Мой прадед-иноверец
Так уж, видно, было угодно насмешнице Судьбе, что во мне – простой московской девчонке (в прошлом, разумеется), выращенной исконно русской бабушкой, странным образом соединилась кровь отца-армянина, Армении в глаза не видевшего, с кровью немцев, в Германии никогда не живших. Арийскую составляющую в наш род привнес Бернард Эрихович (это по советскому паспорту) Виллер, взявший в жены мою русскую бабушку. По дореволюционным метрикам он Бернгард Оскар Эдмунд Виллер. Чтобы не ломать себе язык, русское окружение опускало в его имени одну согласную. Но чаще просто заменяло «Борисом».
Меня такой пассаж заинтриговал. В отрочестве я все выспрашивала бабушку и маму, что да как, изучала семейные альбомы и сохранившиеся документы. А потом и удалось заглянуть с помощью отыскавшихся родственников в санктпетербургские дореволюционные архивы. Значительно позже оказался полезным и интернет. И картинка сложилась довольно-таки любопытная, которая, как мне кажется, может представлять интерес не только для нас, прямых потомков этой фамилии.
Откуда корни растут?
Итак, отец деда-немца, то есть мой прадед, Э.Э.Виллер, был личностью не просто значительной, а очень даже незаурядной. Почетный потомственный гражданин Москвы, кавалер ордена Св. Станислава 3 степени, промышленник, купец второй гильдии, благотворитель, глава большой, многодетной семьи и многое-многое сверх того. Учитывая, что все свои регалии он заработал в общем-то в чуждой для него среде, будучи для России иностранцем и иноверцем, все, чего он сумел достичь, значимо вдвойне. По крайней мере, я его за это очень ценю и уважаю. И, честно говоря, горжусь.
В сохранившихся данных о нем, на советский манер, он – Эрих Эдуардович Виллер. Но у немцев все выглядит несколько иначе, поскольку имена у каждого двойные, а то и тройные. Прадеда звали Эрих Готтфрид Вениамин. А прапрадеда – Эдуард Рудольф. Поэтому в царских указах Николая II, например, он фигурировал совсем уж непривычным образом: «Эрих-Готтфрид-Вениамин Эдуардов Рудольфов Виллер».
Родился прадед в 1851 году, в городе Дерпт, Лифляндской губернии, и прожил там с семьей до 24 лет. Где он учился и чем потом занимался – понятия не имею. Знаю только, что его мать и отец родом из Дерпта, немцы лютеранского вероисповедания, и что статус купца он получил там же, на Родине. До присоединения к Российской империи в начале XVIII века, Лифляндия (звучит-то как-то по сказочному) была Шведской Ливонией. Дерпт (по-немецки Dorpat, Dörpt), один из древнейших городов Европы, несколько раз переименовывался в Юрьев, а с 1919 года стал эстонским городом Тарту. Так что во времена прадеда Дерпт вроде как уже не был заграницей, хоть и сохранял немецко-эстонский состав своего населения. А следовательно в Москву молодой Эрих Виллер перебрался не из-за границы, а из российского же города. Но родным языком для него всегда был немецкий. Осел, само собой, поближе к своим – в Немецкой слободе (в Гороховском переулке), хоть она к тому времени и утратила уже свое прежнее значение, и начал карабкаться по жизни, рассчитывая исключительно на собственные силы...
Иноверческий оазис посреди Москвы
Немецкую слободу первым создал Василий III, в XVI веке, правда вскоре она была сожжена крымским ханом. После походов в Ливонию другого царя, Ивана IV, в России появилось большое количество пленных немцев. Какая-то часть из них была культивирована в Москве. Чтобы отделить иностранцев и иноверцев от православных «москалей», Иван Грозный выделил им сельскую окраину города на правом берегу реки Яузы, с гороховым полем посредине (откуда и название Гороховского переулка).
