«…Удивительный случай – сочетание документальной и текстологической точности, исторического контекста и непосредственного живого и глубоко поэтического чувства…».
Директор музея «Анна Ахматова. Фонтанный Дом». Н.И.Попова.
Преамбула
4 июня 2016 г. в Париже умер Александр Давидович Глезер. 8 июня он был похоронен на русском участке кладбища Сен-Женевьев-де- Буа.
Вот что о нём в своё время написал в антологии неофициальной поэзии однофамилец, а может быть, и родственник моего биологического отца поэт и драматург Генрих Вениаминович Сапгир: «Саша Глезер был поэтом-переводчиком, но об этом как-то не упоминалось. И стихи свои читал редко. Саша — прирожденный бунтарь и организатор, а также истинный ценитель искусства. Эти свои таланты он с успехом применял в борьбе против косной партийной бюрократии. Организовал выставку в клубе «Дружба» на Шоссе Энтузиастов. Затем — бульдозерная, Измайловская выставки. Друг его, замечательный живописец Оскар Рабин, считает, что Саша резко изменил всю жизнь его и его друзей. И пишет об этом в своей книге «Три жизни».
Александра Глезера заставили эмигрировать. В Париже, затем в Нью-Йорке он создал музей русского современного искусства и стал издавать журнал «Стрелец». Кроме того, его издательство «Третья волна» в 70-80-е годы постоянно выпускало книги русских поэтов и художников. И моя первая книга, «Сонеты на рубашках», вышла там, в 1976 году.
Книги и альманахи продолжают издаваться — несмотря ни на что. Толстый роскошный фолиант на трех языках «Современное русское искусство», серия книг о художниках, серия «Современная русская поэзия»...
А что же собственные стихи? Поэт Александр Глезер писал их и тогда, когда можно было только за них пострадать. Но это его не пугало. Я заметил, что Саша вообще не боязливый человек.».
Генрих Сапгир, наверно, не знал, что по образованию Глезер был технарь и что родился он в Баку в 1934 году.
Мне посчастливилось с ним общаться несколько лет. Последний раз это было на его 70-летии, которое отмечалось в грузинском ресторане на Брайтоне. По его просьбе, я спел тогда несколько песен Булата Окуджавы, страстным поклонником которого, а заодно и Кавказа, был Александр Давидович.
Расскажу здесь о нашей первой и самой значительной встрече и что из этого получилось.
Глезер и Ахматова
В 2000 году, 15 октября, в Джерси-Сити, что на левом берегу Гудзона, прямо напротив Манхэттена, отмечалось 20-летие «Музея современного русского искусства» (MORA). Увидев объявление об этом событии, я без приглашения двинулся из Вашингтона в Нью-Йорк. Конечно, взял с собой гитару и демонстрационные плакаты моего музея.
Вечер открыл Александр Глезер, хозяин MORA, поэт, писатель, издатель, диссидент, не избежавший советской тюрьмы, а ныне житель трёх стран Америки, Франции и России. После осмотра новой экспозиции («Современные художники России и Украины») состоялся концерт в двух отделениях, где выступили, кроме самого Глезера, поэт и издатель Ирина Машинская, бывший редактор Тбилисского издательства «Мирани», поэт, учёный и общественный деятель Ушанги Рижинашвили и автор этой заметки. Где-то в те же дни я как раз записал в Нью-Йорке, на студии местного русского телевидения, свою композицию «Цветаева и Пастернак» (режиссер Андрей Кузнецов). Поэтому в первом отделении пел Цветаеву, а во втором - Пастернака. И, конечно, показывал свои музейные плакаты, где, кроме этих двух поэтов, были представлены Мандельштам, Гумилев и – Ахматова.
Так вот во время своего выступления со стихами и воспоминаниями о том, как его КГБ достало и во Франции, Александр Глезер, глядя на портрет Анны Ахматовой, представленном на моём плакате, заметил, что в ГУЛАГ’е в 1937 году его родственница изготовила книжку стихов Анны Ахматовой из БЕРЕСТЫ. И написал об этом, как он сказал, рассказ, а саму книжку подарил при встрече Ахматовой. Я взмолился показать мне этот рассказ. Александр Давидович, человек очень занятой, жил тогда, как уже было отмечено, попеременно в трёх странах, в каждой из которых у него музей, галерея или издательство, - он не помнил точно, где, собственно, публикация сейчас находится. Однако, обещал поискать.
