buzukashvili-Irine.jpg
Эти мои заметки навеяны темнотой. Причем темнотой не в духовном смысле, я надеюсь. Как всякий нормальный человек, я не склонен считать себя таким уж невежественным и полагаю, что если знаний не хватает, то это окупается наличием большой толики здравого смысла (вы встречали когда-нибудь человека, который признался бы, что ему недостает здравого смысла?). Так вот, эти заметки навеяны темнотой в буквальном смысле этого слова.
Разные мысли обуревали меня во тьме, когда я нажимал на разные включатели-выключатели и кнопки, и ни одно из этих чудес цивилизации не срабатывало. Свет упорно не желал появляться. А находился я в гостях в Мэриленде, то есть фактически в Вашингтоне, всего лишь в нескольких минутах ходьбы от одной из станций метро. В окна стучалась «Айрин», шел дождь. «Айрин» оказалась, как и предсказывали, коварной и свирепой, но все же особой лютостью не отличилась, и в том месте, где я находился, ничего страшного, к счастью, не произошло, никаких таких особых ужасов, которые обещало накануне телевидение. Но сейчас телевидение не работало, и я думал о том, почему самые разрушительные ураганы носят женские имена, и о том, как рождаются легенды.
Наверное, каждый раз по-разному, и у каждой легенды, как и у каждой книги, есть своя судьба. Не исключаю, что сегодняшние мальчики и девочки через много лет будут рассказывать своим внукам, как они в течение нескольких дней пережили землетрясение и ураган, подобных которым не было десятилетия, как в Нью-Йорке впервые за все время его существования был остановлен городской транспорт, и люди передвигались пешком. Совсем как в то время, когда была заключена самая выгодная и самая бессовестная сделка в истории человечества. Остров Манхэттен был куплен у доверчивых индейцев за сумму, эквивалентную нынешним 24 долларов. Но, естественно, не за доллары, потому что их тогда в природе не существовало, а за товары, за которые можно было бы выручить вышеназванную сумму. Среди этих товаров были старые одеяла и, как стыдливо говорят историки, женские панталоны невероятных размеров, которые приглянулись любимой женщине какого-то индейского вождя. Неплохая сделка, не правда ли, за разное старье целый тебе остров. Вот какие были нравы в те непросвещенные времена. Не знаю, сколько сейчас стоит квадратный дюйм на Манхэттене, наверное, больше, чем 24 доллара, заплаченных за всю территорию в целом.
Как же все в жизни меняется. И как все же верны слова о том, что, чем больше все вокруг меняется, тем больше все остается по-старому. И когда сегодняшние мальчики и девочки будут рассказывать своим внукам о случившемся, возможно, будет это происходить не на 100-м этаже какого-нибудь небоскреба, а в скромном сельском дворике, где вокруг будут бегать неугомонные куры, а в хлеву будет мычать корова. Где-то вдали будут маячить контуры полуразрушенных небоскребов, уже совершенно непригодных для жизни. Да, да, на мой взгляд, вполне вероятно, что придут времена не столь далекие, когда образ жизни станет примерно таким же, как был прежде, скажем, в начале семнадцатого века, во времена этой далекой сделки с манхэттенской недвижимостью.
Так вот, я торжественно заявляю, что, на мой взгляд, если мы и дальше будем так бездумно, жадно и расточительно жить, то наш век идиотской самонадеянности будет скукоживаться как шагреневая кожа и рано или поздно подойдет к концу. Причем связано это не с нелепыми прогнозами о конце света, которые циркулируют в Америке, выплескиваются на телеэкраны и на страницы газет и находят, как ни странно, себе сторонников среди некоторых людей, верящих, что они попадут в рай в числе двух процентов счастливчиков, а остальным прямиком дорога в ад. Никакого конца света не будет. Будет постепенное наше возвращение в средние века со всеми их прелестями. Когда я говорю о прелестях, я отнюдь не изощряюсь в иронии. В средние века, если исключить их мракобесие, крестовые походы, сожжение на кострах и прочие уродства той жизни, все остальное было не так и плохо.
Кстати, все эти сожжения и безжалостное истребление врагов не выглядят таким уж необычным явлением. В нашем просвещенном XX веке (а все читающие эти заметки родились именно в этом благословенном веке) было множество гладко причесанных и складно говорящих политиков, сыпавших разными лозунгами и говорящих о добре и справедливости, слушающих Моцарта. Эти благопристойные на вид люди в галстуках, вещающие об идеалах, пожирали и сжигали больше человеческих жизней, чем было сожрано и сожжено, начиная от времен динозавров и саблезубых тигров с их челюстями. По сравнению с этими людьми в галстуках и с хорошими манерами, Аттилы, Чингисханы и Торквемады были просто младенцами. В истории не было такого кровожадного века, как XX-й со всеми его библиотеками, компьютерами и благотворительными фондами. Так что не будем возводить напраслину на средние века. Люди много работали, ожирение не касалось их мозгов и тел, жили они естественной жизнью, знали, когда сеять и убирать урожай, рожали детей, да иногда таких гениев, какие в наше время просто не рождаются (вспомним хотя бы Леонардо). Они знали, что такое простые радости жизни, знали, когда надо выдать дочь замуж и когда писать завещание. Они чаще всего были безграмотными, но и в наше время полно безграмотных. Только наши неграмотные умеют читать и щелкать по клавишам компьютера, что не мешает им оставаться темными и дремучими, лишенными всякого здравого смысла.
