Eще несколько лет назад о них не слышал никто — ни отдельных имен, ни этого вызывающего названия “Рукомос”. Но уже в марте 2005 года поэтический вечер в ЦДРИ, посвященный трехлетию лито “Рука Москвы”, стал наиболее представительной как по количеству участников, так и по количеству зрителей поэтической акцией в программе празднования VI Всемирного дня поэзии в Москве. Так откуда они взялись, и что такого особого успели сделать за эти три года? В чем причина столь широкой известности Рукомоса среди нынешней поэтической публики (заметим, не только в Москве или в России, но практически по всему миру)?
 |
|
|
|---|
Для тех, кто “в теме”, ответ очевиден: все дело в том, что “Рука Москвы” — не просто еще одна московская поэтическая группа, но прежде всего офлайновое лито сетевых поэтов. Именно это недавно возникшее и столь бурно развивающееся в последние годы движение массовой сетевой поэзии, объединяющее десятки тысяч русскоязычных авторов из России, ближнего, а также и самого дальнего зарубежья (включая Европу, США и даже Австралию), размещающих и обсуждающих свои произведения в сети Интернет, породило и “раскрутило” Рукомос. Учтите при этом, что движение сетевой поэзии во многом подобно памятному по советским временам движению самодеятельной песни. Интернет 2000-х в данном случае сыграл роль, аналогичную роли магнитофонов в 1960-70-е: у авторов вновь возникла возможность в обход всевозможных худсоветов и редколлегий бесцензурно тиражировать и распространять свои произведения: на этот раз — поэтические тексты. Но раз есть движение — должны быть и клубы (вспоминаете Клубы Самодеятельной Песни?). И такие клубы возникли — прежде всего, в двух Российских столицах — Санкт-Петербургское лито “Пиитер” и Московское лито “Рукомос”.
Костяк будущего лито “Рука Москвы” составила группа московских авторов, пришедших в Сеть в конце 2000 — начале 2001 годов. Они познакомились на сайте Стихи. ру (первом и до сих пор самом крупном поэтическом сайте со свободным размещением произведений) и уже буквально через несколько месяцев интенсивного сетевого общения почувствовали необходимость начать регулярно встречаться и общаться в реале. Пока еще не в формате поэтического литобъединения, но прежде всего — как дружеский круг, объединенный общими интересами, общим делом и личной симпатией.
По достоинству оценив радость непосредственного живого общения с поэтическими персонажами, знакомыми ранее лишь по Сети, именно эта группа московских сетевых поэтов задумала, подготовила и провела Первый слет сетевых поэтов в подмосковных Липках. Непосредственным инициатором этого слета был один из будущих основателей лито московский поэт Юрий Коньков. В июле 2001 года более 50 наиболее известных и популярных на тот момент сетевых поэтов со всей России и ближнего зарубежья собрались на три дня в подмосковном пансионате “Липки”. Многие из них стали впоследствии участниками лито “Рука Москвы”.
Официально история лито “Рука Москвы” начинается в марте 2002 года. С этого момента участники лито начинают регулярно собираться несколько раз в месяц для чтения и обсуждения стихов в формате классического литобъединения. Несколько месяцев лито было безымянным, пока в мае 2002 года после бурного обсуждения не было принято название “Рука Москвы”, более известное в настоящее время в провокационно-сокращенном варианте “лито “Рукомос”, а участники лито начали гордо именовать себя “рукомосами”.
В сентябре 2002 года заработал сайт лито www.rukomos.ru. Весной 2003 года Рукомос почувствовал себя уже не только лито, но и сложившейся поэтической группой со своим особым ощущением и пониманием современной поэзии, вследствие чего на свет появился программный документ под названием “Манифест новой буржуазной поэзии”. Вот небольшой фрагмент из этого манифеста: “Нас всегда пугало серьезное намерение поскидывать всех, кого ни попадя, “с парохода современности”. Местов, что ли, мало? Нет денег на пароход — купите байдарку и плывите спокойно. От того, что Рукомос не рисует на стенах рунические символы, выдавая их за супер-гипер-сверх-ретурн-живыемертвецывозвращаются-II, поэзия Рукомоса понятна обычному слушателю. Мы хотим “использовать стихи по прямому назначению” ибо понимаем, что стихи без читателя — не живут. Рукомос любит читателя таким, какой он есть, любит мир таким, каким он является сейчас”.
