Черчилль, Рузвельт, Трумэн и Сталин. Интервью с Майклом Доббсом

«Шесть месяцев в 1945-м. Франклин Делано Рузвельт, Сталин, Черчилль и Трумэн: от Мировой войны к Холодной вой­не» (Six Months in 1945: FDR, Stalin, Churchill, and Truman—from World War to Cold War. By Michael Dobbs) — так называется книга американского историка и журналиста Майкла Доббса. Книга, выпущенная издательством «Кнопф», является частью трилогии Доббса о Холодной войне. Две предыдущие книги были о Кубинском ракетном кризисе и о коллапсе Советской империи. Что же нового можно найти у автора, анализирующего последние 6 месяцев Второй мировой войны, Ялтинскую конференцию и новый раздел Европы? Об этом я беседовал с Майклом Доббсом.

 

— Мистер Доббс, почему вы работали над трилогией не в хронологическом порядке: сначала вышла книга о коллапсе СССР, потом о Кубинском кризисе и только недавно — о Второй мировой войне?

— Я не намеревался писать трилогию о Холодной войне, когда брался за первую книгу. Я тогда работал корреспондентом газеты «Вашингтон Пост» в России, а до того писал репортажи из Восточной Европы. На моих глазах распалась коммунистическая система и закончилась Холодная война. Когда я вернулся из Москвы в США, я написал книгу о том, чему явился свидетелем. Позднее я написал книгу о пике Холодной войны: Карибском или Кубинском кризисе 1962 года. И я подумал: раз я написал о конце Холодной войны и о её пике, пора написать о её начале. Моя последняя книга — это попытка описать, с чего, собственно, началась Холодная война. Так появилась трилогия.

— Джон Рид написал «Десять дней, которые потрясли мир», а вы описали шесть месяцев, которые потрясли мир...

— Я читал, конечно, Джона Рида много лет назад, и он вдохновил меня не политическими суждениями, разумеется, а описанием большевистской революции, и когда я взялся за книгу о падении Большого Брата, о развале советской системы, я, пожалуй, кое-что заимствовал из подхода Джона Рида к ключевому моменту истории, после которого всё меняется. Такими ключевыми моментами, за описание которых я взялся, был конец коммунистической системы и кубинский ракетный кризис. Таким же ключевым моментом я считаю короткий период между Ялтинской конференцией в феврале 1945 года и атомной бомбардировкой Хиросимы в августе 1945-го. В эти шесть месяцев был перекинут мост от Второй мировой войны к Холодной. Большинство историков считают, что Холодная война началась позднее — в 47-м или даже в 48-м году, с захватом власти в Чехословакии коммунистами. Но я думаю, что Холодная война началась значительно раньше, в 1945-м, в результате того, что произошло за те 6 месяцев.

— Во многих российских источниках начало Холодной войны связывают с 1946-м годом, в американских источниках чаще называют август 45-го. А вы ведёте отсчёт с февраля 45-го?

— Я полагаю, неизбежность Холодной войны стала очевидной, когда советские и американские войска встретились на Эльбе в апреле 45-го. Как только Америка и Россия столкнулись лоб в лоб на Эльбе, в самом центре Европы, обе стороны увидели, насколько противоположны их идеологии, их политические и экономические системы, и стало понятно, что военный союз США и СССР против гитлеровской Германии был временным и вынужденным и что в новой ситуации они не союзники, а соперники. Черчилль в начале 1946 года в своей Фултонской речи дал определение Холодной войне. Он сказал тогда, что на Европу опустился железный занавес. Но эту мысль он высказал ещё в апреле 1945-го, в частной записке президенту Трумэну. Черчилль уже тогда видел, что дело идёт к Холодной войне, хотя большинство ещё не осознавало этого, включая некоторых политических лидеров.

— Что в процессе работы над книгой вы обнаружили нового, чего не было замечено и сказано до вас?

— Меня особенно интересовало не столько то, что происходило на самом высоком уровне, на уровне Большой Тройки — Сталина, Черчилля и Рузвельта, а затем Трумэна, сколько на уровне пониже, где историческое развитие бывает заметнее. Не раз оказывалось, что высокие политические лидеры запаздывали в своей реакции на события. Именно это происходило в те шесть месяцев 45-го года, в период от Ялтинской конференции до Потсдамской. Мне было интересно, что произошло на нижнем уровне, в отношениях русских и американцев в Полтаве, где была американская авиабаза, в Польше, где США искали американских военнопленных, в Берлине, где находились и советские, и американские войска. Как шла перестройка в сознании людей, которые только вчера были союзниками, а сегодня стали противниками и даже врагами. Например, авиабаза в Полтаве была символом американо-советского сотрудничества во время войны, но уже весной 1945-го стороны практически вошли в прямую конфронтацию. Отношения между соседствующими американскими и советскими частями в Полтаве, в Румынии, в Польше, в Болгарии стали остро враждебными. Новое в моей книге то, что я показываю и сравниваю отношения сторон не только на высшем уровне, но и на низшем, на котором эти отношения часто были более озлобленными.