Он, конечно, не знал, что попал в поле зрения коллекционера и музейщика. В течение более 2-х лет я время от времени звонил Глезеру в Джерси-Сити и в Москву и напоминал о себе. Он обещал продолжить поиск. Наконец, я мягко намекнул, что звоню в последний раз, т.к. мне неудобно больше его беспокоить. На моё счастье это произошло как раз весной, когдауже стало тепло, и он сумел спуститься в подвал своего американского музея и посмотреть там.
И вот я получаю из Джерси-Сити конверт с журналом «СТРЕЛЕЦ» № 12, декабрь 1984, Изд. «Третья волна», Главный редактор Александр Глезер, адрес редакции в США такой-то, во Франции такой-то.
Открываю на стр. 39 рубрику «ПАМЯТЬ», читаю: Александр Глезер
« Двадцать минут с Анной Ахматовой».
Кстати Анна Андреевна узнала о берестяной книжице в ноябре 1965 года из уфимской газеты «Ленинец», где 14 августа 1965 г. была помещена соответствующая фотография. Под снимком располагались следующие слова: «Тираж этой книги – один экземпляр. И «отпечатана» она не на бумаге, а на берёзовой коре» (краткость этого текста обусловлена запретом в это время на упоминание о сталинских лагерях).
Примерно в те же дни у Ахматовой брал интервью, о котором давно её просил, литературный критик Дмитрий Хренков. Во время этой беседы Анна Андреевна показала ему башкирскую газету, где, по его словам, была «напечатана удивительная фотография: на бересте нацарапаны знакомые стихи Ахматовой».
Кроме того, 31 декабря того же года Анна Андреевна отметила в своей записной книжке: «Издание на берёзовой коре (Уфа, «Комсомольская газета»)», а ещё в ноябре здесь же предположительно рукой внучки третьего мужа Ахматовой Н.Н.Пунина А.Г.Каминской вписано:
«В библиографию
Хренков Дмитрий Терентьевич: «Тайны ремесла».
23 ноября 1965 г.»
Фотографию берестяной книжки со стихами Анны Ахматовой опубликовал в Уфе как раз Александр Глезер.
В журнале «Стрелец» он пишет:
«Летом 1965 года я приехал в Уфу к родителям и случайно обнаружил эту книжицу в маминых бумагах на дне какого-то ящика.
«Что это?» - спросил я у мамы. И она рассказала мне о том, как её сестра (жена расстрелянного «врага народа») попала в 1937 году в лагерь и как она через несколько месяцев каким-то чудом переправила сестре в Баку эту книжицу на шести страницах бересты, связанных грубой верёвкой. По этой необычной весточке мама моя узнала, что сестра жива, не сошла с ума, сохранила рассудок и память в сталинской мясорубке.
Когда она возвратилась из лагеря, то рассказала мне, что именно поэзия Ахматовой помогла ей выжить, что она постоянно твердила про себя её стихи и даже сделала эту «самиздатовскую книжицу». Помню, что открывалась она стихотворением «Сероглазый король».
Вернувшись в Москву через два месяца, Глезер показал газету в Москве сотруднице журнала «Знамя» Галине Корниловой, а та передала её Ахматовой, с которой была хорошо знакома (у Ахматовой есть, например, такая фраза в её «Записных книжках»: «Сегодня... у меня были Надя Мандельштам и Галя Корнилова. Галя предлагает взять в «Знамя» «Решку»
(для начала 1966 г.) и хочет печатать у них мою прозу»).
Ахматова попросила показать ей эту книжицу в оригинале. Она как раз была в Москве, Корнилова ей позвонила и договорилась о встрече.
«И в тот же день, - продолжает Глезер в своей статье, - я поднимался по лестнице старого московского дома. Конечно, очень нервничал и не очень представлял себе, что и как ей скажу. Но всё получилось крайне просто. Дверь мне открыла какая-то женщина и провела в комнату, где седая величественная, как я воспринял, Анна Ахматова сидела в кресле.