Незнание русского языка или плохое им владение удерживали переселенцев в изоляции крепче, чем любые постановления. Хоть Слобода и ее главная улица (с 1918 года – Бауманская) назывались Немецкими, разумеется, там жили и выходцы из других европейских стран – датчане, шведы, англичане, голландцы, австрийцы, швейцарцы, итальянцы, французы. Но немцы преобладали. А посему всех жителей слободы, не говоривших по-русски, величали (или обзывали) «немцами». Это было самое многочисленное иноземное поселение в России, резко отличавшееся от коренного населения Москвы уровнем культуры и быта, значительно более высоким. И при этом сохранявшее свою автономию.
По вероисповеданию они были в основном лютеране. В Слободе возникли свои школы, протестантские и католические церкви, в том числе две лютеранские кирхи – Свв. Петра и Павла и Св. Михаила (вторую снесли в 1928-м и уже не восстановили). Ее жители не смешивались с русским населением, вступали в брак только со своими и ходили только в свои церкви. Практически все бытовые нужды реализовывались внутри колоний за счет, так сказать, самообеспечения. Ведь все свои навыки, знания, ремесла, по уровню намного опережавшие местные, они привезли с собой. Все это позволяло переселенцам на протяжении веков сохранять свой язык, свою культуру и ментальность.
Немецкая слобода являла собой как бы город внутри города, выгодно отличавшийся от грязной тогда Москвы своей чистотой, опрятностью, планировкой и архитектурой. Ее называли «Маленькой Европой в российской столице», «немецко-лифляндским предместьем Москвы». Такой она предстала перед юным Петром I, бегавшим сюда из Преображенского не только развлекаться, но и учиться у иноземных мастеров «уму-разуму», их образу жизни, их культуре быта и взаимоотношений, их знаниям и навыкам. Она открыла ему глаза на Европу, в которую он потом «прорубил окно». Став царем, Петр объявил Немецкую слободу новым центром Москвы.
Пожар, поразивший Москву в 1812-м, не пощадил и Немецкую слободу, практически уничтожив все ее своеобразие и многие дворцовые усадьбы. Постепенно Слобода теряла свою исключительность, как место проживания одних иностранцев. Район этот перестали называть Немецкой слободой, все чаше заменяя словом «Лефортово». Но немцы там продолжали жить, являясь второй по численности – после русских – этнической группой Москвы.
Старая Новая церковь
Эриху Виллеру было 25 лет, когда он женился на красивой статной немке, 24-летней Эмме Маргарите Фогелер, рожденной в Москве дочери купца Александра Фогелера. Венчание их состоялось в церкви Святых Петра и Павла, старейшем и крупнейшем лютеранском приходе на территории России. Когда, после очередного пожара, решено было построить каменную церковь с колокольней, Петр Первый собственноручно заложил основной камень в ее фундамент, пожертвовав из казны большую сумму на ее строительство.
После пожара 1812 года пришлось строить новую церковь на другом месте – на средства короля Пруссии Фридриха Вильгельма III и императора Александра I, пожертвовавших огромные ссуды. Со временем ее несколько раз расширяли, увеличивая приход. После последней реконструкции ее начали называть Кафедральным собором Московского Консисториального округа.
Думаю, нет нужды напоминать, как отразились времена молодой советской власти на религии, церквях и духовенстве. Не миновала сия чаша и общину лютеранской церкви. В 1936-м ее пастор и члены церковного совета были арестованы и расстреляны. Церковь превратили в кинотеатр, затем – в студию «Диафильм».
Но в постсоветское время она была реанимирована и открыта вновь. И теперь Кафедральный собор святых апостолов Петра и Павла является главным собором региональной Евангелическо-лютеранской церкви Европейской части России.
Сегодня в Москве всего две лютеранские церкви. Вторая – Св. Троицы, на Немецком (Введенском) кладбище. В первой Эрих и Эмма венчались, под сенью второй покоятся. Они пришли в этот мир с разницей в один год, и с такой же разницей покинули его. Он – в 1921-м, она – в 1922-м. А в промежутке между рождением и смертью была долгая, счастливая жизнь в созданной и взращенной ими обширной семье. В церкви Свв. Петра и Павла супруги крестили и венчали всех своих семерых детей, а потом и внуков.