— Как вы думаете, почему Рузвельт отдал Восточную Европу Сталину?

— Я бы не сказал, что Сталин переиграл Рузвельта и Черчилля в Ялте. Вряд ли он тогда был готов к Холодной войне с США. Он рассчитывал на какой-то период детанта, скажем, лет в 20, чтобы за это время резко поднять военную мощь Советского Союза, сильно пострадавшего в результате войны. В Ялте Сталину не нужна была конфронтация с Западом. В то же время он хотел взять под свой контроль Восточную Европу, те страны, в которых находилась Красная армия. Рузвельт, возможно, допустил целый ряд тактических ошибок, но он не думал отступать от своих принципов, не думал продавать Сталину Восточную Европу.Просто реальность была такова, что Красная армия уже стояла в этих странах, и Сталин не собирался её убирать оттуда, если не было прямой военной угрозы со стороны Америки и Англии, угрозы новой войны. Но войны никто не хотел. Правда, у Черчилля был план такой войны, но он быстро понял, что силовое выдавливание Красной Армии из Восточной Европы немыслимо, потому что у Советского Союза было военное преимущество в обычных видах вооружений, размещённых в Восточной Европе.

Я думаю, что советизация Восточной Европы стала результатом реального баланса сил на территориях и слишком больших потерь, слишком большого истощения Запада во время Второй мировой вой­ны. Красная армия уничтожила в два раза больше немцев, чем американская и британская армии вместе. Черчилль признавал, что это Красная армия сломала хребет германской армии, но очень дорогой ценой. Компенсацией должна была стать советизация Восточной Европы. Я не думаю, что Сталин хотел немедленно установить в странах Восточной Европы режимы, полностью копирующие советскую систему. Он больше стремился к установлению надёжного политического контроля с опорой на местных коммунистов и их союзников.

— Как по-вашему, Холодная война была неизбежной?

— Я считаю, что, учитывая конфликтную природу идеологических и политических различий между американской и советской системой, Холодная война была неизбежной. Разве что одна из сторон полностью поменяла бы свою идеологию. Но это было невозможно. Советский Союз не был готов к такому повороту, а США тогда тоже были не менее идеологизированы, чем Советский Союз. Как-то советник Рузвельта Гарри Гопкинс, будучи в Москве, сказал, что мы, американцы, хотим свободы не только для себя, но для всех в мире, и в этом корень проблем в наших отношениях с Советским Союзом. Он был прав.

 

Американские рецензенты дали книге Майкла Доббса высокую оценку. Еженедельник Publisher Weekly пишет, что автор тонко показывает, насколько руководители Америки и Советского Союза не понимали, как работает система той и другой страны. Критик из Library Journal согласен с Майклом Доббсом, что Холодная война фактически началась ещё до окончания Второй мировой войны, на Ялтинской конференции. Рецензент рекомендует книгу серьёзным военным историкам и всем тем, кого интересует история Холодной войны. В ноябрьском номере Book Review была опубликована рецензия под названием «Назад к началу Холодной войны». В ней утверждается, что сам термин «Холодная война» стал широко применяться в 1947 году в публикациях американского журналиста Уолтера Липпмана. Но ввёл этот термин писатель Джордж Оруэлл в 1945 году. На совещании в Ялте мир был поделён. Ещё до того, как Сталин выдвинул свои условия, Черчилль написал на бумаге: «Румыния — России 90%, остальным 10%. Греция — Великобритании 90%, России 10%. Югославия — 50/50. Венгрия — 50/50. Болгария — России 75%, остальным 25%». Черчилль пододвинул эту бумагу Сталину, который тут же одобрил этот вариант. Так решалась судьба миллионов людей в Европе. Это было странное трио, пишет рецензент. В ослабевшем физически, но самоуверенном Рузвельте, которому оставалось жить всего два месяца, удивительным образом сочетались идеализм и цинизм. Он был уверен, что переиграет Сталина. Черчилль, который вскоре проиграет выборы, лучше Рузвельта понимал, насколько опасен Сталин, но признавал, что победа над Германией одержана благодаря Красной армии. Сталину не пришлось ничего требовать: он знал, что Рузвельт и Черчилль сами отдадут то, что ему надо. А далее, после смерти Рузвельта, президентом становится Трумэн, заканчивается война в Европе, на Японию падает атомная бомба. И все эти события происходят в течение 6 месяцев.

Во всех рецензиях отмечается талант автора книги Майкла Доббса — прекрасного рассказчика и одновременно серьёзного, глубокого исследователя. Доббс видел в никому не доверявшем и властном Сталине продукт естественного отбора в Советском Союзе, где политик шёл к вершине, физически уничтожая конкурентов. Доббс считает, что Сталину не дал пойти ещё дальше на Запад Трумэн.

 

После интервью Майкл Доббс сказал, что хотел бы увидеть перевод своей книги на русский язык, но пока не очень надеется на издание книги в России, поскольку очень трудно попасть на российский книжный рынок.