В одесском Музее истории евреев есть стенд, посвящённый моей жене Берте Гаузнер.
Когда я, по просьбе работников музея, подбирал материалы для этой экспозиции, в памяти возникали события, происходившие до начала, либо в течение 50-ти лет нашей счастливой совместной жизни.
Искра проскочила между нами не сразу. Около года мы были, как говорится, «шапочно» знакомы, – встречались несколько раз у моего друга, либо перед входом в филармонию или театр. Однако ничего личного у меня не возникало, хотя Берта была не только очень красива (на неё заглядывались практически все молодые мужчины), но и обладала каким-то особым, неповторимым естественным обаянием.
Но вот ещё не зацепило меня тогда, и всё ограничивалось весёлым непринуждённым общением.
В конце апреля как обычно я пошёл со своими друзьями в поход по горному Крыму. Вернулись весёлые, загорелые, традиционно заросшие многодневной щетиной. Как было у нас принято, привели себя в цивилизованный вид и вечером пошли отмечать окончание похода в летний ресторан над морем. Мой друг, который вместе со мной был в походе, пришёл с Бертой, своей многолетней знакомой (нашими правилами такое допускалось). Вот тогда и проскочила та самая искра, как потом оказалось – взаимная.
Море, лунная дорожка, слабый шум прибоя… Не помню, где, уйдя из ресторана, гуляли, взявшись за руки (не более того!), о чём говорили и не могли наговориться. Видимо, впервые общаясь без других собеседников, оба почувствовали родство душ.
Придя в середине ночи к её квартире, мы увидели прикрепленный к ручке двери довольно большой по размеру ключ (в платье для него места не было, и мой друг, как истинный джентльмен, носил его в своём кармане). Сверху непонятным образом держалась записка: «Будьте счастливы!» – он всё понял. Это было нетрудно, на наших лицах всё читалось.
Вскоре я уехал в двухнедельную поездку в Чехословакию, звонил Берте из каждого города, а в Праге и Братиславе получал её письма, отправленные до востребования. Она встретила меня на вокзале. Сойдя с трамвая, мы шли через Городской сад. Присели на скамейку, и я, ещё не обсудив это предварительно с родителями, сделал ей предложение, которое сразу было принято.
Вечером мы поехали к морю. Сидели на скамейке у обрыва, смотрели на лунную дорожку и, взявшись за руки, молчали – слова не были нужны.
Неожиданно сзади послышался шум, и нас окружила группа возбуждённых молодых парней. Мы успели вскочить, и я немедленно получил сильный удар в челюсть.
Увидев, что два парня держат Берту за руки (без агрессии, аккуратно, но держат!), я замахнулся кулаком на ударившего меня рослого крепыша и услышал её сдавленный крик: «Миша, нож!». Чуть опустив глаза, увидел приставленное к животу лезвие финки и большим усилием воли удержал занесенную для ответного удара руку.
Потом парни сказали, что приняли меня за другого, «городского», обидевшего одного из них, и даже извинились. Так ли это было на самом деле – не знаю, не уверен, но легче от этого не стало.
С трудом добрались до стоматологической клиники, где диагностировали полный перелом челюсти, заметив, что такой удар мог быть нанесён лишь тренированным человеком и только с кастетом. Берте пришлось ночью звонить из уличного телефона-автомата моим родителям, которые об её статусе невесты ещё не знали…
Через полтора месяца мы поженились и прожили вместе пятьдесят счастливых лет.
С юности Берта хотела стать учителем. Окончив школу с медалью, она подала документы в пединститут, но не прошла собеседование. Отказавшись от реальной возможности поступить в том же году без экзаменов в технический вуз, стала работать упаковщицей на фабрике биопрепаратов. В следующем году она вновь подала документы в пединститут, поступила и все годы была одной из лучших студенток. Так что целеустремлённость смолоду была одним из её ярких качеств.
