Окончание. Начало в №3, 1-15 февраля 2012 г.
Миронов проснулся в четыре утра — ровно в то время, которое себе назначил. Привстал, огляделся, минут пять вслушивался в предутреннюю тишину. Затем бесшумно поднялся. Безошибочно нашёл путь к гнутой берёзе, под которой было сложено снаряжение. Забрал рюкзак со съестным, закинул на спину. Прихватил флягу с водой, нацепил на пояс. Постоял с минуту и сторожкими шажками двинулся назад, к болоту. На востоке начинало светать, и Миронов ускорился. Добравшись до края топей, повернул на юг и двинул вдоль трясины, с каждым шагом всё быстрей и уверенней.
О скользкую, утопленную в мох корягу Миронов споткнулся, когда был уже в полукилометре от ночной стоянки. Не удержав равновесия, полетел на землю лицом вниз. Успел подставить локти, сгруппироваться и смягчить падение. Предательски зазвенела, шлёпнув о камень, фляга. Миронов припал к земле и замер. По шее хлестануло внезапно острой болью. Подрывник мотнул головой, стряхивая источник боли, наверняка острый обломок сука или ветку. Отползающую под лесной выворотень чёрно-зелёную болотную гадюку он так и не увидел.
— Командир, — Алесь Бабич тяжело дышал, утирал со лба пот. — Слышь, командир.
— Чего тебе? — Докучаев привстал навстречу.
— Красавчик свинтил.
— Как это свинтил? — Докучаев вскочил на ноги. — Когда свинтил? Куда?
Алесь не ответил. Развернулся и тяжело побежал от выдвижного поста к стоянке. Докучаев, бранясь на ходу, помчался за ним.
На том месте, где укладывался вчера спать Миронов, сидела, ссутулившись, Смерть.
— Ушёл! — ахнул Докучаев. — Ушёл же!
— И жратву прихватил, гнида, — откликнулся Бабич.
— Никуда он не ушёл, — тихо сказала Смерть. — От меня не уходят. Там он, — Смерть махнула костлявой рукой на юг. — Неподалёку.
Миронов лежал, раскинув руки, навзничь. Его некогда красивое, волевое лицо раздулось, превратившись в уродливую синюшно-багровую маску.
— Ну, что делать будем? — Докучаев разложил на брезенте мины, растерянно переводя взгляд с одной на другую. — Кто умеет с ними обращаться?
Партизаны молчали. Опыта железнодорожных диверсий ни у одного из них не было.
— Я видал, как надо устанавливать, — угрюмо сказал Каплан. — Этот показывал, — он кивнул на юг, туда, где нашёл Смерть Миронов. — Только сам ни разу не делал.
— Значит, пойдёшь на насыпь, — заключил Докучаев. — Остальные будут прикрывать. Сам-то не подорвёшься?
— А если даже подорвусь, — Лёвка пожал плечами. — Беда небольшая, с учётом... — он быстро посмотрел на Смерть, отвёл взгляд. — С учётом некоторых обстоятельств.
— Эти выбросьте, — велела неожиданно Смерть, выпростав из рукава костлявое запястье и ткнув им в сторону прямоугольных фанерных ящиков с маркировкой МЗД-2. — То замедленного действия мины, их без навыка не поставишь. А эти пакуйте, — кивнула она на невзрачные белёсые кубики с прикрученными по бокам батарейками. — Как заряжать, я покажу, они простые. Провод, что из батарейки торчит, видите? Это замыкатель, его надо выложить на рельс и примотать к нему бечёвкой. А саму мину прикопать снизу.
— А ты откуда знаешь? — изумился Докучаев.
— Да насмотрелась, — хмыкнула Смерть. — Когда всяких-разных забирала.
— Наших? — уточнил Докучаев.
— Всяких, — отмахнулась Смерть. — В основном, всё же ваших, — добавила она миг спустя.
К железной дороге вышли к трём пополудни. Последние километры преодолевали осторожно, след в след, а когда в просветы между ветвями стала видна насыпь, старый Лабань вскинул руку в предупредительном жесте. Дальше он двинулся один, короткими перебежками от ствола к стволу. Добрался до опушки, присел. Раздвинув кусты можжевельника, выглянул наружу. Затем осторожно попятился и поманил Докучаева.