Предок – фабрикант. Звучит гордо
Эрих Виллер трудился, не покладая рук, расширяя свое производство, завоевывая рынки сбыта. Нет, магнатом или просто «шибко богатым» он не стал, но зарабатывал, видимо, прилично, если имел полторы сотни рабочих на своей фабрике, держал конторы в разных районах Москвы (Покровка, дом 2; Маросейка, дом Леоновых; Введенский переулок, у Немецкого кладбища), построил несколько домов рядом с фабрикой в Гороховском переулке – для своих детей и для обеспечения жильем своих рабочих и сотрудников. И еще имел, как минимум, две усадьбы в пригородах. Учитывая, что в Москву он переехал в 24 года, не имея за душой ничего, кроме головы, рук и знаний, дело его набирало обороты стремительно.
Приведу цитату (вернее – начало) из печатного проспекта истории завода «Технолог», возникшего в советское время на базе и на территории фабрики прадеда и существующего по сей день:
«В 1875 г. Виллер Эрих Эдуардович основал свое дело в Москве, в Гороховском переулке, на очень скромных началах, изготовляя собственноручно художественые и хозяйственные принадлежности из металла. В 1885 г., все больше расширяя свое дело, занялся сооружением памятников, церковными и строительными работами. В 1900 г. он превратил мастерские в завод художественных и металлических изделий с количеством рабочих, доходящим до 150 человек...
После Октябрьской социалистической революции завод был национализирован и в связи с разрухой законсервирован. В 1929 г. был реорганизован в медно-литейный и механический завод «Технолог». И т. д.
На одной из сохранившихся реклам прадеда значится:
«Э. ВИЛЛЕР. Существует с 1875 года. Фабрика художественных работ из разных металлов: бронза, железо, цинк, чугун и проч. Общественные памятники: группы, фигуры, бюсты, рельефы и проч. Намогильные памятники: часовни, кресты, ограды и проч. Для построек: ворота, лестницы, перилла, фонари, балконы и прочие конструкции.
Адрес: Контора. Покровка 2. Телефон 28-57
Фабрика. Гороховский переулок 21. Телефон 67-34»
На другой рекламе:
«СПЕЦИАЛЬНОСТЬ:
Металлические роскошные украшения для могил – в византийском, романском и готическом стиле. Н.-т. памятники, часовни, фигуры, балдахины, решетки, металлические и бисерные венки и проч.
У Э. ВИЛЛЕРА
Маросейка, дом Леоновых.
Фабрика, Басманная, Гороховский пер. Собственные дома 15-25, Москва»
Сегодня Гороховский переулок, как и вся бывшая Немецкая слобода – одно из исторических мест Москвы. (От Спасской башни Кремля туда можно попасть пешком, через Покровку.) Все здания находятся под защитой государства, как культурное наследие. Прадеду там принадлежало несколько каменных домов – под номерами, как отмечено в рекламке, с 15 по 25. Семьи каждого из его семерых детей имели в них свои апартаменты.
В «Исторической справке туристического проспекта города Москвы» говорится: «Комплекс разноэтажных зданий, выполненных в стиле неоклассицизма, принадлежал семье потомственного почетного гражданина Эриха Готфрида Эдуарда Виллера, владевшего крупным производством по изготовлению скульптуры, памятников, бронзовых изделий, церковной утвари.» Только где теперь этот «комплекс разноэтажных зданий», никто из его потомков найти не может.
В деловых кругах Москвы Э. Виллер имел репутацию честного, энергичного и профессионально состоявшегося человека, обладавшего художественным чутьем. А о чисто человеческих его качествах говорит хотя бы такой эпизод: В смутном 1905 году семья владельца художественно-кузнечной мастерской и талантливого литейщика Евграфа Куприянова (автора ворот и ограды перед Банком России, на Неглинной), практически оказалась выброшенной на улицу. Прадед не побоялся протянуть ему руку помощи, предложив не только место старшего мастера на своем предприятии, но и жилье в одном из своих домов.
