Пирожок с мясом

«Женщины и слоны никогда

не забывают обиду».

Гектор Хью Манро

Больше всего мне хотелось вернуться в гостиницу, включить кондиционер, принять душ, плюхнуться на кровать и вытянуть ноги, истоптанные за жаркий августовский день. Моя жена продолжала жадно шарить в телефоне, пока мы ждали еду. Она это делала молча, отчего было хорошо и спокойно в тени на террасе ресторана, с моря дул легкий ветерок и я, прихлёбывая божественно-холодное пиво, думал, что никуда больше не хочу идти. Однако я знал, что подчинюсь своей ненасытной спутнице, когда она найдёт какую-нибудь ещё не посещённую нами гробницу или особняк, в котором четыре века назад укокошили обитателя этой гробницы.

Терраса была полупустой – мы привыкли обедать рано, а рестораны заполнялись к позднему вечеру. И как только эти европейцы спят после ночных обедов?..

Услышав громкий смех, я невольно повернул голову и увидел две пары за столом неподалёку, примерно нашего возраста, оживлённо что-то обсуждавшие по-русски.

 Встретившись глазами с одной из женщин, сидевшей ко мне лицом, я сразу её узнал. Трудно было бы узнать человека, с которым не провёл и двух часов лет тридцать назад, если бы не одна уникальная деталь на лице этой женщины: две довольно большие, одинакового размера родинки на верхней губе над уголками рта, распложенные с идеальной симметрией, на которую природа обычно не способна. Мы встретились глазами, она улыбнулась и тут же отвела глаза, продолжая беседу со своими спутниками. Она меня, конечно же, не узнала, поскольку моё лицо в отличие от её не содержало уникальных опознавательных знаков, а залысины и живот, который никак не втянуть сидя, не могли помочь распознать во мне молодого студента, того, кто в тот памятный день больше всего на свете хотел целовать эти родинки...

 ______

Мои родители в то лето жили на даче, и я приезжал к ним после каждого экзамена выкупаться в озере, съесть мамин обед, переночевать и уехать обратно домой готовиться к очередной пытке летней сессии. Быстро рассказав им про экзамен и объяснив, почему опять четыре, а не пять, и, выпив стакан молока, я побежал на пляж. На моём излюбленном месте рядом с кустами, дававшими спасительную тень, лежала подстилка, на которой я увидел небольшую сумочку, книгу и тёмные очки. Я расположился рядом, слегка раздражённый, поскольку считал это место своим. Через пару минут я увидел стройную девушку, которую до того не видел никогда, хотя бывал на этом пляже довольно часто. Она вышла из воды, отбросила назад длинные волосы и медленно пошла к своей подстилке. Она шла так, как не ходил в моей жизни никто, ни на этом пляже, ни на других, ни вообще. Шла как по другой планете, будто вокруг пустыня, и она одна, хотя народу было полно, люди играли в волейбол, орали дети, кто-то ел огурцы... Она бережно несла себя на длинных ногах, слегка покачивая бёдрами, и я сразу представил её без купальника, что делают все в двадцать лет, хоть и не каждый бы это признал. Она подошла совсем близко и, не глядя на меня, потянулась за очками.

- Возьмите, прохладно ведь, - и я протянул ей своё полотенце.

Не поворачивая ко мне головы, она, скорее, скривилась, чем улыбнулась, что очевидно следовало истолковать как «слушай, парень, оставь меня в покое, много вас тут»... Но, увидев её потрясающие родинки на верхней губе, я понял, что в покое её не оставлю, пока меня или не пошлют, куда посылали обычно в подобных случаях, или... Мне было двадцать лет, и мало что ещё меня тогда интересовало.

- Что вы читаете? – не унимался я. Она не ответила и отошла на солнце.

У меня было несколько излюбленных ходов, но я понял, что в этом случае они не сработают, и стал думать, как привлечь её внимание

- Я сегодня утром сдавал экзамен и всю предыдущую ночь почти не спал, готовился. Так что если вы не будете со мной разговаривать, я просто засну.

- Напугал... Ты здесь живёшь, что ли? 

Она спросила это грубоватым тоном, и, садясь на подстилку и не глядя на меня, вынула из сумочки сигареты, зажигалку и закурила. Не дождавшись ответа, она сердито продолжала:

 – Ну и тоска тут у вас... Подруга в отпуск уехала, так вот я должна с её собакой здесь нянчиться. Ну и тоска. Зашла в лабаз – думала хоть вина на вечер возьму, но какой там... Одна водка и очередь из уродов. Ну и дыра – конец света.

- Так вы бы не в ближний, а в тот, что у рынка пошли – там всегда сухое вино есть, болгарское.

Я почему-то не решался перейти на «ты».

- Ну, ладно, студент, давай, рассказывай тогда что-нибудь – не книгу же мне эту идиотскую читать. У подруги нашла - по-русски, но не у нас напечатана. Моя подруга любит такое, типа запрещённое, хотя я не понимаю, чего здесь запрещать. Представляешь, там один чувак семью бросил из-за молодой артистки, потом в аварию попал и ослеп. Так эта баба прямо у него перед носом с другим трахалась. Чернуха...

- А кто автор? Не Набоков ли?

Я был рад шансу блеснуть своей самиздатской начитанностью. Она перевернула книгу и посмотрела на обложку.

