Из записок логопеда. Вера

К моему великому удивлению, всё вроде бы протекало довольно-таки гладко, и мне даже казалось,что вот-вот будет предложена работа. Но… на последний, как бы невзначай брошенный вопрос, считаю ли я мой языковый уровень достаточным для работы, помня напутствия русских друзей никогда не расписываться в своём бессилии, всегда отвечать уверенно даже если не знаешь, я повела плечом и нахально сказала: "Конечно, достаточный". Нэнси, директор логопедического отделения, пришла в неописуемую ярость, поскольку английский мой был весьма убогий.. Место в этом гцентре я, естественно, не получила, но это был хороший урок жить своим умом и не следовать чьим-то советам.

Прошло какое-то время и звонок из MAS General Hospital предложил мне заключить контракт на лечение одной русскоговорящей больной. Я была на седьмом небе от счастья и, конечно же, не задумываясь подписала все необходимые бумаги.                           

Вера попала в госпиталь с правосторонним инсультом. Наше правое полушарие руководит вниманием и ориентацией в пространстве, эмоциями и зрительным восприятием. Оно также в ответе за память, за возможность человека принять правильное решение, а во многих случаях - ещё и за речь. С Верой инсульт поступил очень жестоко: левая сторона её тела была полностью парализована, потеряна память, нарушена разговорная речь. Вера могла произносить слова и даже длинные предложения, но это была словесная окрошка, набор слов, лишённых какого-либо смысла. Поскольку терапия по восстановлению речи должна осуществляться на родном языке, а в штате госпиталя не было русскоязычного логопеда, мне была предложена работа. Восторгу моему не было предела, тем более что клинически Верин случай был весьма уникален. Коварный инсульт не только до неузнаваемости изменил её личность, отнял возможность решения даже элементарных бытовых проблем и вопросов, разрушил различные аспекты её речи, но и лишил её способности узнавать знакомые лица, даже лица своих детей и внуков. Она в упор смотрела на своего сына, который часами простаивал у изголовья её кровати, и ежеминутно спрашивала: "А вы не знаете, когда придёт мой Саша?” Но, по непонятной нам всем причине, Вера, почему-то всегда безошибочно узнавала меня. Стоило мне только войти к ней в палату, как радостный голос: "Ларисочка пришла! Как я рада вас видеть!“ - оглашал всё отделение.

Ежедневная терапия день ото дня улучшала её состояние, к ней постепенно возвращались утраченные речевые функции, речь её обретала смысл, эмоциональную окраску, возвращалась память. Вера помнила все истории с бородой, легко называла дату своей свадьбы или рождения сына, но никак не могла запомнить, что происходило несколько минут назад. Полная потеря, провалы в памяти на текущие события, но всё что происходило в её жизни в прошлом она помнила до мельчайших подробностей.                                          

Через некоторое время Веру перевели в другое учреждение на реабилитацию. И, надо же тому случиться, чтобы это был тот самый лечебный центр, где несколько месяцев назад у меня было столь неудачное интервью. Так судьба снова свела меня с Нэнси, и теперь она была вынуждена заключить со мной договор на продолжение терапии с Верой. Но раздражение её не уходило, видно, мой нахальный ответ на интервью всё ещё не давал ей покоя.                                                             

С Верой работала целая армия специалистов по реабилитации: её заново учили ходить, заставляли двигать повреждённой рукой, психологи корректировали искалеченные инсультом параметры её личности. Занятия с Верой полностью поглотили меня, она была интересная больная и, к тому же, одна из моих первых пациентов в Америке. Я лезла из шкуры вон, стараясь продемонстрировать свой опыт и мастерство и, конечно же, мечтала задержаться в этом месте надолго, хотя с Нэнси отношения никак не складывались.

Она терпела меня, но постоянно всем была недовольна: почему написала отчёт на трёх страницах, вполне достаточно одной, у врачей нет времени на чтение писанины. Почему проводишь терапию стоя, а не сидя… почему… почему…, этим почему не было ни края, ни конца. Нэнси цеплялась ко мне беспощадно, приходила на каждое моё занятие, стояла за спиной все сорок пять минут, так что спина моя горела от её колючего взгляда, потом вызывала к себе, задавала массу вопросов, анализировала каждое моё слово и каждое движение. Но постепенно, по мере того как Вера прогрессировала, как улучшалось её внимание, память, речь, Нэнси оттаивала и постепенно поднимала меня всё выше и выше. Временами она даже восхищалась моей работой, и всё чаще на митингах я слышала слова одобрения и похвалу.