Прадедушкины награды
На одной из фотографий (подчеркиваю – всего на одной-единственной) на груди прадеда целая коллекция то ли медалей, то ли орденов. Два из них удалось расшифровать – это Знак Российского Общества Красного Креста и Орден Св. Станислава. Первый вручался «за услуги, оказанные делу человеколюбия в период военных действий и во время общественных бедствий; за продолжительную полезную деятельность в мирное время; за пожертвование не менее определенной Правительством суммы» (5 000 руб). Знак выдавался Главным управлением РОКК («Российского общества Красного Креста») с разрешения его покровительницы – императрицы Александры Федоровны. Почетными членами этого Общества были сам император, все великие князья и княгини, многие высокопоставленные светские лица и представители высшего духовенства. Сведения эти я позаимствовала из энциклопедии. А о том, что прадед мой занимался благотворительностью, делал щедрые пожертвования на богоугодные дела, в частности – активно помогая Общине сестер милосердия «Утоли моя печали», я узнала, в частности, из царского указа Николая II.
Общину эту на собственном энтузиазме и собственных средствах создала княгиня Наталия Шаховская (1820-1906), начав со строительства в Немецкой слободе (в ту пору уже Лифортово) главного здания общины и церкови. А потом и многочисленных филиалов. Взращенные ею сестры милосердия самоотвер-женно, с полной отдачей, иногда – рискуя собственной жизнью (при эпидемии холеры, например, в 1872, и на полях сражений) ухаживали за тяжело больными и ранеными, отправляясь за ними в самое пекло, а также – за немощными, бездомными, психически неполноценными людьми, оказывая помощь всем, кто в них нуждался.
После того как император Александр II за высокие заслуги общины взял ее под свое личное покровительство, она начала называться Александровской общиной «Утоли моя печали». Высшее покровительство с той поры было ей обеспечено преемниками императора – Александром III и Николаем II, и, разумеется, его супругой Александрой Федоровной, возложившей на себя, как известно, аналогичную миссию в куда более крупных масштабах. К началу ХХ века община «Утоли моя печали» превратилась в благотворительную империю.
Одни помогали своими знаниями и навыками, другие – сердечным теплом и заботой, как сестры милосердия, третьи поддерживали общину материально. В числе таких благотворителей был Павел Третьяков, почетный гражданин И. Зимин, родственник основателя известного частного театра в Москве - «Опера С. Зимина», и многие другие, включая моего прадеда.
За щедрые пожертвования и поддержку Э. Виллер и получил звание Почетного члена Александровской общины сестер милосердия «Утоли мои печали» и Знак Общества Красного Креста.
А за участие в общественной жизни города – Орден Святого Станислава III степени и почетного потомственного гражданина Москвы.
Ниже привожу соответствующие указы:
«Божиею Милостию МЫ, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая и прочая и прочая
Нашему московскому 2 гильдии купцу, почетному члену Александровской общины сестер милосердия «Утоли моя печали» Эдуарду Готфриду Виллеру. В воздаяние особых трудов и заслуг, оказанных Вами, согласно положению Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, всемилостивейше пожаловали МЫ Вас, Указом в 23 день Апреля 1899, Капитулу данным Кавалером Императорского и Царского Ордена Нашего Святого Станислава третьей степени с правами по 148 ст...»
Орден третьей степени предназначался для поощрения выдающихся российских граждан нехристианского вероисповедания. (Кресты орденов Св. Георгия, Св. Владимира, Св. Анны и Св. Станислава принято было носить на шее.)
А вот другой царский указ на присвоение прадеду звания почетного потомственного гражданина Москвы:
«Божиею Милостию МЫ, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая и прочая и прочая
Манифестом в 10 день Апреля 1832 года установлено сословие почетных граждан на правах, в оном предначертанных; а как верноподданный Наш Московский второй гильдии купец и кавалер ордена Св. Станислава 3 ст. Эрих-Готфрид-Вениамин Эдуардов Рудольфов Виллер представленными актами доказал право на почетное потомственное гражданство, то, возводя оного Эриха-Готфрида-Вениамина Эдуардова Рудольфова Виллера с женою Эммою-Маргаритою Александровою Михайловою, сыновьями Александром-Бруно, Николаем-Александром, Леонидом-Августом-Альфредом, Робертом-Александром-Эдуардом, Бернгардом-Оскаром-Эдмундом и дочерьми Лидиею-Каролиною и Женни-Каролиною-Эммою в сословие почетных граждан всемилостивейше повелеваем пользоваться как ему так и его потомству всеми правами и преимуществами Манифестом сему сословию дарованными. В свидетельство чего повелели МЫ сию грамоту Правительствующему Сенату подписать и государственною НАШЕЮ печатью укрепить.