В первом после окончания института учебном году, получив «свободный диплом», она долго не могла устроиться на постоянную работу и в двух разных школах заменяла временно отсутствовавших учителей. Еще на пятом курсе институтский преподаватель профессор Рутман оценил одну из её работ, доложенную на студенческой научной конференции как реальную основу будущей диссертации. Узнав, что она ищет работу, он предложил Берте временно заменять ассистента на руководимой им кафедре высшей математики Гидрометеорологического института, и она проработала там более полугода.
Через некоторое время профессор, опустив глаза, рассказал Берте о своём разговоре с ректором, из которого стала ясной невозможность её перевода на постоянную работу из-за неблагозвучной фамилии.
И вдруг за несколько дней до начала второго в её учительской жизни учебного года произошло чудо: в знаменитой специализированной физико-математической школе № 116 неожиданно уволился учитель математики. Директор школы, оказавшись в безвыходном положении, вынуждена была взять на работу в старших классах (а других в этой школе не было) недавнюю выпускницу института, внешне совсем девчонку, выглядевшую ещё моложе своего возраста и не имевшую опыта работы. Конечно, Алевтина Ивановна Кудинова, светлая ей память, очень рисковала.
Первого сентября, за полчаса до звонка на первый урок, Берта с понятной робостью потихоньку заглянула в приоткрытую дверь выпускного класса, где ей предстояло стать не только учителем математики, но и классным руководителем. Ребята, многие из которых были выше её на голову, увидели хорошенькую девочку и закричали: «Новенькая? Давай заходи, будем знакомиться!»
Берта благоразумно не вступила в дискуссию, а после звонка, вооружившись классным журналом, с внутренней дрожью, но с серьёзным выражением лица вошла в класс. Немую сцену можно не описывать.
Как ни странно, нормальные отношения со взрослыми учениками установились у неё практически сразу. У Берты было прирождённое умение владеть ученической (а потом – и любой) аудиторией без особых усилий.
Проблем с дисциплиной и вниманием учеников на уроке у неё не было с самого начала, хотя разница в возрасте между ней и ими была всего лет шесть-семь. Вот один из курьёзных примеров. Астрономию преподавал отставной военно-морской офицер высокого ранга. Однажды в учительскую вбежала одна из коллег и крикнула Берте: «В вашем классе творится что-то невообразимое!»
Берта подошла к приоткрытой двери класса и увидела, что её великовозрастные ученики приподнимают коленями парты и дружно двигают их вперёд, загоняя в угол учительский стол вместе с сидящим за ним преподавателем. При этом их руки скромно сложены одна на другой, на лицах ангельское выражение, через сомкнутые губы раздаётся дружное однотонное мычание. А преподаватель, несмотря на привычку в своей долгой офицерской жизни командовать большими коллективами военных моряков, растерянно и безуспешно пытается прекратить это безобразие.
Тихо раскрыв дверь, Берта без единого слова встала в её проёме, скрестив руки на груди. Увлечённые ребята сначала её не заметили; потом послышался испуганный шёпот: «Берта, Берта!», и парты задвигались в обратном направлении. Когда восстановилось их первоначальное расположение, она спокойно спросила: «Всё? Успокоились? Надеюсь, что больше такое не повторится и вы меня не будете подводить». Действительно, больше они её не подводили.
Берта умела разрядить обстановку на уроке шуткой, иногда ненадолго отвлечь уставших учеников, казалось бы, несерьёзным неожиданным вопросом, создать ситуацию азарта, соревнования, а потом вернуться к основной теме.
Со школьной командой она побывала на всесоюзных слётах физматшкол в Москве, Новосибирске, Ленинграде, Тбилиси, Горьком, Киеве и других городах, где были такие школы, по очереди ежегодно проводившие слёты. Как правило, команда одесской 116-й привозила несколько дипломов за первые и другие призовые места. Понятно, что в этом была и заслуга Берты.
В этой школе в основном учились отобранные по конкурсу неординарные дети, обладавшие повышенными способностями не только в области точных наук. Они были разносторонне развитыми, глубоко интересовались литературой, поэзией, историей, философией, иногда обладали завышенной самооценкой и поэтому зачастую задавали весьма непростые вопросы.
