, кружевную российскую задушевность. Да, его барабаны то тонко, то хрипло поют, то переходят на современный харизматический крик, а то, вдруг, ностальгически нежно возвращают вас в ретро, и неожиданно, отстранившись от всего, начинают импровизировать и уводить человека в потаённый мир надежд раненого человеческого сердца. И это напоминает откровение души через музыку.
Вспоминаю, как он аккомпанирует, играет, сопровождает пение, наверное, одного из последних столпов американской романтической песни Барри Манилоу. Вслед за Синатрой многие гиганты песни один за другим стали уходить и застывать в ледниковом периоде вечности. Барри Манилоу поёт, да ещё как поёт. Когда я слушаю его, передо мной всегда возникает дух бессмертного мелодиста и обаятеля Джорджа Гершвина. Барри не даёт забыть людям всю изначальную прелесть и детский оптимизм Америки. И каким-то непостижимым образом барабаны Дэвида, сопровождая его песни, хранят свет великой американской мечты и тепло сентиментальной любви к женщине. А его Рождественский хит "Полёт в Рождество", где палочки играющего Дэвида звенят почти хрустально, наполнен таким светом, что все печали мира забываются, и плывёт над миром великая американская Мечта.
Потом я слушал игру Дэвида в составе блестящего трио, с пианистом Мэттом Гершковицем и контрабасистом Мэтом Филдесом. Это было талантливое напоминание о величии старого джаза. Великолепная тройка, номинированная на премию "Грэмми", уносила нас в страну джазовых грёз и сновидений. Вокруг пульсирующих музыкантов кружились белые и чёрные лица, задыхающиеся аккорды благодарили прошлое. И казалось, что Дюк Эллингтон, Гленн Миллер, Луи Амстронг, Элла Фитцджеральд, Чарли Паркер и многие другие великие с изумлённым одобрением слушали, как будто пили экзотический нежный коктейль, изготовленный молодыми барменами по старым рецептам великих джазменов. Их музыку с одинаковым интересом слушают все: от скаутов-пионеров до пенсионеров, от профессора до слесаря. Их музыка универсально интересна для каждого поколения, ибо там вечные страсти, вечные муки, вечная любовь. О Трио в газете "Нью-Йорк таймс" восторженно написал известнейший джазовый музыкант Дэв Брубик: "Когда прозвучали последние аккорды, я понял, что многим надо отойти в сторону...". Вообще то, за Дэвидом стоит его музыкальная игра в бродвейских театрах, в суперпрестижных Корнегги-холле и Линкольн-центре, на многих других замечательных сценах мира. Недавно знаменитый комик Дэвид Леттермен пригласил Дэвида выступить в своём всемирно известном шоу, когда туда пришёл президент Обама.
Слушал я Дэвида и в большом музыкальном коллективе "Абсолют". Оркестру нельзя дать точное определение, потому что он играет всю музыку мира. Это собрание виртуозов, одинаково успешно играющих старый джаз, классику, латинские и африканские мелодии, рок-н-ролл и самые крутые современные ритмы. Когда слушаешь этот оркестр, он кажется большим прекрасным кораблём. Там, под руководством необыкновенного Кристиана Ярви — необычная стройность, высота, филигранная чёткость исполнения и неудержимое движение вперёд. Но нет там, простите, индивидуальных вскриков сердца и причитаний, и вздохов любви, которые я так люблю в джазе, и просто в музыке. Для меня это слишком аристократическое, правильное, аккуратное и красивое событие.
Естественно, талантливые музыканты не могут не пробовать сочинять музыку. Дэвид написал музыку уже к трём современным балетам. В одном из них, "Три причины вернуться", танцевала одна из выдающихся балерин современности Диана Вишнёва. За эту роль она получила премию "Золотая маска". Уже ставится третий балет "Dirty wires" (буквально, "Испорченный телефон").
Но мне хочется сказать о втором балете — "Отелло", новой инсценировке по пьесе Шекспира. Вернее, это новая пьеса, и в ней больше рассказывается не о ревнивом Отелло, а о злодее Яго. Балетмейстер спектакля Дуайт Роденс сфокусировал свою мысль на страстях этого носителя зла и интриг. Композитор пошёл за этим авангардным режиссёрским развитием и сплёл музыкальные нити, передающие сложную, тёмную, одинокую и страдающую душу этого шекспировского князя тьмы. Оба создателя спектакля неожиданно стали уверять зрителя, что циник и интриган Яго теперь живёт внутри каждого современного человека. Поэтому музыка открывала зрителю и понятную ему психологическую логику, и заложенные в ней кровавые страсти Яго...
Премьера состоялась осенью прошлого года в Северной Каролине, в знаменитом Центре культуры. Любители балета одобрительно кивали головами и неистово аплодировали. По сцене метались в танцах наивный и ревнивый чёрный Отелло, ядовитый мудрец Яго, хрупкая невинная Дездемона. Наивность, зло и невинность танцевали вместе. Балетмейстеру и композитору удалось перенести события из времени Шекспира в наш сумасшедший мир, наполненный множеством злодеев-Яго. Музыка почти передала сущность Яго, но ещё лучше ей удалось передать сущность и форму той эпохи. В какой-то момент казалось, что ураганная музыкальная форма подавит личное, хрупкое, человеческое. Но для этого и существуют гении, чтобы выхватить из музыкальной лавины никому неслышные неясные шёпоты душ. И когда я почувствовал это, то понял, что Дэвид уже не просто пишет музыку, а исповедуется музыкой перед Богом, кается перед Ним в наших человеческих страстях, проводит перед оком Всевышнего наивных и расчётливых, добрых и злых, умных и глупых. Он кистью музыки рисует слёзы и улыбки мира, оживляет надежды, которые согревают замерзающих людей, и показывает нам ангелов, которые оберегают и спасают одиноких...
Борис Пастернак объявил: "Талант — единственная новость, которая всегда нова". Но талант — это и есть жгучая тайна, которая неожиданно открывается миру. Мне показалось, что Кто-то позволил открыть ещё одно диво этой ужасной и прекрасной жизни, музыку Дэвида Розенблатта, передавшую сознание и дух Творца-Бога и Его творения — человека. И во время скольжения в вечной воде Откровения ко мне стали приплывать забытые переводные строчки, кажется, Киплинга:
Мои барабаны судьбы Стучат в этот мир равнодушный, А голос оттуда кричит: - Откроем, но будьте послушны! Мои барабаны судьбы, сигналы шлют SOS и тревоги, Они говорят, что нас ждут, Нелёгкие жизни дороги. Мои барабаны судьбы, как кони по прерии скачут, Они ведь такие, как мы, Танцуют, целуются, плачут. Мои барабаны судьбы, Мир сделать получше хотели, Хотя было тяжко дышать, Они задыхались, но пели. Мои барабаны судьбы, Рокочут, гремят, призывают, Под эту печальную дробь, Господь всех нас, грешных, прощает.
Добавить комментарий