Дана в Санктпетербурге ..........дня 1902 года.»
Почетный Потомственный Гражданин – это сословие. А «потомственный» означало, что все его потомки, начиная с детей, автоматически обретают тот же статус. Звание это было введено в 1866 году и просуществовало до 1917 года, упраздненное вместе с другими чинами и званиями царской России. Присваивалось оно Московской городской думой за особые заслуги перед москвичами и утверждалось императором.
Теперь к имени прадеда неизменно добавлялись все его регалии: меценат, фабрикант, член гильдии московского купечества 2 степени (или просто купец 2 гильдии), почетный потомственный гражданин Москвы, Кавалер Императорского и Царского Ордена Св. Станислава III степени, почетный член Александровской Общины сестер милосердия «Утоли мои печали».
От монументов до надгробий
Э.Э. Виллер регулярно принимал участие в крупных конкурсах, определявших, какому предприятию поручить осуществление проекта по сооружению памятника в том или ином городе, и часто выигрывал, получая престижнейшие заказы, с которыми блестяще справлялся. К сожалению, мне известно лишь о некоторых из них.
В 1880 г. на его фабрике (вернее все-таки заводе) были отлиты декоративные детали к памятнику Пушкина (А.М. Опекушина) – гирлянды-цепи и лавровые венки вокруг 18 гранитных тумб, четыре чугунных фонаря потрясающей красоты, в каждом по четыре светильника, и бронзовые детали пьедестала. Памятник был установлен в начале Тверского бульвара на Страстной площади (ныне Пушкинская). Значительно позже, в 1950-м весь комплекс переместили на противоположную сторону площади, где он и находится по сей день.
В выполнении этого заказа мой дед (Бернгард) не участвовал, по той простой причине, что в 1880 году ему было всего 7 лет от роду. А вот в другом выигранном его отцом конкурсе – на изготовление памятника Гоголю и металлических деталей комплекса – принимал самое активное участие. (Монумент и тематические барельефы на пьедестале скульптора Н. Андреева, автор всего проекта архитектор Ф. Шехтель.)
На заводе Виллера был отлит в бронзе сам монумент, четыре барельефа для пьедестала, и четыре декоративных фонаря. (В семейном альбоме дедушки сохранилась фотография, как он извлекает из гипсовой формы базу фонаря, составленную из трех сидящих, смотрящих в разные стороны львов.)
Затем было участие в сооружении мемориальной часовни в Петербурге – в память о павших воинах. Я попыталась узнать о ней подробнее, но ничего не нашла. А изображения двух памятников в городах Славянск и Чухлома, установка которых тоже была поручена Виллерам, сохранились только на открытках 1910 года.
В том же году к 50-летнему юбилею отмены крепостного права Бернгард Виллер изваял фигуру императора Александра II в полный рост. Скульптуру отливали у себя на заводе в серийном режиме, после чего она была приобретена многими городами России. В числе других крупных конкурсных побед заказы на сооружение многофигурной композиции памятника царю освободителю в Саратове, (автор С. Волнухин), памятников Александру II, в Твери, и Александру III, в Нижнем Новгороде.
Чтобы осуществлять столь крупные и трудоемкие заказы, нужны были опытные умелые руки не одного и не двух специалистов. В печатной литературе, посвященной Эриху Виллеру, мне не раз попадались оценки, подобные этой: «Такому выходу на один уровень с известнейшими предпринимателями он обязан исключительно своим деловым неординарным способностям, художественному вкусу и умению подбирать талантливых лепщиков, формовщиков, кузнецов, литейщиков». Могу добавить: помимо всего прочего, немаловажную, если не главенствующую роль играло высочайшее качество литья, предлагаемое Виллерами.
