Я, право, в недоумении, не знаю с чего начать — как тот персонаж из набившей оскомину телерекламы. Попробую от печки.
На этот фильм я попала случайно, к тому же опоздала минут на десять. Открыла дверь и очутилась... в Одессе. Вот так сюрприз. Потемкинская лестница. Приморский бульвар, огромная мрачная глыба памятника потемкинцам. Камера скользит по фасаду старого одесского дома. Квартира. Семья. Глава семьи, двое сыновей лет 10 и 18 и дед. Речь идет о каком-то американце, который разыскивает своих родственников на Украине. Его надо встретить и отвезти куда скажет, где-то возле Луцка. Дело непыльное, предки давно покойники, осложнений не предвидится. Через два дня вернетесь... Члены семьи что-то вякают, у них свои дела, им плевать на этого американца. Особенно кипятится дед, но глава семьи быстро подавляет бунт на корабле: 1200 баксов на улице не валяются. Ага, соображаю, семейный тур-бизнес. Этих тур-агентств “Рога и копыта” на постсоветском пространстве развелось видимо-невидимо. С падением железного занавеса американцы как сумасшедшие бросились раскапывать свои корни. Делать им нечего, нет у них других забот... У нас, совков, эти ностальгические позывы выжгли каленым железом и прополоскали щелочной водой. Начнешь разыскивать прадедушку, а он или троцкист, или бухаринец, или “недобитый эсер”. Сколько эти “родственники за границей” погубили судеб, сами того не ведая.
Высокого гостя встречали с оркестром. Буквально. Джаз-банд вприпрыжку бежал за поездом, на ходу наяривая гоп-со смыком вперемешку с американским гимном. На этом спец-сервис благополучно завершился. Описание дальнейших событий требует сатирического пера. Дед — он за водителя — называл туриста не иначе, чем “жид”, скандалил, грозился бросить все к чертовой матери и уехать обратно в Одессу. Внук — он за переводчика — старался смягчить ситуацию и переводил американцу дедовы эскапады однозначно “Don’t worry, everything is fine”. Третий член экипажа по имени Сэми Дэвид Джуниор Джуниор не говорил ничего, но время от времени лаял и скалил зубы на своего соседа. Которым, как вы догадались, и был американец. На него жалко было смотреть: такой “сервис” в его родной Америке не приснился бы ему в самом кошмарном сне. В голубых глазах за толстыми стеклами очков застыл ужас. Бедняга вжался в стенку и забыл о своих предках. Больше всего ему хотелось домой к маме. Он голодал, поскольку был вегетарианцем, а вегетарианское меню постсоветским общепитом не предусмотрено...
Но человек привыкает ко всему, так уж он устроен. Джонатан — так звали американца — скоро уже болтал с Алексом — так звали переводчика — на вольные темы. Спрашивал Алекс:
— Ты часто имеешь секс с женщинами? Почему ты не ешь мяса, ты что, больной? Зачем ты собираешь всякую дрянь?.. Американец смущался и бормотал что-то невразумительное. Вступить в контакт с этим инопланетянином не получалось. Парень и вправду, был “с приветом”. Он подбирал и укладывал в прозрачные целлофановые мешочки черт и что: половину вареной картофелины; жвачку, которой пакостный мальчишка залепил отверстие в колесе их машины; живого кузнечика. Все свои находки он аккуратно заносил в каталог.
Из-за этого кузнечика я пошла смотреть фильм во второй раз. Не может быть, чтоб этот добряк, из тех, что мухи не обидит, просто так, за здорово живешь подверг мучительной смерти живое существо. И, действительно, ключ к разгадке лежал в самом начале фильма. Благословляя внука на дорогу, бабушка дала ему сувенир, доставшийся от деда, скончавшегося, когда Джонатану было семь лет. Это была подвеска из янтаря. В кусочке доисторической смолы миллиарды лет тому назад застыл доисторический кузнечик — посланец из глубины веков. Эта высокая миссия — быть посланцем нашей цивилизации грядущим — видимо предназначалась несчастному кузнечику, запертому Джонатаном в футляр от очков.
То, что показывалось на экране в течение первого получаса, вполне укладывалось в рамки эмигрантской комедии с “философским оттенком”.