С момента создания лито “Рука Москвы” без его активного участия не обходилось ни одно крупное офлайновое событие в мире сетевой поэзии: сентябрьские встречи сетевых поэтов в ЦДЛ, Слеты-фестивали сетевых поэтов в “Липках”, Волошинские международные поэтические фестивали в Коктебеле, поэтические марафоны “Петербургские мосты” в Санкт-Петербурге, Дни сетевой поэзии в Казани, Ижевске, других городах…
Итак, роль Рукомоса в Сетевом поэтическом движении, кажется, уже достаточно ясна (чего пока не скажешь о роли самого сетевого движения — слишком недавно оно существует, чтобы можно было сколько-нибудь обоснованно судить о его реальной значимости или напротив незначительности в контексте современной русской литературы). Однако вряд ли стоило бы заниматься рассмотрением какой-либо литературной группы, если бы весь смысл ее существования сводился к “организации чего-то”, “участию в чем-то”, “продвижении чего-то” и так далее и тому подобное. Прежде всего, литературная группа должна быть способна предъявить публике интересных авторов и достойные тексты.
Что касается уровня текстов участников лито “Рука Москвы”, читатель сам сможет составить о них представление по той небольшой, но все же достаточно представительной поэтической подборке, которая предлагается вашему вниманию в этом номере журнала. Гораздо интереснее поговорить об авторах. Кто такие рукомосы? Откуда они взялись? Насколько похожи или непохожи их стихи? Давайте рассмотрим вкратце поэтический почерк хотя бы только тех участников лито “Рука Москвы”, которые представлены в данной поэтической подборке. (Заметим, что порядок авторов в подборке никак не связан ни с их известностью, ни, скажем, со стажем пребывания в лито — просто вначале, в алфавитном порядке идут москвичи, а потом, также в алфавитном — ассоциированные участники лито, проживающие за пределами Москвы, а иногда и России) Итак…
Александр Ананшкин— обладатель необычного поэтического видения, сочетающего нарочитую рациональность и логичность поэтической конструкции с неожиданностью каждого следующего движения мысли и непредсказуемостью развязки. Поэт не столько наблюдает и описывает мир, сколько разбирает его на условные части и затем последовательно предъявляет их нам, управляя нашим вниманием, проводя по извилистой тропе неочевидных ассоциаций и добиваясь искомого финального эффекта.
(И. В.)
Вновь выпал снег белее, чем бумага.
Над нами день и никуда не деться.
Мы переходим вброд пустое сердце,
как будто кровь тропинки вспоминает.
Есть две иглы внутри любого чуда:
одна холодная и острая для встречи,
другая, проникая глубже, лечит
разлуку, как душевную простуду.
Мы говорим на разных языках,
как будто жили в древнем Вавилоне.
Но каждая снежинка на ладони
сжимается, как время в стариках.
СХЕМА
Положим, стихи есть набор отношений,
развернутых в частном n-мерном пространстве
ленивым поэтом, поклонником женщин
загадочных более, нежели страстных.
Допустим, поэт утомлен и обижен
на добрую четверть окрестного мира,
лежит на полу, в окружении им же
разбросанных книжек и хочет кефира.
Кефир подается в прозрачных стаканах,
посредством подноса и официанта
в кофейне напротив. Но было бы странно,
поэту спускаться без негоциантов.
И все же вернемся обратно к набору,
рассмотрим его составные детали:
от женщин, живущих по горизонтали,
до их вертикальных антонимов гордых
и диких созданий за запертой дверцей,
единая нитка в иголку продета.
И это особенно колет поэта
на щепки позора, знакомого с детства.