Свою продукцию они выставляли на художественно-промышленных выставках в Нижнем Новгороде. Ассортимент изделий был более чем широк и разнообразен: статуи, художественно выполненные чугуннные ворота, детали изгороди и другие элементы наружного декора; скульптурные работы в бронзе: бюсты, барельефы, статуэтки. А также –настольные часы, бра, люстры и прочие предметы дизайна для интерьера.
Предприятие прадеда в разное время называлось по разному, хоть смысл был заложен один: «Художественно-строительная, бронзо-цинковая и литейная фабрика». «Фабрика Художественных работ из разных металлов» «Бронзо-медно-литейный, чугуно-литейный и арматурный завод и фабрика».
Отдельной отраслью завода было выполнение частных заказов на оформление могил – мемориальных памятников, чугунных оград и цепей, усыпальниц, часовен и т.д. Мама рассказывала, что ее дед (мой прадед) выписывал из Германии фарфоровые гирлянды и букеты потрясающей красоты цветов для тех же нужд. Естественно, что основная часть такого рода заказов исходила от единоверцев, жителей Немецкой слободы. Поэтому особенно много авторских надгробий, выполненных самим Бернгардом Виллером и им же отлитых в металле, было на Немецком (ныне Введенском) кладбище.
Прадедовские потомки
Кипучая деловая активность ничуть не мешала прадеду быть прекрасным семьянином. Вместе с супругой, Эммой Александровной, они вырастили семерых детей, окруживших их со временем целой ватагой внуков. Дети у Эммы и Эриха, как по заказу, появлялись на свет каждые два года. Первыми были близнецы Александр-Бруно и Лидия-Каролина, последним – мой дед, Бернгард Оскар Эдмунд.
Мужчины Немецкой слободы проходили военную службу в царской армии, в полках «иноземного строя». Их брали в основном как специалистов в пехотные, кавалерийские полки, артиллеристами, инженерами, медиками, музыкантами. Отслужили свое и сыновья Эриха Виллера, не знаю, правда, в каком качестве. Судя по форме, дед был простым солдатом.
Для него эта служба, которую он проходил в Смоленске, практически на Родине своего отца, оказалась, в известном смысле, судьбоносной. Там он познакомился с одной из трех дочерей генерала царской армии, Ивана Андреевича Верзилова, под началом которого служил, влюбился в нее и домой после службы вернулся, в нарушение всех семейных традиций, с русской невестой.
Бабушка моя, Елена Ивановна Верзилова, надо отдать ей должное, была красива, хорошо воспитана и к тому же обладала кротким нравом. Я не знаю, как поначалу родители деда, его братья и сестры с их семьями среагировали на появление в их среде чужачки, но приняли, как родную. А для свекра она стала самой любимой невесткой. Причем – опять-таки вопреки традициям Немецкой слободы – ей не пришлось даже менять свое вероисповедание, от нее этого не потребовали.
Дед, как я уже говорила, стал скульптором и первоклассным литейщиком, переняв творческие навыки и знания своего отца. Пока жив был отец, он работал под его руководством. У Бернгарда и Елены было двое детей – моя мама, Наталья, и сын Мирослав.
Семья Виллеров была на редкость дружной, проводившей вместе весенне-летне-осенние месяцы в просторном родительском имении в Царицыно. Прабабушка была настоящей хранительницей клана – волевая, с характером, и в то же время удивительно доброжелательная. Да собственно, если бы она не была такой, вряд ли ее повзрослевшие дети, их жены и мужья захотели бы шесть месяцев в году жить под одной крышей. Эмма Александровна на все находила время – на общение с каждым в отдельности и всеми вместе, на ведение обширного хозяйства с целым штатом прислуги, и на активное участие во всех благотворительных делах мужа.
Прадед сам построил для своей семьи дачи – одну в Софрино, другую – в Царицыно. О первой мне практически ничего неизвестно, сохранилась только ее фотография – довольно помпезный загородный дом в три этажа с высоченными каминными трубами и готической башенкой на крыше, увенчанной фамильным гербом собственного изготовления. Семья же облюбовала второй дом. Возможно потому, что с ним из Москвы было удобное железнодорожное сообщение.