«Садитесь», - пригласила меня она. Прежде чем сесть, я положил перед ней книжицу, которую Анна Андреевна сразу же просмотрела и, улыбнувшись, сказала: «Это очень старые стихи. Галя Корнилова мне уже всё рассказала, но, может быть, вы расскажете подробнее». И после моего рассказа: «Вы хотите мне это подарить, она держала книжку в руке. – Не жалко?» - «Нет, - покачал я головой. – Это должно быть у вас».
В ответ Анна Андреевна подарила Александру Давидовичу свою только что вышедшую книгу «Бег времени» с автографом и авторскими поправками. Эта книга пропала потом из его квартиры, когда он сидел в ленинградской тюрьме за организацию 15 сентября 1974 года «бульдозерной» выставки, за несанкционированные пресс-конференции для иностранцев, за домашний музей неофициального русского искусства. Но это уже другая история...
Если вернуться к временам сталинского ГУЛАГ’а, где родилась берестяная книжка Ахматовой, то надо заметить, что многие репрессированные интеллигенты выжили в тяжелейших, по существу рабских, условиях во многом благодаря тому, что они вспоминали любимые стихи, писали свои стихи и прозу, рисовали картины – не поддались моральному и физическому гнёту сталинщины, не пали духом. У меня в «Вашингтонском музее русской поэзии и музыки» есть самиздатовская книжица, тоненькая, в четверть листа, которая называется «Колымский этап». Поэты – узники ГУЛАГ’а. Назову несколько авторов, чьи стихи в ней помещены: Юрий Домбровский, Евгения Гинзбург, Варлам Шаламов, Елена Тагер, Анатолий Жигулин...
Анне Ахматовой довелось пережить большевицкий гнёт вне лагеря. На неё оказывали давление четырёхкратным арестом сына Льва Гумилёва и двукратным – мужа Николая Пунина. И не только этим. Чего стоит постановление коммунистического ЦК 1946 года после семи триумфальных её выступлений в Москве. А нужда и голод, на которые она была обречена режимом. Опять же в Ахматовских «Записных книжках» есть такая запись за 1965 год (запись почему-то в скобках. – Ю.З.):
«( Перенесла [три] четыре клинических голода:
I – 1918-1921,
II – 1928-1932 (карточки, недоедание),
III – война, в Ташкенте,
IV – после постановления ЦК 1946 г.)»
В цикле «Из заветной тетради» можно прочесть ахматовские строки 1960 года:
...Я не искала прибыли
И славы не ждала,
Я под крылом у гибели
Все тридцать лет жила.
Всё же её очень взволновала история с берестяной книжицей. Она вообще собирала в отдельную папку все отзывы на своё творчество.
Где сейчас находится берестяная книжка и какие стихи, кроме «Сероглазого короля», туда вошли?
Листаю разные издания сочинений Ахматовой и воспоминаний о ней и обнаруживаю упоминание о том, что на фотографии, которую опубликовал А.Глезер в Уфе, было видно стихотворение «После ветра и мороза было...». Нахожу ещё одну фотографию берестяной книжки, под которой подпись: «Стихи Ахматовой, нацарапанные кем-то из заключённых на бересте. 1937». На фото виден текст стихотворения «Двадцать первое. Ночь. Понедельник...» и прошитая веревкой березовая кора.
Итак, три стихотворения узнаны, а каковы ещё три? Звоню в Москву вдове известного коллекционера-ахматоведа Марка Баженова Ирине Николаевне и получаю рекомендацию: «Звоните в Петербург, в Фонтанный Дом: наверное, книжка там». И точно - берестяная книжка оказалась у них. В этом знаменитом Ахматовском музее мне любезно назвали все шесть стихотворений, помещённых в ней.
Оказалось, что в книжке 8 листов (первый и последний не заполнены, как бы титульные). Стихи нацарапаны на листах, естественно, только с одной стороны и расположены в следующем порядке:
1. «Звенела музыка в саду...» (1913, первая публикация без названия, позже – под названием «Вечером»).
2. «Сероглазый король» («Слава тебе, безысходная боль!...», 1910).
3. «Двадцать первое. Ночь. Понедельник...» (1917).