Неловкость мешает поэту раздеться
и снизить размерность шального пространства
до двух или трех независимых где-то,
и как-то его избежавших упрямства,
любимых. Настолько, что недостижимы.
(Так вводится Бог в непослушную схему.)
Но, что удивительно, этим и живы
и сами поэты и женщины с кем бы...
Татьяна Бориневич(сетевой псевдоним Эклога) — безусловная звезда поэтического Интернета, одна из наиболее популярных и читаемых в Сети авторов. Читатели журнала уже имели возможность познакомиться с ее творчеством (см. “Чайка” №14,2005 г, №10, 2003 г.). Эклога бывает разной. Чаще всего стихи ее — по напряжению, по беспредельной “сердцеразрывности”, по ощущению опасной близости к краю жизни — напоминают песни Владимира Высоцкого. Во многих строчках даже слышится та же небрежная и опасно-обманчивая блатнячковая интонация. В то же время по исполнению, по технике поэзия Эклоги весьма изощрена, процесс восприятия некоторых ее стихов сродни разгадыванию сложной шарады. Но, думается, массовый успех такой достаточно непростой для восприятия поэзии определяется еще одним — может быть, самым главным качеством Эклоги — ее искренностью.
В предчувствии зимы
Зима придет, сметая без усилий
Мой мусор букв до белого листа.
Мне яблоки глазные надкусили
Борзые из ее белесых стай.
И навык распальцовочного жеста
В кустах без листьев крив, уродлив, ржав.
А души агнцев, принесенных в жертву,
Задолго до Христа, уже дрожат.
Теперь почти не хочется Италий,
Испаний, Кипров, Индий и Сахар.
Рабу в себя по капельке впитаю.
Известкой стужи вытравлю загар.
Мы на пикник собрали яблок спелых,
Бутылку водки, спички для огня.
А души агнцев, из которых сделан
Шашлык последний, смотрят на меня.
Мы пахнем нафталиновой ванилью,
Ключами от чуланчиков звеним.
Ах, чем мы в прошлой жизни провинились?
Уже с июля ждем прихода зим.
Под вьюгу я стихи скатаю в свиток,
Он белой пылью будет занесен.
А души агнцев, из которых сшита
Моя дубленка, блеют в унисон.
Очистительное
Мне бы на воздух, где в брызгах колючих
Первого снега, усталость затонет.
Я не хочу больше чистить конюшни,
Где табунами троянские кони.
Если в песочных часах и барханы
Кончилось время последних отсрочек.
От перепонок моих барабанных
Дробь твоих слов рикошетом отскочит.
Столько мостов и веревочных лестниц
Я уж сожгла, что соломинку эту
Переломить, под потоками лести,
Мне не труднее чем бросить монету.
Знаю, монета падёт стороною,
Где побеждает Георгий дракона.
Будет в моём ожерелье одною
Бусиной больше. Ей Богу, достойна
Я этой жизни. Скорее на воздух!
Снег очистительно раны зашепчет.
Я же вступала в такие навозы,
Чтоб нанизать этот бисер и жемчуг.
Когда читаешь Марию Ватутину, прежде всего, бросается в глаза ее совершенно несовременная, немодная, казалось бы уже и невозможная в наше время, давящая, порой раздражающая, но тем не менее — абсолютно искренняя, ничуть ни ироническая, необычайно мощная авторская интонация Поэта, Имеющего Право. Для Марии Ватутиной Поэт = Пророк. Авторитет поэта — прежде всего, и почти исключительно — этический авторитет, опирающийся на Высший авторитет Пославшего его. И с позиции этой абсолютной этической истины Поэт имеет право говорить правду в лицо — людям, властителям, стране, самой Вселенной, имеет право судить и карать (разумеется, в стихе), как, впрочем, и право жалеть и прощать. Кажется, после Пушкина никто не пытался всерьез отстаивать подобный взгляд на природу и назначение поэзии.
Крупна, мягкотела, капризна,
С готовою пеной во рту,
Дебелая наша Отчизна,
Спасибочки за доброту.
