Тишайший князь Мышкин сильно удивил артиста Миронова. Вернее, не сам князь, а то, что с нашими людьми случилось, после того как Миронов его сыграл в телевизионном сериале “Идиот”. Случилась всеобщая любовь и даже обожание. “Он же абсолютно положительный герой, — недоумевает вслух Женя. — Такой положительный, что дальше некуда. Обычно людям это скучно становится через пять минут, и они скорее на другой канал переключают, ищут там себе что-нибудь демоническое. А тут я письма получаю: нам так было интересно, смотрели не отрываясь… Поразительное дело”. “Вам электронные письма пишут или как раньше, в конвертах?” — уточняю зачем-то я. “В конвертах. Сайт у меня тоже есть, поклонницы сделали. Но я там не бываю”. — “И что, отвечаете на письма?” — “Нет, никогда. Каюсь. Ответишь на письмо — значит, обязательно получишь ответ на свой ответ. Уже переписка получается. А на нее у меня — ни времени, ни сил”.
Время терять Евгений Миронов не любит. Да у него и нет времени. Он трудится. Двадцать четыре часа без перерыва. Это он рассказал мне, когда я спросил, за что он свою профессию ненавидит. Ведь не бывает так, чтобы только любить. Тем более, от люби один шаг известно куда. “За что люблю, за то же и ненавижу”, — признался Женя, и все объяснил про свою трудовую вахту. Во сне, представьте, он тоже про роль думает. Фрейд не поверил бы, но я верю. Миронов, не просыпаясь, ищет новые ходы и нестандартные решения. Утром встает и днем пускает ночные находки в дело. Вождь и бог русского театра Константин Сергеевич Станиславский, сочинивший ученый труд “Работа актера над собой”, такой рабочий график из гроба явно одобряет. А Женя себя не очень одобряет. Говорит, что, наверное, неправильно вот так — круглые сутки нон-стоп. “Бывает, чувствую, что уже пустой, как барабан. Ни-че-го внутри. А брать неоткуда”. — “Как же неоткуда? Столько всего вокруг” — “Так ведь нет никакой возможности плюнуть на все. Остановиться, оглянуться”. “Ну, возможность плюнуть всегда есть”, — со знанием дела возражаю я. “Выходит, я трушу, — не щадит себя Женя. — Но когда предложения сыпятся одно за другим, и такие интересные, очень трудно отказаться. Слишком велико искушение”.
Сыпаться стало в 1991-м, после “Любви”, где Миронов сыграл, как спел, роль славного рабоче-крестьянского мальчика Саши, которому пришло время превращаться в мужчину — во всех смыслах. И потом с места в карьер: “Анкор, еще анкор!”, “Лимита”, “Мусульманин”, “Утомленные солнцем”, “Дневник его жены” — что ни громкий фильм, то обязательно Миронов в кадре и в титрах. А то еще и с призом в руках: на “Кинотавре” — за Сашу, на “Нике” — за лохматого компьютерщика из “Лимиты”, на “Созвездии” — за эпизодического танкистика из “Утомленных”. Театр, как первая любовь, тоже не отстает, грузил и грузит собой по полной программе. Груз все больше качественный, с классической маркировкой. Иван Карамазов, Орест, Гамлет, совсем недавний Лопахин, в компании с киношным Хлестаковым и телевизионным Мышкиным — представительный получается отряд. Без случайных лиц. И на каждого надо время, один Мышкин полгода съел вчистую — откуда взяться минуте, чтоб остановиться-оглянуться?.. Тем более — в переписку с поклонницами вступать. Или в разговоры с журналистами. Как правило, он этого избегает. Интервью не дает, от фотосессий уклоняется. “Соглашаюсь пару раз в году, не чаще. Просто вдруг возникает ситуация, что почему-то не могу отказать”. Значит, мне повезло, раз со мной такая ситуация возникла. Если в этом году до меня кто-то уже успел к Миронову просочиться, то я — вообще последний. Лимит исчерпан, прием окончен, просьба очистить помещение.