Берта и тут оказывалась на высоте. Она никогда не лгала своим ученикам, находила нужные слова и объяснения. Факт, что в течение всей её жизни эти уже давно взрослые и, как правило, состоявшиеся люди тянулись к ней. Приезжая в Одессу из разных стран и континентов, они обязательно вместе с одноклассниками-одесситами встречались с ней (как правило, у нас дома), и она получала от этих встреч с объятиями, цветами, поздравлениями, воспоминаниями огромное удовольствие.
Эта замечательная школа была в 1980 г. под надуманным предлогом ликвидирована, и Берта сначала работала в обычной школе, а с 1993 г. перешла в одну из самых лучших школ города – гимназию № 2 с углублённым изучением иностранных языков.
В этой сугубо гуманитарной гимназии Берта, заведуя кафедрой естественно-математических наук, смогла поставить их изучение достаточно высоко. Её ученики занимали призовые места на олимпиадах разного уровня, успешно поступали в самые престижные вузы, в том числе и на факультеты математического профиля.
Берта была замечательным учителем, имела много разных наград и званий, решением горсовета была признана «Лучшим педагогическим работником города», дважды была удостоена грантов Джорджа Сороса. Об этом событии, полагаю, имеет смысл рассказать подробнее.
Международный Фонд «Вiдродження» («Фонд Сороса») стимулировал развитие культуры, науки и образования в Украине. Его украинский филиал провёл анкетирование нескольких тысяч студентов-первокурсников ведущих вузов страны с целью определения тех школьных преподавателей, которые оказали наибольшее влияние на выбор учениками будущей специальности. Учителям, наиболее часто названным в этом опросе, были разосланы увесистые анкеты с весьма непростыми вопросами, касающимися их профессиональной и творческой деятельности. Получила такую анкету и Берта. Вероятно, приведенные там аннотации её оригинальных методических разработок, а также сведения о большом количестве её выпускников, занимавших в разные годы престижные места на международных и республиканских олимпиадах по математике, ставших докторами и кандидатами наук, написавших монографии и учебники, произвели нужное впечатление, и в 1994г. Берта получила грант Сороса.
На сертификате в правом нижнем углу стенда личной подписью Джорджа Сороса «…подтверждается и признаётся выдающийся вклад Берты Е. Гаузнер в науку образования на уровне старших классов».
Немногие одесские учителя получили такое признание. А через два года Берте вновь прислали увесистую анкету, всё повторилось, и она получила грант Сороса вторично. Другой такой случай в Одессе мне неизвестен.
Но всё это – внешняя атрибутика, хотя и говорящая о многом. Не менее, а возможно, и более существенно, отношение к Берте коллег и учеников. Выпускники все годы приходили к ней и в школу, и домой по разным поводам – и с радостями, и с проблемами, и просто пообщаться. Они докладывали «классной маме», как её называли, в какой институт поступили, советовались по самым разным вопросам, приводили невест (женихов почему-то реже), потом привозили в колясках детей, приносили свои книги, авторефераты диссертаций, дипломы научных званий. А потом приводили к ней учиться детей. И так было в течение всех пятидесяти лет её работы.
Вот только несколько выдержек из многих записей, приведенных на стенде: «Дорогая Берта Ефимовна! Спасибо за ваше терпение к нам и безграничную любовь! Вы удивительный человек. Память о Вас останется навсегда». «Пусть другим ребятам так повезёт, как нам повезло с Вами!». «Дорогая Берта Ефимовна! Конечно, Вы суперматематик, но ещё лучший Вы человек! Мы Вас никогда не забудем, и Вы нас, возможно, тоже. Любимой учительнице – Оля Дубиненко».
В центре стенда прикреплена однажды торжественно вручённая ей голубая визитная карточка, на которой написано: «Гаузнер Берта Ефимовна. Волшебница легендарной сто шестнадцатой».