Минут пять Докучаев водил окулярами бинокля вдоль уходящего вниз, к железнодорожному мосту затяжного пологого спуска. Задержал окуляры на сбитом у крайнего пролёта приземистом сооружении с жестяной крышей. Перевёл дальше, посчитал покуривающих на лавке солдат, приплюсовал часовых, отметил собачий вольер, затем подался назад и сунул бинокль в футляр.
— Взвода два будет, — прошептал он на ухо Лабаню. — И, похоже, кинологическое боевое подразделение в придачу.
— Одна разница, — пожал плечами старик. — Будь там хоть рота, хоть дивизия, конец нам один.
— Есть разница, — сказал Докучаев твёрдо. — Этих мы удержим, пока не подойдёт поезд. Этих должны удержать. Пошли назад.
Ночи дожидались километрах в трёх от насыпи. За пять неполных часов по железной дороге прошло два эшелона.
— Послушай, — Докучаев неожиданно дёрнулся, повернулся к Смерти. — А ты нас как забирать будешь, ко времени? Если ко времени, торопиться нам надо.
— Да нет, — Смерть ненадолго задумалась. — Не ко времени, заберу, как получится.
— Тогда ладно.
К десяти стемнело окончательно, и Докучаев приказал выдвигаться.
— Простимся, что ли? — протянул Алесь Бабич. Шагнул к Янке, обнял за плечи, привлёк к себе. Та всхлипнула, уткнулась лицом в грудь.
— Ты это... — Алесь шмыгнул носом. — Не серчай, если что. Играл я вчера на тебя.
— Как это играл? — запрокинула лицо Янка.
— Обычно, в карты. Вон с ней, — Бабич кивнул на Смерть. — Думал, отобью тебя у неё. Не вышло, фраернулся с тузом, двойку вместо него дёрнул. Знал бы, руки бы себе оторвал. И тебя не вытащил, и себя, считай, приговорил.
— Как это приговорил?
— Да так. Неважно, пошли.
Докучаев установил ручник, приладил диск, оставшиеся два прикопал в землю. Поодаль устроился с самозарядкой Токарева Лабань. Приладил магазин к трофейному шмайссеру и залёг в можжевельнике Бабич.
— Давай, — обернулся Докучаев к Каплану.
Ухватив мешок с минами, Лёвка протиснулся сквозь кусты. Отдышался и, волоча мешок за собой, полез на насыпь. Добрался до рельсов, зубами развязал стягивающую мешок тесьму, на ощупь выудил мину. Отложил в сторону, выдернул из чехла нож и принялся рыхлить щебёнку. Грунт не поддавался, был он жёстким и твёрдым, свалявшимся, спёкшимся от времени, утрамбованным тысячами пронёсшихся поверху поездов.
Лёвка выругался, упрятал нож в чехол, отомкнул от трехлинейки штык. С ним дело пошло быстрее — лихорадочно работая штыком, как лопатой, и в кровь обдирая пальцы, Каплан наконец справился. Трясущимися руками нашарил мину, затолкал под рельс, освободил замыкатель. Теперь предстояло закрепить его на рельсе бечевкой, но проделать это Лёвка уже не мог — не слушались сбитые в кровь пальцы. Каплан, стиснув в отчаянии зубы, застонал вслух от бессилия.
Сидящая поодаль на шпалах Смерть встрепенулась. Поднялась, заскользила по насыпи вниз.
— Помоги ему, старик, — бросила Смерть Лабаню. — Один не справится.
Вдвоём им удалось закрепить мину, и Лёвка принялся делать подкоп для второй, десятью метрами выше по склону. Он уже почти закончил, когда донесся далёкий и ещё еле слышный звук приближающегося поезда.
Докучаев вымахнул из укрытия, взбежал по насыпи и приложил ухо к рельсу. Успеем, должны успеть, навязчиво думал Докучаев, нутром ловя исходящий из стали гул. В дюжине шагов от него старый Лабань лихорадочно крепил бечевой вторую мину. Успеваем, с радостью подумал Докучаев, и в этот момент снизу, от моста, полыхнуло светом и донёсся лязг.