Но один вопрос никак не давал ей покоя, и Нэнси задавала мне его сто раз в день: почему Вера не узнаёт своего сына и внуков, но мгновенно узнаёт меня. Этому действительно трудно было дать объяснение. Как только я входила в палату: "Ой,Ларисочка пришла, как я рада вас видеть! А Саша не знаете, когда придёт?”

А бедный, так и не узнанный Саша не отходил от её постели, разговаривал, помогал выполнять все наши задания, приносил семейные фотографии и фото своих детей. Но, глядя на них, Вера утверждала, что этих очаровательных малышей она видит впервые. И когда мы с Сашей напоминали ей имена, возраст или какие-то эпизоды из жизни детей, она оживлялась, вспоминала разные подробности; как она ловила с детьми бабочек на даче, как каталась на лодке…, потом снова подолгу всматривалась в фотографии, злилась, и в порыве ярости отбрасывала их в сторону: "Ну что вы ко мне пристали, у меня есть внуки и я их безумно люблю, но это чужие дети, я их никогда не видела, это вовсе не мои внуки.”                                              

Вера страдала тяжёлой формой зрительной агнозии, когда при сохранном зрении человек теряет способность узнавать знакомые лица, а также опознавать их на фотографиях. Свою болезнь и связанные с ней нарушения она полностью отрицала. А нарушений было немало, она не только не воспринимала знакомые лица, но и не могла узнать себя в зеркале. Сердилась, обижалась, грубила: - Не понимаю, почему Вы постоянно подсовываете мне какие-то искалеченные, кривые зеркала, ну дайте же мне наконец нормальное зеркало, чтобы я на себя посмотрела.                                    

Мы предлагали ей несколько вариантов маленьких и больших зеркал, она подолгу смотрела на своё отражение в зеркале, рассматривая с любопытством и как бы пытаясь отыскать знакомые черты, потом искренне удивлялась:                                                                                                            

- Ничего не понимаю, глаза вроде бы мои и рот очень похож, даже цвет волос мой, но это не я, точно не я.                                                   

Вера уже начинала воспринимать и различать отдельные черты лица, но соединить их воедино, синтезировать в одно целое, она пока ещё никак не могла. Она перенесла тяжёлый инсульт, который значительно повредил правую затылочную область коры её головного мозга, нарушил все связанные с этим функции, ещё и наградив её глубокой зрительной агнозией. Поэтому действительно невозможно было дать объяснение феномену узнавания одного единственного лица, почему Вера узнавала только меня. Зрительная агнозия лечению не подлежит, нет у нас сегодня от неё никаких лекарств, но по мере лечения основного заболевания, восприятие и узнавание лиц намного улучшаются, а у многих больных со временем полностью восстанавливается .

Вера хорошо реабилитировалась, она встала на ноги и даже начинала делать свои первые неуверенные шаги с ходунком, постепенно обретала подвижность её левая рука, день ото дня совершенствовалась память и речь. Но умение и возможность решения обычных бытовых проблем никак не поддавались коррекции.

Я создавала или описывала какую-то ситуацию, Вера должна была найти решение и дать правильный ответ.   - Вера, вы у себя дома на кухне, включили плиту, а рядом лежало полотенце, и оно загорелось, начинается пожар. Что вы будете делать?

- Позвоню Саше.                                                                                                                    

- Тогда я позвоню его секретарше, она непременно найдёт его.                    

 - Вера, у вас на кухне уже всё охвачено пламенем, что вы должны срочно сделать?                     

- Я ещё раз позвоню Саше и оставлю ему очень строгое послание, чтобы он немедленно мне позвонил.                                                    

Так она давала десятки самых разных и изощрённых ответов, за исключением одного единственно правильного. И если я спрашивала, почему она не хочет позвонить в пожарную службу, Вера отвечала, что их незачем беспокоить по пустякам.