Правда, поначалу он и мне хотел в приеме отказать. Ну, не так чтобы совсем отказать и на порог не пустить. Пустить, но не дальше передней. “Давайте, — говорит, — отвечу по-быстренькому на ваши вопросы. Что там у вас? Рассказать, над чем сейчас работаю?” “Ну да, — обиделся я. — А потом еще хочу послушать смешные случаи на съемочной площадке, и чтоб вы что-нибудь на прощание пожелали нашим читателям. Пускай к вам “Комсомолка” с “Комсомольцем” за этим ходят”. “Знаешь, они уже все сами напечатали, ни о чем не спрашивая”, — засмеялся он в ответ, бодро и непринужденно перейдя на “ты” в одностороннем порядке.
В человеческом разговоре Миронов мне не отказал — вот вы сейчас идете по следам этого разговора. А от ролей он все же иногда отказывается. Даже не иногда, а часто. Не только потому, что спрос на него реально в разы превышает возможности его предложения, но и по идейным соображениям. “Вот вы только что Иваном Бездомным в “Мастере и Маргарите” побрезговали, — проявляю я осведомленность. — Зачем вы это сделали?” — “Роль неинтересная. То есть сама по себе она хорошая, даже замечательная, но мне сейчас не интересна. После князя Мышкина мне надо было совсем в другую сторону двинуться. Я предложил сыграть Коровьева, режиссер на это не пошел, у него другое видение, и я не сильно расстроился. Значит, в этой истории для меня роли нет”. Хорошо актеру Миронову: может такими подарками, как Бездомный, бросаться. Другой бы вцепился руками, зубами и чем-нибудь еще. А Миронов знает, что не последняя. Но говорит, что дело не в этом. Он не любит расхожих разговоров про “зависимую профессию”. Стоило мне только об этом заикнуться, как Женя меня резко прервал: “Почему зависимая? Я очень серьезно отношусь к ней. Это мое главное дело, это мой, простите за громкие слова, путь. Я должен сам отвечать за каждый свой шаг. И я сам решаю, куда мне идти”. — “Но постойте, есть режиссерский замысел. Вам нужно в него войти”. — “Можно и не входить. Нам надо договориться. Это должно совпасть с моими ощущениями, или режиссер должен меня убедить в своей правоте. Бывают такие режиссеры, которые все твое представления разбивают в пух и прах. Мне повезло, я с ними встречался. И понимал, что я просто мелкий муравей”. — “Вы хотите сказать, что вы человек убеждаемый?” — “Я вменяемый”.
Вменяемость позволяет ему понимать про себя разные важные вещи. Например, что профессия потихоньку превращает его в эгоцентрика. Он ведь постоянно думает о работе, а работа — это роли, а роли он ведь из себя делает, из собственного материала. Вот и получается, что постоянно думает о себе. “Это не значит, конечно, что я нарцисс. Я не любуюсь собой, я себя изучаю. Свои реакции, свои душевные движения. Но такая сосредоточенность на себе — это неправильно. Особенно для мужчины”. Еще он заметил, что после Мышкина стал жестче. Во время съемок добыл из себя для своего Льва Николаевича такие промышленные количества добра, что потом, освободившись от этой ходячей добродетели и вернувшись в реальность, ощутил потребность все компенсировать прямо противоположной энергией. Миронов даже говорит, что пустился тогда во все тяжкие. Я дипломатично не уточняю, что это были за тяжкие, а он мысль не развивает. Зато рассказывает такой поучительный случай. “Мне позвонил один мой приятель — тогда как раз шел “Идиот” по телевизору — и рассказал, что поругался со своим другом и год с ним не разговаривал. Тот сильно его обидел. Просто перешагнул, предал. Оба, кстати, очень известные люди. И вот спустя год, рассказывает приятель, этот предавший человек ему звонит: мне нужна твоя помощь, давай съездим вместе на кладбище, надо ограду поправить. Ну, что-то в этом духе. В первую секунду, говорит приятель, я думал, что разорву трубку на части. Потому что, какая наглость — вот так, не извинившись, как ни в чем не бывало… Но в следующую секунду мелькает мысль: а как Мышкин поступил бы в такой ситуации? И он понимает, что Мышкин не только простил бы, а ринулся бы на эту встречу с цветами и шампанским. “На кладбище?” — живо интересуюсь я. — “Ну, это, условно говоря. Мой товарищ так и сделал”. — “Вы бы тоже так — с цветами и шампанским?” — “Не знаю. Врать не буду. Не знаю”.
Добавить комментарий