Вжавшись в насыпь, Докучаев приподнял голову и обмер. Вверх по рельсам бодро катила дрезина, фонарные лучи с неё, описывая полукруги, освещали склон.
Докучаева пробило холодным потом. Через пару минут дрезина будет здесь. Подорвётся на мине, с опорного пункта у моста успеют дать сигнал, и машинист приближающегося поезда затормозит.
Докучаев вскочил на ноги и в ту же секунду увидел Смерть, неспешно скользящую, плывущую по шпалам навстречу дрезине. Докучаев замер, лязг дрезинных колёс на рельсовых стыках казался ему грохотом, который производило, расшибаясь о грудину, его сердце. А потом лязг вдруг стих. Обшаривающий рельсы фонарный луч взлетел в небо, а затем закувыркался, покатился по насыпи мигающим белым пятном. Второй ткнулся в землю и умер. Секунду спустя лязг возобновился, но теперь он был уже не тот, что раньше, увесистый и бодрый, а дребезжащий, слабеющий и частый. Докучаев понял — то дрезина, катясь по инерции, уносила обратно к мосту мёртвый экипаж.
— Всё, — тихо сказала Докучаеву материализовавшаяся из темноты Смерть. — Больше я ничего для тебя сделать не могу.
— Спасибо.
Гул поезда нарастал, близился, и Докучаев уже знал, понимал уже, что дело сделано и затормозить теперь не успеют. И что рявкнувший команду мегафон у моста, и завершившая эту команду автоматная очередь значения уже не имеют.
— Назад! — выпалил Докучаев, скатившись с насыпи. — Отходим!
Подхватив ручник, рванул вглубь леса. Метров двести пробежал, уворачиваясь от выныривающих навстречу из темноты сосновых стволов. На секунду остановился, шестым чувством поймал надвигающуюся из-за спины опасность, обернулся и принял вымахнувшего из кустов поджарого пса на грудь.
Ручник отлетел в сторону. Докучаев рухнул навзничь, перехватил собаку за морду, перевернулся, подмял под себя, свободной рукой рванул из кобуры ТТ. Он не успел — второй пёс сиганул сбоку, сходу ударил в плечо и, поднырнув снизу, вырвал Докучаеву горло.
Каплан застал его уже мёртвым. Жахнул из трехлинейки в метнувшуюся к нему с земли оскаленную морду, передёрнул затвор, повторным выстрелом добил. Упал за ствол, выпалил на звук треснувшей неподалёку автоматной очереди. Заметил выроненный Докучаевым ручник, бросился к нему, ухватив за ствол, потащил в укрытие.
От насыпи полыхнуло светом и оглушило грохотом. Лёвка вскинулся, замер на секунду. Удовлетворённо кивнул, осознав, что свет и грохот — результаты крушения поезда. Перехватил ручник за приклад, вывалил на траву, встал за ним на колени. Он не успел пасть плашмя. Автоматная очередь прошила Каплану грудь, отбросила, швырнула на землю. Ни подоспевшего Бабича, ни склонившуюся над ним Смерть Лёвка уже не увидел.
— Девчонку уводи! — проорал Алесь Бабич Лабаню. — Ну же, твою мать!
Старик обернулся. Янка, вцепившись в сосновый ствол, стояла недвижно. Лабань ухватил её за руку, старчески кряхтя, потащил за собой в лес.
Не уйдём, думал старик, одышливо хрипя на бегу. Резкие гортанные крики на чужом языке и треск автоматных очередей раздавались уже повсюду, со всех сторон. Не уйдём, не уйдём, не уйдём, отчаянно билось в висках. Пуля догнала Лабаня, ужалила в плечо, вторая вошла меж рёбер и пробила лёгкое. Он выпустил Янкину руку, сунулся на колени, повалился лицом вниз. Горлом хлынула кровь.
