[Окончание. Начало “Чайка”, № 1 , от 10 января 2003 г. , № 16 (51) от 19 августа 2005 г. - № 1 (60) от 06 января 2006 г.]
Вдруг в 1990 году меня приглашают на контрольно-ревизионную комиссию Московского горкома КПСС. Небольшое пояснение: мне ни разу не дали письменной формулировки моего исключения. Я неоднократно просил, даже требовал выдать официальную справку. Нет — и все. Почему? Отвечают: в партийных инстанциях сложилась традиция, по которой наказанных по партийной линии извещают только устно. Вам сказали? Сказали. Вот и хватит. Нет, не хватит. Даже заключенному после освобождения выдают справку с указанием статьи, за которую сидел. А у меня нет ничего. Каждый может выдумывать, за что меня исключили. Может, мне припишут какую-нибудь растрату или коллективное изнасилование. Что же я, хуже простого советского заключенного? Поэтому я прошу дать мне официальную справку с формулировкой исключения. За распространение антисоветской литературы — так и напишите. Это и было моим главным требованием в бумаге на имя XXVIII съезда. О работе я уже не писал, так как она у меня к тому времени была.
Положение партийных чиновников оказалось сложным. Среди вмененных мне книг числились, например, (напомню) “Архипелаг ГУЛАГ” или “20 писем другу” Аллилуевой, а они были к тому времени опубликованы в советской печати! Так что как тут быть? За что исключили?
Прихожу на комиссию.
Сообщают радостную весть: то решение о моем исключении пересмотрено, отменено и я могу получить свой партбилет обратно.
— Спасибо, не надо
— Как!? Объясните свою позицию.
Я выдал речь. В общем, довольно резкую. Но — не стоит преувеличивать смелость. Напомню, что после публикации избранных глав “Архипелага ГУЛАГ” в “Новом мире” (8-й номер за 1989 г.) уже ничего более опасного сказать о том режиме было нельзя. Партийные функционеры ходили, как пришибленные. Их мир рушился на глазах.
У меня сохранились тезисы этого выступления.
Главный был таким:
Необходимым условием сохранения партийного аппарата как системы организованной власти является отказ от коммунистической идеологии, от названия КПСС, от программных целей. То есть, роспуск партии и образование вместо нее других партий. Если этого не сделать, то вместе с партией как несущей конструкцией управления обществом и экономикой произойдет и развал государства. То есть, вместе с партией исчезнет СССР.
Члены комиссии ахнули. Один за другим стали выступать. Да, было много ошибок. Но мы работаем над их устранением. Мы осудили культ личности. Вы знаете, надрывно говорила одна дама, что у нас ненормированный рабочий день? Мы с утра до вечера. Без выходных. У нас нет личной жизни. Мы... Теперь мы должны все вместе... А вы — отказываетесь.
— Я отказываюсь идти в противоположном направлении. Чем больше вы работаете, тем хуже. Это как если бы некто шел не в ту сторону, и шел бы ненормированный день. 20 часов в сутки. Значит, он все дальше уходил бы от цели. Лучше бы он сидел на месте. Его скорее бы спасли.
На том мы и расстались.
А жизнь продолжалась. Мы по-прежнему ходили в свой банный клуб. Собирались на заседания клуба “Свободное слово”. Меня включили в члены жюри Всесоюзных фестивалей неигрового кино. Ох, и поездил я тогда! И насмотрелся документальных и научно-популярных фильмов (их было много просто превосходных — жанр, который потом в России умер). Вообще ездил тогда очень много, так как стал еще членом правления объединения любительского кино — там тоже свои конкурсы. Проводились даже на Сахалине. Потом — активно стал ездить по организационно-деятельностным играм. А это тоже сплошные поездки. Так много, что я ушел из ГИТИСа — никак было невозможно совместить все.
Не могу удержаться от одного любопытного воспоминания, связанного с организационно-деятельностными играми (ОДИ).
В феврале 1989 года в Иркутске, в большом дореволюционном здании Городской Думы, шла игра с депутатами Верховного Совета, областного Совета и всякими высшими партийными руководителями области. Руководил игрой Сергей Попов, в прошлом мой студент, а потом аспирант, ставший лучший продолжателем дела Георгия Щедровицкого.