Следы нашего присутствия на земле ученые называют “материальной культурой”. Ничто не должно исчезнуть бесследно. От нашего пребывания в мире должны остаться материальные следы, по которым наши далекие потомки будут изучать нашу жизнь и учиться на наших ошибках. Главное — чтоб не исчезла память о нас. Иначе — зачем мы? Таков один из посылов этого фильма. Есть и другой, не менее важный: духовное, эмоциональное родство людей. Оно достижимо. Оно возможно, если люди попытаются понять друг друга. Уж на что несовместимы были развязный Алекс, с золотой фиксой и тяжелым русским акцентом, и голубоглазый идеалист Джонатан, ведомый по жизни своей, только ему одному понятной миссией. А расстались — почти родственниками. Джонатан отдает Алексу самую дорогую реликвию — дедов могендовид и целует Сэма Дэвиса.
Конечно, это не случилось само собой. Что-то произошло в пути, что изменило этих людей и сблизило их. Поездка оказалась не из легких. Они ехали наугад. Никто не знал, где находится этот Траченброд. Никто даже не слышал этого названия. Они заблудились. Дед и внук валили вину друг на друга и на Джонатана. Никто и слыхом не слыхивал об Августине, фотографию которой Джонатан показывал всем встречным. Подвеска с кузнечиком, однако, имела к ней прямое отношение. Августина подарила ее своему мужу перед его поездкой в Америку. Она была беременна и собиралась приехать к нему сразу после рождения ребенка. Он долго ждал ее, потом женился и перед смертью передал подвеску жене. Она, в память о муже, попросила внука найти Августину и вернуть ей этот амулет.
Они сначала сожгли синагогу, а потом согнали всех сюда, бросили на землю Тору и заставляли людей плевать на нее, рвать и топтать ногами. Отец нас учил, что любую книгу, будь-то даже поваренная, если она упала на землю, нужно поднять и поцеловать. А тут — Тора! И люди рвали и топтали. А потом один из них приставил ружье к животу Августины и сказал ее отцу, чтобы он плюнул на Тору. Он не смог...
Это рассказ (я передаю его по памяти) чудом выжившей сестры Августины Листы на том месте, где было когда-то местечко Траченброд. Вместо него осталась братская могила и мемориальная доска, врытая в землю.
Я не помню другого фильма, где комедия так органично переходит в трагедию.
Этот фильм несет в себе некую тайну. В создании его много случайного. В 2001 году молодой американский писатель Джонатан Сафран Фоер написал роман на основе семейных преданий. Глава из этого романа была напечатана в журнале “Нью-Йоркер”, номер которого прислали Ливу Шрайберу, известному киноактеру1. Шрейбер был поражен сходством истории, рассказанной Фоером, с историей своей семьи. Он бросил сниматься, играть в театре и всего себя посвятил созданию фильма. Согласитесь, что во всем этом есть нечто провидческое. Человек никогда не писал сценариев, никогда не ставил фильмов, и не собирался это делать. Этот фильм — его дебют. Он сам написал сценарий, растянув 15-страничный сюжет из “Нью-Йоркера” на 100 страниц, и не без опасения показал его Фоеру. Шрайбер представлял его себе 90-летним стариком и был очень удивлен, увидев молодого человека, своего ровесника. Они пили, смеялись, шутили. Фоер одобрил сценарий и благословил Шрейбера на съемки. Американское название фильма — “Everything is Illuminated” — нет ничего тайного, что бы не стало явным.
Снимался фильм в Чехии. Весь вспомогательный персонал был чешский, режиссер, он же сценарист, — американский еврей, в трех главных ролях заняты два русских еврея и один американский.
Юджин Хотц (Алекс) попал в фильм совершенно случайно. В миру просто Женя, он был привезен в Штаты мальчиком. Сейчас ему 29 лет. Он ди-джей. У него свой джаз-банд украинских цыган под экзотичным названием “Гоголь-Борделло” — (помните, это те самые “лабухи”, которые бежали за поездом. Говорят, группа пользуется большим успехом среди русских иммигрантов. Режиссер и продюсер прослушали компакт-диск и пригласили Женю записать несколько блатных песенок... На этом его миссия должна была закончиться. Но когда Женя предстал пред светлые очи режиссера и продюсера, они молча переглянулись — и Женя получил главную роль, несмотря на полное отсутствие актерского опыта и на то, что на эту роль уже был утвержден другой актер... Женя очень хотел сохранить свои цыганские усы, но пришлось сбрить. Играет он очень хорошо, но своим успехом он во много обязан режиссеру, который тратил на него столько пленки, сколько нужно, пока не добивался своего.
Американца Джонатана играет звезда оскароносной трилогии “Властелин колец” Элайая Вуд. Вуду 24 года, он кино-ребенок, снимается с 8 лет. В быту он очень скромный и коммуникабельный человек.