Семейная идиллия в Царицыно
Царицынский дворцово-парковый ансамбль, раскинувшийся на обширной территории в 100 гектаров, был заложен по повелению императрицы Екатерины II в 1776 году, но остался незаконченным. А потом часть его земель передали в аренду под дачную застройку, что начало работать только с открытием станции «Царицыно» на Московско-Серпуховской ветке Южной (позднее –Московско-Курской) железной дороги. (Сейчас туда можно добраться даже на метро, по зеленой ветке №2.)
Царицыно пользовался большой популярностью у зажиточных москвичей, став одним из самых престижных и дорогих дачных районов Москвы. Здесь в свое время снимали дачи или приезжали погостить такие известные люди, как: писатели Ф. М. Достоевский, Ф. И. Тютчев, А. Н. Плещеев, А. П. Чехов, И. А. Бунин, Андрей Белый, композиторы М. А. Балакирев и П. И. Чайковский, естествоиспытатель К. А. Тимирязев и многие другие.
Эрих Виллер попал в первую волну становления дачного хозяйства в здешних местах и, соответственно, стал одним из организаторов «Общества благоустройства дачной местности в «Царицыно» (в 1908), неизменно являясь членом его комитета. Он с большим энтузиазмом занимался благоустройством быта и организацией досуга жителей огромного поселка. Просто удивительно, как он все успевал – руководить своим заводом, заниматься общественно-полезным трудом, отстраивать и благоустраивать свои дома в Москве и за городом, не изменять своему хобби и общаться с семьей – с женой, детьми, внуками.
Главный дом в Царицыно он построил двухэтажный с ажурными резными верандами и с готической башенкой на крыше. С Пасхи и до поздней осени жила в нем обширная семья, насчитывающая более 20 человек. Дружно жила, с удовольствием. Им было о чем поговорить, что рассказать и чем поделиться друг с другом. Они любили слушать музыку. А прабабушка использовала каждую свободную минуту для рукоделия – весь дом был украшен ее кружевными или вышитыми салфеточками, модными в те времена. Обучала она рукоделию и своих невесток. Что же касается внуков, неукоснительно действовал принцип: делу время, потехе час. Каникулы – каникулами, но и для обучения музыке, искусству, иностранным языкам время находилось.
Все члены семьи собирались вместе за длинным обеденным столом на просторной нижней веранде, отдыхали в тенистых уголках большого сада, гуляли в лесу или вдоль живописных прудов дворцового парка с тогда еще полуразрушенными руинами замка и необыкновенно красивых мостов. В этот добрый, гостеприимный дом часто наведывались гости.
Можно без натяжки сказать, что в Царицыно вся семья жила в свое удовольствие. И только глава семьи не позволял себе (или не мог) расслабиться даже на отдыхе. Вернее сказать, отдыхом для него были его хобби – он любил садоводство, разводил редкие породы домашней птицы, экспериментируя с улучшением пород яйценосных и мясных кур, и держал сенбернаров, тоже занимаясь селекцией. У него их была целая псарня. И конечно, свои любимчики, с которыми он не расставался, пока был на даче. Свои достижения прадед лично представлял на выставках птицеводства и собаководства. Его питомцы получали награды и медали. Выведенные и выращенные им сенбернары часто занимали первые места...
Увы, этой идиллии скоро пришел конец.
Закат
Грянула Великая Октябрьская... перевернувшая страну с ног на голову, уничтожившая всю прежнюю систему ценностей, выбившая у огромного количества людей почву из-под ног. Для семьи Виллера это означало конец прежней жизни и тревожная неизвестность в будущем.
Завод национализировали, но не закрыли. И даже прадеда оставили в нем управляющим, что, видимо, было проще, чем искать новых специалистов. Ведь молодое советское государство нуждалось в своих идолах, которых нужно было срочно создавать, а у прадеда все для этого имелось в готовом виде. Так что недостатка в заказах у него и после революции не было. Только теперь ему приходилось отливать памятники революционным вождям, а в качестве сырья использовать колокола. Прадед владел немецкими секретами отливки разных металлов, неизвестных в России. А дед довел их до совершенства. Поэтому изделия завода славились особой точностью и чистотой, высочайшим качеством металла. Это было оценено по достоинству перед закатом Российской империи, и не осталось незамеченным новыми хозяевами станы.