Верино пребывание в рехабе подходило к концу, у нас оставалось всего несколько занятий. Нэнси бесконечно мучила меня одним и тем же вопросом, почему Вера узнаёт только меня. Но я так же, как и она, терялась в догадках и ничего не могла объяснить. Мы все вместе и по отдельности пытались найти профессиональное объяснению этому феномену узнавания одного единственного лица, но не было у нас ответа. Спрашивали Веру , и она всегда повторяла одно и тоже:"Я так люблю Ларисочку, как же я могу её не узнать!”                      

А я долгими вечерами просиживала в медицинской библиотеке, перелистывая страницу за страницей и перечитывая сотни статей по зрительной агнозии. Я честно пыталась найти объяснение Вериному выборочному узнаванию и восприятию одного лица, но литература молчала, и у меня тоже не было ответа.                                                       

Сегодня мой последний день в рехабе. Нэнси вызывает меня на ковёр и, вопреки моим ожиданиям, говорит о том, как довольна она результатами моей терапии и как будет бесконечно рада продолжить наше сотрудничество, поскольку она увидела абсолютно новые для неё методы и приёмы работы. Но прежде чем мы подпишем договор, я должна честно сознаться, что лежит в основе Вериного узнавания одного единственного человека. Нэнси была абсолютно уверена, что я что-то скрываю и не хочу раскрыть ей нашу русскую тайну. Но у меня действительно не было никакого ответа. Итак, мы снова расстались с Нэнси, и снова на гребне обоюдного недовольства.

И вот прошёл год ... Как-то согласилась я принять участие в передаче русского радио ”Судьбы профессиональные”. Приехала ко мне в Бостон известная московская журналистка Надежда Богданова, беседовали мы с ней долго, она подробно расспрашивала о моей сегодняшней работе, о прошлых и настоящих пациентах. Затем, согласно намеченному плану, она должна была встретиться и взять интервью у президента кампании, на которую я работала, и у нескольких моих русскоговорящих пациентов. Конечно, Вера была кандидатом номер один.                                                                

Ранним утром следующего дня мы подъехали к Вериному дому. Вера очень изменилась, постарела, как-то сгорбилась вся, передвигалась по комнате, опираясь на палочку. Увидела меня, обняла заплакала … Наверное, встреча со мной всё всколыхнула в её памяти, напомнила о безжалостной болезни, которая так жестоко перевернула всю её жизнь, оставив калекой навсегда в её 52 года. Вера была несказанно рада нашему визиту и без конца повторяла:

"Ларисочка, как же я рада вас видеть! Я так вам за всё благодарна!»

 Журналистка расспрашивала Веру о её самочувствии, о времяпрепровождении, задавала уйму вопросов. А я с нетерпением ждала ответа на тот самый каверзный вопрос, из-за которого я так и не попала в штат рехаба.                                         

- Скажите, Вера, мне рассказывали, что в начале болезни вы никого не могли узнать - ни своего сына, ни внуков. А Ларису почему-то всегда безошибочно узнавали. Как вы можете это объяснить?                        

- О, очень просто, Лариса всегда пользовалась моими любимыми французскими духами “Climat". И как только она входила в палату, за ней всегда тянулся нежный шлейф таких знакомых и любимых мною духов. Знаете, в те далёкие времена это были единственные французские духи в Москве. И кому посчастливилось их достать, конечно же, привезли их с собой в Америку.                     Господи, как же долго и мучительно я искала ответ на этот вопрос и как всё просто! Теперь, спустя год я никак не могу понять, почему же я прошла мимо такого очевидного ответа.

Прошло несколько дней - и я позвонила Нэнси, пригласила её на ланч. Она нехотя согласилась, но только на территории рехаба. И вот мы сидим за чашечкой кофе в госпитальном кафе, и я даю ей прослушать запись…, я специально попросила Веру продублировать свой ответ на английском. Нэнси снова и снова прокручивала запись…и не могла поверить, как же просто "открывался ларчик”. Мы с ней хохотали до слёз , хохотали так долго, что вокруг нас собралась толпа врачей, медсестёр, кто-то ещё помнил Веру и смеялся вместе с нами. А потом Нэнси предложила мне приступить к работе со следующей недели. Но я вовсе не нуждалась в работе, у меня был прекрасный контракт с реабилитационной компанией, на которую я успешно работаю по сегодняшний день.