И, наконец, самый сложный и противоречивый образ фильма — дед, Алекс-старший. Поиски актера на эту роль велись на Украине: Шрайбер хотел полной аутентичности. (Сначала вообще была мысль использовать в “русских” ролях непрофессионалов). Не получилось: мешал культурный и языковый барьер. Нужен был актер, думающий по-русски и говорящий по-английски. Борис Лёскин прошел кастинг и был утвержден на эту роль — тринадцатую в его американском репертуаре. И сыграл ее блистательно.
Когда я шла на интервью, я уже догадывалась, кто это, его Алекс. Вот, что рассказал Борис Лескин2:
— Этот человек живет с грузом вины Она его гложет. Он никого не пускает к себе в душу — ни сына, ни внука. Он всех ненавидит. Он придумывает, что он слепой, носит черные очки, чтоб никто не заглядывал ему в глаза. Единственное существо, к которому он привязан — это его собака. Он знал эти места, он там родился и вырос, поэтому и не хотел ехать — боялся воспоминаний. Помните, там есть наплыв, когда они останавливаются, чтобы спросить дорогу, и он вспоминает, как его расстреливали. (Эти кадры забыть нельзя. Несколько молодых ребят стоят у белой стены и немец целится в желтый могендовид нашитый на их куртках. Щелчок затвора — последнее, что они слышали в своей жизни.). Мой герой — тогда его звали Барух — упал вместе со всеми, но очнулся и понял, что он живой. Пуля оцарапала висок. Он выбрался из-под трупов, сорвал с себя куртку и бросился бежать.
— А что это за девочка с корзинкой, которая сняла с него разбитые очки?
— Это Листа, старшая сестра Августины. Она ему нравилась. Она, единственная, осталась жива из всей деревни. Один бог знает, почему немцы ее пощадили. Такое бывало. Листа собирала все, что осталось после расстрелов. И раскладывала по коробкам. Так, на всякий случай. На этой почве она и свихнулась
— Что же потом случилось с вашим героем?
— Он бежал, спасая свою жизнь. Выдал себя за украинца, поменял имя и фамилию, стал Александром Перцевым. После войны переехал в Одессу, где его никто не знал, женился на русской. Я думаю, что он сотрудничал с немцами. Наводил. Спасал свою шкуру. Эта поездка все перевернула в его сознании. Он пересмотрел всю свою жизнь. Даже американец заметил, что с ним что-то происходит. А внук — тот давно догадывался.
— Почему он перерезал себе вены? Не мог жить с грузом ужасной вины?
— Он понял, что всю жизнь греб не в ту сторону, что отказался от своего еврейства и стал предателем. Жить с этим дальше он не мог. И это, пожалуй, главный посыл этого фильма: нельзя безнаказанно отказываться от самого себя, от своих корней, от своей сущности. Нельзя предавать...
А Листа — ее играет Ларисса Лорет — осталась жить одна на краю подсолнухового поля в домике, уставленном коробками. Она хранит их — на случай. Может быть, кому-нибудь понадобится. Вот приехал же внук Сафрана из Америки. Она отдала ему кольцо своей сестры. А он ей — ее подвеску с кузнечиком. Обменялись сувенирами...
Фильм в конце приобретает явно притчевый характер. Это цветущее поле подсолнухов — дивная находка режиссера и оператора. Подсолнухи специально высадили для этой сцены. Они стали заставкой всего фильма, его символом.
P. S. В 1940 году мой дедушка, набожный еврей, решил сделать мне подарок на долгую-долгую память. Солидный такой, весомый подарок. Он выбрал массивный чернильный прибор из серого гранита с квадратными стеклянными чернильницами и пресс-папье. Может быть, предвидел, что я буду “человеком пера”? Через несколько месяцев началась война. Мы уехали, а дедушка с младшей дочерью Аней остались. Он не хотел уезжать. Ему было трудно ходить, он был хромой и ходил с палочкой. Он не верил, что Одессу сдадут немцам. И очень верил в Бога. Почему мы уехали без него? Почему не уговорили? Я не думаю, что он прошел весь Скорбный Путь до Доманевки. Румыны (а может быть свои), наверное, пристрелили его по дороге. Мой чернильный прибор служит кому-то другому. А у меня осталась копия с его пожелтевшей фотографии — на стене. И в музее Яд-Вашем.
* * *
Интервью с Борисом Лёскиным
Судьба Бориса Лёскина являет собой редкий, если не уникальный случай профессиональной состоятельности, когда все, ну, абсолютно все противилось этому. Судите сами. Немолодой (Лёскину тогда было 58 лет), известный, хоть и не шибко знаменитый у себя на родине драматический артист приезжает в США.