Моя мама, будучи еще ребенком, очень любила приходить на завод к отцу и деду, и часто вспоминала потом, как на его широкий двор свозили снятые с разоренных церквей колокола, разбивали их и заставляли отливать из них монументы вождям революции. Семья Виллеров была глубоко верующими людьми, и неважно, что они – лютеране, а мама и бабушка – православные. Такое обращение с церковными колоколами расценивалось ими, как вопиющее кощунство...
Маме было уже где-то под 80, когда она написала письмо на телевидение в Останкино, рассказав об этих эпизодах своего детства. Не прошло и недели, как к ней домой нагрянула съемочная группа в полдюжины человек с телевизионной аппаратурой, и мама во всех подробностях повторила свой рассказ перед камерой.
Рассказала она и о том, как новые советские литейщики, обосновавшиеся на заводе ее деда после его национализации, пытались выведать, подсмотреть у отца его секреты литья. А когда поняли, что это бесполезно, начали вредить ему. Один из них тайком всыпал в расплавленную бронзу очередного памятника яичную скорлупу, от которой она запузырилась... Передачу эту мы потом вместе посмотрели по телевидению.
Прадеду и прабабушке не долго оставалось с этим мириться. С разницей в несколько месяцев они ушли в мир иной. Но остались их дети с клеймом фабрикантов, и немцев впридачу. Моего деда за национальность выслали из Москвы за сотый километр, разумеется лишив всего.
Поначалу они жили там всей семьей – дедушка, бабушка, мама и ее младший брат Мира. Мама училась в радиотехникуме и ездила в Москву на электричке. А потом вышла замуж и переехала жить к нему. Когда родилась я, бабушка поселилась с нами, чтобы присматривать за мной и дать маме возможность работать. Дядя Мира ушел в армию. Дедушка остался в изгнании один. Тоска, одиночество, неприкаянность стали его уделом. Вскоре он подхватил какую-то кишечную инфекцию и зимой 1939 года скончался.
А в финале лишь пустое кресло-качалка...
Я была абсолютно уверена, что не только память о прадеде, но и имя его давно предано забвению и ни для кого, кроме его потомков, интереса уже не представляет. Каково же было мое удивление, когда я натолкнулась сначала на информацию о его домах и фабрике в туристическом путеводителе центра Москвы, потом – на описание его завода в истории завода «Технолог», и наконец – на очень обстоятельную статью на 28 страницах, помещенную в журнале «Царицынский научный вестник» (Выпуск 9 за 2008 год). Статья называется «Семья Э.Э.Виллера и дачное Царицыно в начале ХХ века». На этом сюрпризы не кончились.
В 2015 году в Большом дворце Царицына была открыта Краеведческая выставка «Невидимый слой». Последний ее раздел освещал позднейшую историю Царицына – т.н. дачный период. И в качестве наглядной иллюстрации один из залов дворца был посвящен семье «фабриканта Э.Э. Виллера». В экспозиции был представлен фотоархив Виллеров и простые обиходные предметы их быта...
Сама я на той выставке не была, но одна, видно очень любознательная девушка, досконально осмотрев ее, разместила в интернете фотографии едва ли не каждого зала, в том числе и посвященного Виллерам. Благодаря ей я увидела стенды с фотоархивом прадедушкиной семьи, образцы рукоделия, старенькие пяльца и одежду. А посреди зала – кресло-качалку, на котором любила сидеть прабабушка, и накинутую на него тонкую шаль ее работы.
Приведу запись, оставленную этой милой девушкой о ее впечатлениях от экспозиции: «В одном из залов Большого царицынского дворца выставлены предметы быта и одежды, подлинные костюмы, дарованные музею семьей Виллеров. Загадочное описание тканей, из которых изготовлена одежда, как волшебное заклинание: тафта, метанит, муаровая лента, лён, кружево, жемчуг, трунцал, серебряная нить, пайетки, сукно, саржа...»
Не скрою, было приятно узнать, что память об Эрихе Готфриде Вениамине Виллере и его семье не канула в Лету, что она еще может представлять для кого-то хоть какой-то интерес.
Добавить комментарий