День победы

По разным опросам, от 50 до 70 процентов россиян поддерживают войну в Украине. Ничем иным, кроме потери памяти, объяснить эти цифры нельзя. Так происходит, когда день скорби превращается в праздник.

Девятого мая подмосковную Балашиху полностью блокировали, наглухо закрыв все выезды и въезды из города. На всех перекрестках стояли полицейские кордоны, которые не пропускали машины. Развернувшись, водители упирались в следующий перекресток, перекрытый полицией. Происходящее походило на оккупацию. Захватив город, власти намеревались устроить тут праздничные гуляния.

Утром я включил телевизор. Там рыжий молодой человек в белой рубашке и галстуке, сидя на броне зеленого чудовища, с диким восторгом нес какую-то ахинею про это железо, которое заполонило Москву. Он подробно описывал, на сколько километров можно запулить из пушки, какова ее убойная сила и сколько человек одновременно можно убить одним только выстрелом. Несмотря на восторг, рыжий, казалось, сам умирал от страха. Это было заметно по его расширенным зрачкам, подёргиванию руки с микрофоном и непрерывному словесному поносу, который из него выливался.

Танки двигались по безлюдной Москве в направлении Красной площади. Ничего человеческого не было ни в этом городе, ни в военных колоннах, ни в насмерть перекрытых улицах, ни в этом рыжем молодом человеке.

Потом по телевизору выступал президент. Он, как обычно, что-то читал по бумажке ‒ тефлоновая речь пластмассового человека – пустые, бессмысленные слова про героизм, подвиг, память и все остальное… Эмоций эта речь не вызывала, только горькое сожаление и бесконечный стыд. Как на уроке нелюбимого учителя, который равнодушно пересказывает учебник, не вкладывая в слова ни смысла, ни эмоций, ни содержания. Ученики молча слушают, думая только о том, когда наконец он выйдет из класса. А еще лучше исчезнет совсе - и не будет докучать своим пустословием.

После телепарада я вышел из дому. В ближнем парке царило веселье. Дети в военной форме играли в войну, стреляя по сторонам из игрушечных автоматов. Мамаши несли разноцветные шарики, отцы ‒ пивные бутылки. Поколение воинствующих патриотов, принимающее войну как компьютерную стрелялку, расслаблялось. Меня подмывало спросить, как, милые мои, вы собираетесь отмазывать сыночков от армии? Или с гордостью пошлете милое чадо в войска, чтобы «учил» его озверевший сержант, чтобы унижали все, кто призвался чуть раньше. Может, надеетесь, что армия как-то изменится, подобреет, станет более человечной при нынешних генералах? Мамки, мамки мои, о чем только думаете, облачая детей в солдатскую форму!

В День победы мне приходилось бывать в Париже, Берлине и Гомеле. Нигде это не было праздником, скорее, днем скорби и памяти. В России, похоже, памяти не осталось. Остались юбилейные лица у стен мавзолея с юбилейными орденами. Хваленый «Бессмертный полк» напоминает Первомайскую демонстрацию, где вместо членов Политбюро на палках несут ветеранов. Орда «победителей», не нюхавших пороху, шествует от Москвы до самых до окраин.

Май 45-го года моя мать встретила в Праге. На войне она была санитаркой. В 16 лет отца угнали в Германию. В мае он был в американской зоне оккупации, кажется, в Гамбурге. Я почти ничего не знаю про это, потому что всю жизнь родители избегали говорить про войну. Подозреваю, что для них война была таким запредельным ужасом, что любые воспоминания о ней были попросту нестерпимы.

Ну а я вырос в доме, где по красному кирпичу черной краской с подтеками было начертано «Осмотрено мин нет». Этот дом стоит и сейчас на Советской улице в Гомеле. Может, надпись еще сохранилась. Когда-то здесь размещалась казарма красных пилотов, в войну – немецких летчиков, потом в доме жили обычные люди. Рядом был аэродром. Соседний дом все называли «коробкой». В него угодила бомба, и эти развалины всё мое детство свидетельствовали о войне, глядя вокруг пустыми глазами выбитых оконных проемов. А еще были темные подвалы бомбоубежищ, куда нас водили из детского сада во время учебных тревог. Много лет, как это слово исчезло из житейского лексикона - и вот появилось снова.

Похолодало. Я вышел из парка. У ворот стояли машины в наклейках. Надписи звали идти на Берлин и угрожали всё повторить. Кажется, мы победили, но остались в осаде. Всё блокировано и перекрыто, на главной площади – танки.