А над этой визиткой – кадр из сохранившегося у меня уникального видео (см. ниже), где Берта вместе с тремя подпевавшими ей учениками исполнила на выпускном вечере написанную вместе с ними задорную пародию на песню Аллы Пугачёвой «Мал-помалу». Была воспроизведена вся внешняя атрибутика клипа Пугачёвой – инвалидная коляска, клетчатый плед на коленях, шляпа, очки. Зал не просто смеялся – стонал от хохота! Согласитесь, надо было иметь достаточную смелость, чтобы в стремлении доставить напоследок удовольствие ребятам показаться в таком облике на сцене, не задумываясь о серьёзности репутации.
Над сертификатом Сороса размещёна ксерокопия статьи очень способного выпускника Берты Саши Владимирского, опубликованной в разделе математики солидного научного журнала Университета Калифорнии (Беркли) с надписью "Берте Ефимовне от благодарного ученика".
На стенде поместилась лишь небольшая часть хранящихся у меня документов, но даже они достаточно красноречивы.
Из многих посвящённых Берте прозаических и рифмованных текстов, ввиду недостатка места не попавших на стенд, приведу только несколько.
Вот отрывок из трогательного стихотворения её ученицы Маши Дятловой:
…за спорами длинными
Не забудет и сонный ковбой,
То, что Гаузнер Берта Ефимовна
Никогда не бывает второй.
Мне открылся мир чистой гармонии,
Мир симметрии, мир красоты.
Ваш урок лучше всякой симфонии,
Он и есть воплощенье мечты.
И теперь на просторах Галактики
Люди разных народов и рас
Знают пусть, что урок математики –
Самый лучший – он только у Вас!
Выпускник МВТУ им. Баумана Андрей Буйда написал в 1997г. в газете «Одесский вестник»: «Я преклоняю колени перед Бертой Ефимовной – королевой математики. Её питомцы много лет успешно выдерживали экзамены в самые престижные московские вузы».
Но ребята уважали и любили Берту не только как прекрасного преподавателя и педагога («Есть много классных руководителей, но Вы – самая классная!»), но и за её любовь и внимание к ним.
Через две недели после рождения нашей дочери в школе состоялся праздник «последнего звонка», на котором Берта не смогла присутствовать. Ученики принесли ей домой цветы и открытку, на которой, в частности, написали: «…Желаем Леночке прийти нам на смену в 116-ю. Сегодня, как и всегда, Вы с нами. Мы Вас любим! Мы тоже Ваши дети».
Кто-то из учеников (или, скорее, учениц; подпись неразборчива) написал:
Вы математик, но красотка
(бывает это иногда),
И моложавая походка,
И обалденные глаза.
Желаю Вам всегда светиться
Любовью, нежностью добром,
На нерадивых не сердиться,
А чаще помнить о смешном.
Живите долго, интересно,
Учите, сейте доброту
И улыбайтесь так чудесно –
Улыбки дарят нам мечту!
А это написали коллеги:
…Держит голову, как королева,
Излучает загадочный свет
Эта женщина – вечная Ева,
Ей желаем мы новых побед!
Такое отношение к Берте неслучайно. Она была самоотверженным и неординарным человеком, сильной личностью, сформировавшей себя сама и подтвердившей это всей своей жизнью.
В двухлетнем возрасте мама вывезла её из Одессы на подводе, под бомбёжкой.
Отец Берты Ефим Шлёмович Кельштейн, врач-хирург, имевший бронь из-за болезни сердца, в первые дни войны добровольно ушёл на фронт, считая, что хирург нужнее там. Он погиб в 1941 г. под Вознесенском, спасая в полевом госпитале тяжелораненого, истекавшего кровью на операционном столе во время налёта немецкой авиации.
Хирург приказал ассистировавшим ему медикам уйти в укрытие, а сам остался заканчивать операцию, чтобы не допустить смерти больного от потери крови. Когда налёт закончился, вернувшиеся медики обнаружили ещё не вышедшего из наркоза больного с остановленным кровотечением, а хирург лежал на полу мёртвым без видимых внешних повреждений. Просто отказало сердце; не зря он имел бронь.