Янка, вцепившись в тощие стариковские плечи, задыхаясь, рывками пыталась тащить. Рывок, ещё рывок. Сил не было, ничего уже не было, но она тащила и тащила — упорно, метр за метром, вопреки безнадёге, отчаянию, вопреки всему.
Бабич дал по лесу от живота очередь, отбросил шмайссер, метнулся к ручнику. Оторвал от приклада мёртвые Лёвкины руки. Перебросил сошки, упёр в грунт. Краем глаза поймал мелькнувшую между стволами фигуру. Срезал её очередью на перебежке, уцепил взглядом вторую, зачеркнул пулями и её.
Следующие несколько минут Бабич вёл огонь. Стрелял и после того, как хлестнуло по бедру и скрутило от боли. И после того, как пуля прошила предплечье, обездвижив левую руку. И даже когда в пяти метрах разорвалась граната и осколок впился под рёбра.
Ещё одна граната рванула справа. Бабич зарылся лицом в землю, а когда вскинул голову, в двух шагах от себя увидел Смерть. Она сидела, согнувшись, скорчившись, едва не свернувшись в клубок. Брошенный Бабичем шмайссер лежал на траве у её ног.
— Стреляй, падла! — заорал на Смерть Алесь. — Что расселась, сука, стреляй!
Смерть резко выпрямилась, её шатнуло из стороны в сторону.
— Я не умею, — прошептала Смерть горестно. — Мне нечем стрелять.
— Чтоб тебе сдохнуть, — Алесь вновь припал к ручнику.
— Я бы не прочь, — отозвалась Смерть. — Но не могу вот.
Смерть поднялась, новая граната разорвалась у её ног, разворотив осколками шмайссер. Бабича взрывной волной опрокинуло на спину, острый шестимиллиметровый шмат металла вошёл под сердце.
— Прости, — сказала Алесю Смерть. Забрала его и поспешила прочь.
Янка отпустила старика, повалилась с ним рядом. Силы закончились, и жизни осталось всего ничего. Янка улыбнулась склонившейся над ней Смерти.
— Вставай, — грустно сказала Смерть. — Пойдём.
Янка послушно поднялась на ноги. Стало вдруг легко, усталость ушла, и даже лес вокруг посветлел, перестал стрелять и перекликаться чужими голосами.
— Пойдём, — повторила Смерть.
Янка ступила ей вслед, сделала шаг, другой, затем остановилась. Умереть оказалось совсем не страшно. Только почему же... Стало вдруг тревожно. Почему же она одна...
— А дед Пракоп? — требовательно спросила Янка, оглянувшись на лежащего ничком старика.
— Я забрала его. Пойдём.
Янка смутилась. Если Смерть забрала их обоих, то, очевидно, им и идти за ней следовало вместе. И потом, где же тогда остальные...
— Где они? — озвучила свой вопрос Янка. — Командир, Каплан... — она запнулась, — и Алесь?
— Я забрала их, — ответила Смерть спокойно. — Ступай за мной.
Янка, перестав что-либо понимать, бездумно побрела вслед за Смертью. Миновала застывшего в ужасе детину в каске и с автоматом в руках. Другого, вставшего, склонив голову, на колени. Припавшего к земле и поджавшего хвост пса.
Она не знала, сколько времени шли. Когда, наконец, остановились, уже светало.
— Всё, — сказала Смерть. — Ступай. Я теперь долго не приду за тобой.
— Долго? — эхом отозвалась Янка. — Не придёшь?
— Лет сорок, — кивком подтвердила Смерть. — Может, больше, я не умею смотреть так далеко. Теперь ступай.
— Подожди! — вскрикнула Янка. — Почему ты меня не забрала?
— Я проиграла тебя.
— Как? — Янка ахнула. — Он же сказал, Алесь... Сказал, что проиграл он.
Смерть усмехнулась, пожала плечами и растворилась, как не бывало.
— Я передёрнула, — донеслось до Янки.
В десяти километрах к востоку, на примятой лесной траве лежали две чёрные семёрки и шестёрка червей. Рядом с ними — гордо задравший бороду бубновый король. И приткнувшийся к нему сбоку пиковый туз. В слабеющих утренних сумерках совсем уже не похожий на двойку.
Добавить комментарий