За стойло застоя спасибо.
За сон твой и бодрость в бреду.
За то, что российская ксива
Написана нам на роду.
Спасибо, моя Византия,
Что все возвратились извне.
Что нежные наши витии
Тобой не примяты во сне.
За то, что мы знали их вживе,
С цигаркой, прилипшей к губе —
Особое в этом ранжире
Мое “благодарствуй” тебе.
За то, что гнала по этапам
Не в усмерть, не смертных гнала.
Что в бытность мою — с тихим сапом
Спала, и спала, и спала.
За это спасибо. За это!
За то, что глуха и слепа
Была в наши юные лета,
А в зрелые — духом слаба.
Спасибо, моя Атлантида,
За твой летаргический сон.
За то, что и наша планида
Способствует связи времен,
Покуда ты корчишь устаток
И тупо глядишь из-под век…
Твой сон неоправданно сладок,
Но вечен последний ночлег.
* * *
Полон не ответов, но вопросов,
Торопясь к последней литургии,
Бегает по кладбищу Иосиф,
Ищет место свято для Марии.
Ищет место пусто для ночлега.
Просит разрешенья у начальства.
А начальство пучит от нахальства:
Пусть себе возносится на небо.
А ее в соборе отпевают,
А куда везти, еще не знают.
Потеснитесь кости на погосте.
За стопарь удавятся лопаты.
Ты куда теперь, Мария? — В гости.
Господа пути витиеваты.
Спи, Мария, местная бродяга.
Все на свете выдержит бумага.
Три стихии рождают поэзию Германа Власова: Пластичность, Легкость и Гармония. Необычайная пластичность поэтического дара позволяет ему без напряжения и натуги писать практически в любом стиле, вступать в поэтические диалоги с поэтами самых разных школ и направлений. В то же время, при чтении его стихов, в какой бы манере и технике они ни были бы написаны, всегда остается Моцартовское ощущение легкости, непринужденности и воздушности. Внутреннее чувство соразмеренного, уместного и прекрасного не позволяет ему создать что-либо неуклюжее или “шороховатое”. В последние годы к перечисленным трем стихиям все чаще добавляется Простота...
прогулка с ящерицей
а у ящерицы шея не поворачивается
хвост к туловищу прирос стулом
тренькает по клавишам целеустремленная ящерица
и курит
помногу курит
(я же для ящерицы такой
колечко готов носить за щекой)
я дыма сигаретно-сизого
сирень сломаю
свирелью к губам приложу
пришью
за ее сумашедшинку
украду
закружу
и пойдем шататься по садово-каретной
шаром суженной в ноче-широких зрачках
ты умеешь так ботичельево-беззаветно
сыпать розами изо рта
по садово-кудринской
(там старый планетарий)
и притонно-воландовые
зойкины апартаменты
зимою когда каждой твари по паре
я под окном с руки кормил снежинок ленты
совсем рядом и совсем не летняя
тверская-ямская третья
седьмой этаж и нале...
она такая
такая...
но в мае сломали дом...
вот...
уже переулочки анахатно-арбузно
собираются у площади трех вокзалов
и так колумбово
так лаперузно
кувшинками смеются глаза
меня пронзают
ловлю их блеск и вяжу в узел
узнаешь меня
как мир узок
москвы
* * *
(С. Б.)
стеклянно в сердце входит вечер
твой северный клобук вчерашен
ты прячешься за вкус черешен
и даже черт тебе не страшен
офелию и пустомелю
ты учишь водному вокалу
и всю звонильную неделю*
льняное солнце полоскало
длинющие свои ресницы
в озябшем ботике в ладонях
и сердце съежилось синицей
и фальконетовые кони
готовились отбить чечетку
на вальсах и ветрах петровых
ты просто провела расческой
по челке по ночному слову
сказала вот они какие
двуглавой тишины качели
и гамлет, данию покинув,
качал твой месяц — еле-еле
*звонильная неделя — та, что после Пасхи
продолжение следует
Добавить комментарий