Несколько лет Берта героически (не побоюсь этого слова) боролась с неизлечимой прогрессирующей болезнью. Очень поддерживала её в этой борьбе увлечённость работой, без которой она себя не представляла. Всего за полтора месяца до ухода из жизни она в течение двух недель летом замещала директора гимназии, потому что ещё весной она и двое коллег-завучей обещали дать ему возможность поехать в санаторий. Когда подошло время замены, Берта в разговоре со мной категорически отказалась говорить им об обострении своей болезни («Как ты можешь такое предлагать? Ведь я обещала!»). А она тогда даже по квартире ходила с большим трудом, превозмогая сильную боль.
Мечтала первого сентября выйти на работу, чтобы выпустить два любимых одиннадцатых класса. Но – не пришлось…
Пятого августа 2012 г. наступил день нашей «золотой свадьбы». К сожалению, впервые за пятьдесят лет он уже не был таким радостным. Через неделю Берта попала в реанимационное отделение…
В эти дни должна была появиться на свет правнучка наших самых близких друзей, сына и двух внуков которых она не только учила, но и справедливо считала своими детьми. Понимая, что каждый день может быть последним, она, приходя ненадолго в сознание, спрашивала, родилась ли девочка – по-видимому, опасаясь, что день её ухода может совпасть с днем рождения ребёнка. Берта дождалась этого радостного события и умерла на следующий день. Скажете – мистика? Может быть, не знаю. Но точно – сильная воля и привычка заботиться о близких.
Одна из её учениц написала на Одесском форуме: «Берта Ефимовна – интеллигентнейший, мудрый по жизни и всё понимающий человек, прекрасный, строгий, но справедливый учитель. Такие, как она, –золотой интеллектуальный фонд школы, те, кто стали легендой при жизни. Уходит старая гвардия, для которой понятия учительского долга и учительской совести были не просто словами».
Не хочется заканчивать этот рассказ на такой грустной ноте.
Берта любила жизнь и умела радоваться ей – не восторгаться шумно и эмоционально, а именно радоваться, и это выражали, прежде всего, её глаза. Я видел их в течение всей нашей пятидесятилетней совместной жизни: распахнутыми от радостного удивления, когда на перевале у Чатыр-Дага мы неожиданно вышли к небольшой полянке, сплошь усеянной мелкими фиалками; на вечернем привале у догорающего костра, когда она задумчиво смотрела на перебегающие по углям огоньки; на лодке, медленно скользившей среди белых лилий и кувшинок по протокам и озёрам Игналины; ранним утром, когда после очередной ночёвки на опушке леса она откидывала полог палатки и обнаруживала на траве капельки росы; на прогулках среди сосен на песчаных дюнах в тихих немноголюдных местах Рижского взморья; когда мы любовались ленинградскими белыми ночами, деревянными храмами в Кижах, волжскими плёсами, когда собирали багряные листья, гуляя по осеннему лесу, или смотрели на заходящее солнце, сидя на берегу Днестровского лимана, или перебирали кусочки разноцветной яшмы в Сердоликовой бухте под Кара-Дагом, или любовались с перевала подёрнутыми дымкой предвечерними Карпатами. Об этом можно вспоминать бесконечно…
Её глаза – первое, что я видел в разные годы, выходя из наркоза на больничных койках после нескольких операций. Вспоминаю её глаза, когда она смотрела на первые шаги нашей дочери, потом внука, а в последний год жизни – правнука.
Её глаза искрились радостью и доброжелательностью при общении с друзьями, во время шумных застолий и весёлых сборищ, которые она с удовольствием и выдумкой организовывала. Они были лукавыми, когда преподносился придуманный ею сюрприз; внимательными, озабоченными, порой сострадательными при обсуждении серьёзных проблем, когда она искала и, как правило, находила возможность помочь разным людям и советом, и делом. Она никогда не отводила глаз, если бывала недовольна собеседником, и всегда прямо ему об этом говорила. Тогда она преображалась и становилась опять другой, оставаясь при этом всегда самой собой – нашей Бертой. Моей Бертой…
Комментарии
Замечательный рассказ
И она не ушла от Вас - все наши близкие остаются в сердце, пока мы сами живы.
Добавить комментарий