— Влиятельных знакомых нет, английский — на нуле. На что он мог рассчитывать?
— А я ни на что и не рассчитывал. Я не собирался здесь быть артистом. Но мне повезло: я устроился рассыльным в фирму, производящую кофточки. По 8 часов в день я разносил по городу эти кофточки. Модели раздевались при мне, они, видимо, не считали меня мужчиной. Мне отвели закуток за шкафом, и они оттуда меня вызывали: “Эй!” Иногда которая-нибудь просила принести белье из прачечной и давала мне на чай 50 центов. Я спокойно клал их в карман. Это меня не унижало. Я получал 150 долларов в неделю. Проработал там полтора года. Женился на американке, с которой живу уже 25 лет. Учил английский и был доволен своей судьбой. С прежней жизнью было покончено навсегда, а это было главное.
— Вы проработали в Большом Драматическом Театре в Ленинграде 28 лет, пришли еще до Товстоногова, снялись в 17-ти фильмах. Это что же нужно пережить, чтоб решиться на эмиграцию. Говорили, что вы уехали потому, что Товстоногов вас не ценил, что вы не получали хороших ролей...
— Я не могу сказать, что он меня совсем уж не ценил, но проблемы у меня с ним были. Роли и правда давал в советских пьесах: “Председатель парткома” и все такое. Все вранье. Я и уехал потому, что там кругом вранье. И в театре, и в жизни. И так мне все это обрыдло. Друзья, мои лучшие друзья, с которыми я прожил жизнь, нехорошо о них говорить, они уже почти все покойники, превратились в каких-то... партийных монстров. Мы с Товстоноговым виделись здесь, когда он ставил “Дядю Ваню” в Принстонском университете. Мы встретились очень хорошо, но все-таки поругались — из-за советской власти.
В 1983 году я получил свою первую роль в кино у Джона Слесинджера в фильме “Ястреб и Снеговик”. Мной заинтересовались. Мне предоставили агента, и я был принят в актерский профсоюз. И начал потихонечку сниматься. Сыграл в фильме “Дом на Кэрол Стрит”. Довольно большая роль была в фильме “Кадиллак-мэн”. Снимался у Луи Маля в фильме “Поиски счастья”. Очень любил этого режиссера, уже к сожалению, покойного. Два фильма сделал с Жюльет Бинош у Шанталь Аккерман — это бельгийская режиссерша... Потом была маленькая роль в фильме “Люди в черном” Барри Соненфельда. “Прах к праху” — это 1998 год. Было несколько телевизионных серий и несколько рекламных роликов. Я ни от чего не отказывался. Рассылал резюме в поисках постоянной работы. Год проработал в школе при театре “Круг в Квадрате” у Теодора Мэна, но был конфликт со студентами, и меня уволили. 18 лет преподавал актерское мастерство на режиссерском отделении в театральной школе Нью-Йоркского университета. Пенсию социального страхования я себе заработал. Кроме того, я получаю актерскую пенсию от профсоюза. Когда я снимаюсь — пенсия увеличивается. Должен вам сказать, что учить актерскому мастерству людей, совершенно к этому не способных, было тяжело и утомительно. Но, конечно, это было лучше, чем разносить кофточки.
— Борис, вы на 82-м году жизни снялись в роли, о которой любой американский актер может мечтать. Как вы себя чувствовали в этом образе?
— Я старался, как мог, передать сложный характер своего героя, его глубокую трагедию и возвращение к себе, к своим истокам — ценой жизни. Презентация состоялась фильма 9 сентября в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе. Мне потом было много звонков. И пресса была хорошая. И сейчас звонят, благодарят. Я рад. Кстати, это единственная роль, где я говорю по-русски.
1 Лив Шрайбер известен по фильмам “Манджурский кандидат”, “Проект “Ельцин”, “Фантомы”, “Крик”... Вот отрывок из интервью с актером и режиссером, нашего корреспондента Александра Сиротина (“Чайка”, №11, 3 июня 2005 г.)
— Откуда у вас такое полурусское имя Лив — Лиев?
— Именно русское, русско-еврейское. Мой дедушка Лева – эмигрант с Украины. Родители могли назвать меня Лио, но не захотели американизировать. Чтобы сохранить русское произношение имени, оставили смягченное “Л”: Live — Лев. Так что я на самом деле Лева. Я, конечно, люблю кино, люблю сниматься. Но начинал как театральный актер, и сердце мое здесь, на сцене. Театр для меня — родной дом. А кино — пусть хорошая, дорогая, но гостиница.
2 Я вынесла часть интервью, касающуюся самого актера, в приложение.
Добавить комментарий