Мороз 30 градусов, незамерзающая Ангара дымится белым паром. До водораздельного августа того же года, когда в “Новом мире” были напечатаны избранные главы “Архипелага ГУЛАГ”, еще 7 месяцев. Никто еще не отменял (и даже не помышлял об этом) 6-ю главу брежневской Конституции от 1977, повествующей о направляющей и руководящей роли КПСС в советском обществе.
Игра с самого начала снимает идеологические и политические опасения. И ограничения. То, за что можно положить на стол билет в реальной жизни, здесь разрешается. На что это похоже? Да хотя бы на военные и штабные игры. Там ведь тоже одни воюют за красных, а другие — за синих. И победившие синие не считались же антисоветчиками, можно сказать — белыми. На игре вводится такой элемент как брейн-сторминг — мозговой штурм. Это ситуация, когда для решения проблемы разрешается предлагать любые, даже самые, на первый взгляд, экстравагантные или даже безумные идеи. Функции критики, фильтров и всякой рефлексии на этом этапе снимаются и не разрешаются. Просто фиксируются все поступающие идеи, составляется их реестр.
Например, для разрешения некоторой экономической ситуации, для того, чтобы ускорить процесс кооперации и успеть опередить в конкурентной борьбе некоего условного соперника для завоевания места на мировом рынке, можно выдвинуть нелепую идею о введении частной собственности на средства производства. На партхозактиве подобное немыслимо. Исключение, увольнение, а то и отсидка. А на игре — можно. В игровой ситуации в групповой работе тот, кто пользовался моделью частного предпринимательства, оказывался впереди тех, кто увязывал свои порывы и новации через Госплан, Госкомцен, министерства и управления.
В игре это было можно. Хотя и приводило психологически (да и идеологически) к весьма нежелательным для коммунистических устоев последствиям. Но тогда, в конце 80-х годов, опасность подобных игрищ еще не просматривалась. Наоборот, считалось, что они содействуют перестройке, новому мышлению, возвращению к ленинским истокам НЭПа, кооперативному мышлению и развязыванию массовой инициативы населения на местах.
Примерно такую игровую установку дал на самом первом общем заседании руководитель игры Сергей Попов. В ее рамках я и сделал трехчасовую культурологическую лекцию по истории России. Об этой лекции я писал в статье “Подозрительные игры людей”, опубликованной раннее в “Чайке” (№18,19, сент.-окт., 2004). Та лекция, пожалуй, была лучшей за всю мою жизнь. По накалу, по чрезвычайно острой экзистенциальности переживания исторического времени. Что-то вроде конкретного времени, слившегося с чистой длительностью, “в которой непрерывно действующее прошлое без конца набухает абсолютно новым настоящим” (Бергсон).
На следующей год игра шла в Сыктывкаре, и там у меня был доклад на тему о предреволюционной разрушительной и, позже, декоративной роли Советов. После этого встал один профессор-юрист и, тяжело опираясь на палку, сказал, что докладчика нужно арестовать прямо в зале. Я ответил, что это большой прогресс, ибо год назад меня прямо в зале хотели расстрелять. Если так пойдет дело и дальше, то, предположил я, еще через год мне дадут премию. И что вы думаете? Именно через год снова в Сыктывкаре (зимой 1991 г.) мне действительно дали, правда, не премию, а почетную грамоту, а к ней — резное блюдо из капа с дарственной надписью “За честность и смелость мысли” и накладную сову из оленьей шкуры.
Моя история попала в американскую печать (с подачи сестры Тани, которая уже уехала в США), и мне дали статус политического беженца (в 1989 г.). В те времена этот статус не имел срока давности, и я не спешил. Да и вообще не очень планировал. Но 9 сентября 1992 года в Москве в онкологическом центре мне сделали операцию по удалению гнуснейшей опухоли на шее. Да, хирург, которая сделала операцию, Рива Моисеевна Пропп, золотые руки, доктор наук, так и сказала: “Хотите жить — найдите возможность уехать. У нас медицина разваливается, и мы вам потом помочь не сможем”.
А вскоре после операции, 3 ноября 1992 года, можно сказать, умертвили мою маму, фантастически замечательного человека. Положили в больницу на расширение сосудов на ноге и поставили капельницу с никотиновой кислотой без предварительной проверки на реакцию организма. Сердце остановилось. В палате никого не было, даже сестры. От нас скрывали более суток. А для меня это был как бы сигнал: надо ехать...
Добавить комментарий