4. «Сжала руки под тёмной вуалью...» (1911).
5. «Песня последней встречи» («Так беспомощно грудь холодела...»,
1911).
6. «После ветра и мороза было...» (1914).
Второе, четвёртое и пятое стихотворения берестяной книжки входили в первую книгу Анны Ахматовой «Вечер» (1912, Изд. «Цех поэтов», 46 стихотворений). Первое и последнее – в самую её знаменитую книжку «Чётки» (первое издание 1914, СПб, 55 стихотворений в четырёх разделах; до 1923 года книга переиздавалась восемь раз ). Третье стихотворение из «Белой стаи»
(1917, Изд. «Гиперборей», 83 стихотворения и поэма ).
В берестяной книжке есть отдельные неточности: ведь стихи записывались по памяти в нечеловеческих условиях. Безусловно, что изготовитель книги – большая любительница и знаток раннего творчества Ахматовой.
Об этой берестяной реликвии записала себе и Лидия Чуковская:
«Светлое это чудо привёз ей кто-то из лагеря... Чудо Анна Андреевна положила мне в раскрытые ладони, а я не то что перелистывать, я дохнуть не смела – но она и не дала, вынула мгновенно у меня из рук и положила в особую коробочку, устланную ватой.
- Отдам в Пушкинский Дом, - заявила она.
Да. Эти листки берёзовой коры почётнее Оксфордской мантии. И Нобелевской премии. И любой награды в мире».
Подарил «светлое это чудо» Анне Андреевне Ахматовой за несколько месяцев до её кончины - Александр Глезер. Он и есть этот «кто-то».
Я позвонил ему в Москву из Вашингтона и спросил: «Как же зовут главных героев этой истории - нигде же их имена не названы?».
С трепетом сообщаю, что «кем-то из заключённых», кто нацарапал на бересте стихи Анны Ахматовой и «переплёл» с помощью верёвки восемь берестяных листов в книжицу, была его родная тётя Дора Самойловна Гусман, “жена расcтрелянного «врага народа»”. А хранила это сокровище с 1937 г. по 1965 г. его мама Анна Самойловна Глезер.
Наверно, уместно привести здесь тексты шести стихотворений Анны Ахматовой в том порядке, как они помещены в берестяной книжке.
Стр. 1
ВЕЧЕРОМ
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: «Я верный друг!»
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под лёгким золотом ресниц.
А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
«Благослови же небеса –
Ты первый раз одна с любимым».
Стр.2
СЕРОГЛАЗЫЙ КОРОЛЬ
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашёл
И на работу ночную пошёл.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки её погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»
Стр. 3
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открываются тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И стех пор всё как будто больна.
Стр. 4
Сжала руки под тёмной вуалью...
«Отчего ты сегодня бледна?»
- Оттого что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдёшь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
Стр. 5
ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧИ
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между клёнов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!»
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже умру с тобой...»
Это песня последней встречи.
Я взглянула на тёмный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-жёлтым огнём.
Стр. 6
После ветра и мороза было
Любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня.
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз,
А в груди моей уже не слышно
Трепетания стрекоз.
Ах, не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
Он вернёт свою добычу сам.
Послесловие
На третье стихотворение «Двадцать первое. Ночь. Понедельник…» однажды написался романс под названием «Бывает ли любовь на земле». Этот романс многократно звучал в Америке, например, в Библиотеке Конгресса. Его можно послушать здесь: Бывает ли любовь на земле.
Все шесть стихотворений сборника и в указанном порядке прозвучали и в литературной передаче по русскому телевидению Америки, и на «Вашингтонской аллее русских поэтов, композиторов и художников». На Аллее чтение проходило в один из дней рождения Ахматовой, что было записано и передано по радиостанции «Голос Америки».
В 2009 г. я выступал в Петербурге в «Фонтанном доме» с программой «Ахматова и Цветаева. Диалог, который был и не был». До начала вечера пошёл искать в экспозиции музея берестяную книжку Ахматовой.
К удивлению, она оказалась небольшого размера (см. фото автора).
По материалам Вашингтонского музея русской поэзии и музыки, www.museum.zislin.com
Добавить комментарий