- А ты откуда знаешь? Читал что ли?

Она ещё минуту сидела молча, потом первый раз посмотрела на меня, прищурилась, и, не улыбаясь, сказала: 

- А ты ничего... Слушай, мне надо идти с этой проклятой собакой гулять. Вот, держи.

Она достала из сумочки трёшку и протянула мне.

- Если на два пузыря твоего болгарского не хватит, своих добавишь. Приходи сюда же часов в девять – хочу на белые ночи поглядеть, я ведь из Москвы, а у нас их не бывает. Вчера хотела, но дождь полил.

И она ушла на своих длинных ногах, покачивая бёдрами и унося с собой свои родинки над верхней губой.

Пляж почти опустел. Я быстро выкупался и побежал домой обедать, чтобы не ворчала мама, что поздно. Я не мог поверить в столь быстрый успех и не знал, как дождаться девяти, когда опять увижу эти родинки. 

При мысли о любимых котлетах, которые мама обещала сделать на обед, меня почему-то стало подташнивать. Подумал, что наверное с голодухи, вспомнив, что за весь день съел всего один пирожок с мясом на вокзале и выпил стакан молока уже у родителей. Но есть почему-то не хотелось.

После обеда, который я съел без аппетита, я побежал в магазин. Тошнота не проходила, и слегка бурлило в животе. Вернувшись, я спрятал вино под одеяло, чтобы избежать маминых вопросов, и посмотрел на часы. Оставалось ещё полтора часа, и я не мог думать ни о чём, кроме её длинных ног и родинок на верхней губе. 

Я шёл по песку и смотрел на солнце, которое упрямо не садилось за горизонт. На пляже не было ни души. Она сидела на своей подстилке и смотрела на озеро. На ней были джинсы и футболка, под которой очевидно не было ничего, что я отметил сразу, но сосредоточиться на этом мешало непрекращавшееся бурление в животе, который к тому же начинал побаливать. 

Я присел рядом и достал первую бутылку и штопор. Я очень любил сухое вино, особенно летом, но представив его вкус, опять почувствовал тошноту. Быстро справившись с пробкой и извинившись, что забыл стаканы, я протянул ей бутылку. Не отрываясь, она выпила треть прямо из горлышка и молча вернула бутылку мне. 

- Ну и гадость же это твоё болгарское... 

Она поморщилась и закурила. Я сделал два глотка, отчего мне сразу стало хуже. Я откинулся на спину в поисках спасительной позы, но легче не стало – живот болел ещё сильнее и я думал, слышит ли она его урчание. Она, видимо, приняла мой переход в лежачее положение за нетерпение, затушила сигарету и сняла футболку. 

Каждый год после этого, когда наступали белые ночи, я вспоминал эти горизонтальные холмы с острыми вершинами на фоне заходящего солнца над озером и дикую резь в животе. 

Я вспомнил про пирожок с мясом на вокзале и понял, что это он, залитый стаканом молока, повинен в происходящем. 

Она явно ждала очевидных действий с моей стороны и не двигалась. Я лежал, боясь пошевелиться и думал, что мне делать.

- Студент, ты не забыл, зачем пришёл? – минуты через две спросила она, не глядя на меня.

Я не забыл, но то, что творилось в моём животе, было несравненно более сильным физиологическим чувством.

Она сделала еще несколько глотков, и проворно взгромоздилась на меня с лёгкостью бывалого кавалериста. Две родинки приближались к моим губам, её живот слегка надавил на мой. Подобные моменты в тот период жизни обычно вызывали у меня ощущение полного счастья, но в этот раз я больше всего хотел это всё как можно быстрей прекратить, но не знал, как это сделать. Она начала активные поиски причин моей неподвижности, от чего мне стало ещё хуже. Я понял, что вот-вот произойдёт то, что радикально повлияет на формирование моей личности, в процессе которого я находился в свои двадцать лет. Говоря проще, я был на грани неслыханного позора, и, чтобы не перейти эту грань, грубо сбросил её с себя, вскочил на ноги и помчался в кусты...

Когда минут через пятнадцать весь в холодном поту я вернулся, покачиваясь от головокружения, ни её, ни подстилки уже конечно на моём излюбленном месте не было. Вина не было тоже...

 ____

Нам принесли еду, и я заказал ещё пива. Мужчины за столом неподалёку выясняли что-то с официантом, а их спутницы отправились в туалет. Когда они проходили мимо нашего столика, мы опять встретились глазами, и она опять улыбнулась. Я смотрел ей вслед – она шла, как тогда, на длинных ногах, покачивая слегка потяжелевшими бёдрами.

- Тут неподалёку есть одна церквушка, - начала моя жена, и я понял, что придётся таки опять тащиться куда-то по жаре. 

Мужчины расплатились и встали у выхода из ресторана, ожидая своих спутниц. 

Минут через пять дамы появились, и, что-то оживлённо обсуждая, направились к выходу. 

Проходя мимо нашего стола, женщина с симметричными родинками на верхней губе на секунду остановилась, расстегнула сумочку, достала из неё наполовину отмотанный рулон туалетной бумаги и, не глядя на меня, поставила его на наш стол. 

Моя жена изумлённо смотрела вслед женщине с родинками на верхней губе, удалявшейся на длинных ногах. Я вдруг подумал, что даже не знаю, как её зовут. И не узнаю никогда.