Анекдот из московской жизни постперестроечных времен
Я много лет пиджак ношу...
Б.Окуджава
Тот, кто не жил в Москве в начале так называемых «лихих девяностых», вероятно, подумает, что я здесь что-то присочинил. Но, увы, все было именно так, как написано, и мой старый пиджак действительно нуждался в ремонте, в точном соответствии с известным стихотворением Булата Окуджавы. Только вот портного я звать не стал, а, как человек негордый, отправился в ателье сам.
Ателье это в одном из староарбатских переулков обладало для меня, в силу некоторых причин, особой притягательностью. Во-первых, там не отказывались от любой, даже копеечной работы и делали ее, надо сказать, добросовестно. А главное, на клиента, принесшего в перелицовку свой единственный поношенный костюм, не смотрели ироническим взглядом, как в иных зеркальных салонах.
Однако на сей раз вместо милой девушки за столом приема заказов я увидел в знакомом помещении рабочих-маляров и полный разор, какой обычно сопутствует ремонту. «Приходите через недельку, - утешила меня вышедшая из задней комнаты приемщица. - На той неделе возобновим работу».
– Ох, не к добру этот ремонт, – размышлял я на обратном пути, одолеваемый невеселыми предчувствиями. – Ну кто в наше время может позволить себе такую разорительную роскошь, а, тем более, ателье индпошива. Нет, видно, не пользоваться мне больше их симпатичными и дешевыми услугами.
Но вот неделю спустя я снова подходил к знакомой застекленной двери. Нет, приемщица меня не обманула, и ремонт внутри действительно был закончен, но как-то странно закончен. Веселенькая голубая краска, покрывающая теперь стены посетительского зала, резко обрывалась у самого входа во внутреннее рабочее помещение. А там все оставалось по-прежнему: пыль, теснота, выцветшие линялые обои да искрошившийся линолеум.
Зато на отремонтированной половине было по-праздничному светло и просторно. Прямо против входной двери появились сверкающие витринные полки с какой-то аудиотехникой, а на новеньких кожаных кушетках возлежали два дюжих молодца и, не отрываясь, следили за яркой цветной картинкой, которую специально для них двоих показывал тоже новенький, с иголочки, «Сони». На меня они не обратили никакого внимания, а потому, заглянув в мастерскую, я поинтересовался, не примет ли кто-нибудь мой заказ.
И снова вышла знакомая мне приемщица, но какая-то озабоченная, не прежняя, и со вздохом развернула мой пиджак.
Тут надо заметить, что если соответствующая часть гардероба нашего знаменитого барда требовала, по-видимому, основательного ремонта («и я зову к себе портного и перешить пиджак прошу»), то мои самые смелые планы не простирались дальше, чем подвернуть обтершиеся манжеты, да подшить к ним заново край подкладки. Работы для мастера самое большее на час. Поэтому сумма с четырьмя нолями, которую назвала приемщица, вызвала у меня легкий шок. И словно испытывая неловкость за эту несуразную цифру, она заговорила негромко и доверительно.
– Знаете, попробуйте поискать какое-нибудь ателье на окраине. Вы же видите, какие у нас теперь расценки. Нам очень много приходится платить за аренду.
«Господи, какая еще аренда, - растерянно соображал я, пытаясь вникнуть в услышанное. - Ведь они испокон века занимали это помещение. И кому же они теперь должны платить?»
Ничего не оставалось, однако, как поблагодарить за откровенный совет и направиться к выходу. И тут на одной из кушеток меня вдруг узнали. Возлежавший на ней парень даже приподнялся на локте и спросил с хитроватой улыбкой:
– А как дела у Виталика?
Теперь пришел и мой черед признать в нем бывшего одноклассника сына.
– Коля? Так вот ты где обретаешься. Что это у тебя, работа такая?
– Да, - последовал загадочно-неопределенный ответ, - это ателье нашей фирмы.
Впрочем, если бы он сказал «фирма нашего ателье», мне бы это объяснило не больше. Но не имея охоты допытываться, я пожелал ему успеха на новом поприще и распрощался.
Другая забота не давала мне покоя на пути к троллейбусной остановке и в самом троллейбусе. Что же все-таки делать с этим моим несчастным пиджаком? Уж так не хотелось ехать куда-то к черту на кулички и искать другое ателье. А что если плюнуть на этот сервис и, вернувшись домой, попытаться сделать самому? В конце концов, не боги горшки обжигают. Вот только если бы кто-нибудь показал как.
И тут меня посетила самая, может быть, нестандартная в моей жизни мысль.
– А если дать им подвернуть... только один рукав? Денег на один рукав я как-нибудь наскребу. Зато, имея перед глазами готовый образец, я сумею без труда укоротить и второй.
Идея эта настолько меня захватила, что я не пожелал откладывать ее ни на час, и, сойдя на первой же остановке, через пять минут уже входил в только что оставленное мной заведение.
За время моего отсутствия там произошли некоторые перемены. Телевизор был выключен. Коли и его приятеля простыл и след, а вместо них несколько сурового вида мужчин что-то обсуждали за длинным полированным столом. При моем появлении все они, как по команде, повернули головы, и в помещении воцарилась напряженная тишина. Но не обращая внимания на их сверлящие косые взгляды, я уверенно прошел в мастерскую и разыскал там свою приемщицу.
На этот раз она выслушала меня безо всякого сочувствия и даже с некоторым подозрением. Наверное, на ее месте моя реакция была бы точно такой же. Но теперь это не имело никакого значения. Святое право заказчика - это я знал твердо - было на моей стороне. Разве в чьей-нибудь власти указывать мне, подворачивать один рукав или оба? Сладкое мстительно-торжествующее чувство распирало мне грудь.
Тщетно пытаясь ухватиться за соломинку здравого смысла, бедняжка приемщица задала мне наконец последний отчаянный вопрос:
– Так вам какой рукав-то подвернуть, правый или левый?
– Левый, - отчеканил я без раздумий.
И она с потерянным видом пошла оформлять этот первый в ее жизни диковинный и непонятный заказ.
А на следующий день (клиентуры в «фирменном» ателье, видимо, было пока не густо) я уже получал свой наполовину готовый пиджак. Мне еще предстояло целый вечер провозиться со вторым рукавом, а потому радость от моего вчерашнего торжества несколько поугасла. Но когда я приехал домой и развернул аккуратный сверток, то не поверил своим глазам. Оба рукава моего пиджака были тщательно подогнуты и подшиты, так словно вчерашнего хитроумного заказа не существовало и в помине или он мне только приснился. Может быть впервые в практике постсоветского индпошива ателье по собственному почину выполнило работу, не оплаченную клиентом.
А я стоял в растерянности над своим стареньким пиджаком, не зная, плакать или смеяться, и очень хорошо представлял, как все это получилось. Просто мастерица, к которой попал мой заказ, не поверила записи в накладной и сделала так, как подсказывали ей добросовестность и здравый смысл. И здравый смысл победил. Но от этой маленькой и скромной победы сделалось почему-то теплее на сердце. А, может, не все уж так скверно вокруг, если есть еще в жизни добросовестность и здравый смысл - такие простые, но неискоренимые человеческие качества, которые, сколько ни пытались, но так, видно, до конца и не сумели искоренить.
Добавить комментарий