Такие вот дурацкие, нелогичные, абсурдные, не имеющие никакого отношения к реальности мысли лезли мне в голову, когда я сидел без света в штате Мэриленд, не мог выехать в Нью-Йорк и думал, как хрупко наше цивилизованное благополучие. Потом уже я узнал, что вместе со мной еще у пяти миллионов людей какое-то время не было электричества. А раз нет электричества, то все наши технологические великолепия превращаются в ничто. В старину понятия не имели, что такое электричество, и прекрасно без него обходились. Я, естественно, за свет и против тьмы, я только испытываю дискомфорт от мысли, как же мы зависим от того, что в любую минуту может перестать существовать. Пока, правда, временно, как у нас было в этот раз со светом. Он появился раньше, чем обещали. Но мы настолько уверены в незыблемости нашего существования, что не допускаем, что это в любой момент может оборваться. То есть, допускаем, но чисто теоретически.
Любая мелочь может превратить эти теоретические допущения в практический и фактический крах. На кладбищах полно людей, которые знали, что они теоретически смертны, но верили, что практически их это не коснется еще множество лет. Но потом закупоривался маленький сосудик, или язвочка появлялась в горле, или кирпичик падал на голову, и все теории отпадали. Мы допускаем и твердо знаем, что это рано или поздно происходит с отдельно взятым человеком, но не верим, что это может произойти и с обществом, что цивилизации и культуры так же стареют, также подвержены распаду и одряхлению. Самая уязвимая из всех существовавших цивилизаций — это наша. Потому что она зависит только от электричества и прочих штучек, которых раньше не было. Не будет электричества, и наша цивилизация исчезнет, придет другая. А электричества скоро не будет, потому что кончается то, что питает это электричество.
Если нет света, то сразу ощущаешь растерянность, потому что не знаешь, что же вокруг происходит и к чему могут привести эти завывания ветра за окном. И я подумал, что, может быть, множество людей в эти минуты пересматривают свое отношение к журналистам. Журналистов принято всячески ругать и обвинять во всех смертных грехах. Кто-то даже выдумал, и это стало ходить по всему свету, что журналистика — вторая древнейшая профессия после проституции. Наглая ложь. Журналистика появилась в историческом смысле только вчера. Но всегда существовали продажные политики, судьи, прокуроры, алчные торговцы и прочее, прочее. Это они обманывали людей, развязывали войны и делали все безобразия на земле. И по сравнению с ними все грехи журналистов просто мелочь. Когда-то я с пафосом говорил в своих передачах — перестаньте изгиляться по поводу журналистов. Назовите мне хотя бы одного журналиста, из-за которого была бы развязана кровопролитная бойня. Я даже высказывал гипотетические предположения — представьте на минуту, что журналисты всего мира обидятся за обвинения во второй древнейшей профессии, вдруг объединятся (что невероятно) и проведут недельную забастовку. Неделя без всякой информации о мире. И мир взвоет, потому что современный мир не может существовать без информации.
Современный мир не может существовать не только без новостей, непрерывно льющихся с экранов и в большинстве своем вовсе нам не нужных, только засоряющих нам мозги. Он просто задохнется без многих вещей, без которых прекрасно обходились наши предки. Если на минуту себе представить последствия встречи с такой «Айрин» во времена неандертальцев или лет четыреста назад, когда индейцы все еще владели Манхэттеном, и в наше время, то картина будет разительно отличаться. У них не было телевидения, чтобы предупредить об урагане. Они понятия не имели о самолетах и компьютерах, о мобильных телефонах и барах, о магазинах, куда можно побежать после объявления об урагане. Но они не были столь беспомощными, как мы. Представьте себе, что «Айрин» была бы посвирепее, чем она заявила о себе. Представьте, что отключенных от электричества домов было бы намного больше, и восстанавливался бы свет — и буквальный и переносный — не два дня или неделю, а значительно больше или — страшно подумать — вообще бы не восстановился. И в магазинах через пару дней не осталось бы продуктов, потому что никаких вертолетов не хватит, чтобы снабдить продуктами жителей большого города. Неандерталец быстро оправился бы от урагана без посторонней помощи и пошел бы охотиться на мамонта. Мой предок в средние века сам прибрался бы у себя дома и открутил бы голову курочке. Наши далекие предки ни у кого бы помощи не просили.
Я же целиком завишу от множества служб, без них свет не появится. Я беспомощен, если портится газовая плита или компьютер, если отключается телефон, если холодильник не морозит, а отопление не греет. Охотиться не умею, да и мамонты теперь не водятся, а курочки у меня в квартире не бегают. Сколько бы я продуктов не заготовил, на всю жизнь не напасешься. Холодильник отключен, продукты мгновенно портятся. Один мой знакомый, пострадавший от «Айрин», рассказал мне, что он не знал, как подогреть суп и выставил его на солнце. Тоже выход.
Это даже занятно, попадать в такую ситуацию, если она хорошо кончается. Небольшое приключение. А представьте себе худшую, но вполне предсказуемую ситуацию, когда вертолеты просто не смогут летать, потому что у них нет керосина. А керосина нет, потому что не работают соответствующие перерабатывающие заводы. А заводы не работают, потому что нет нефти, из которых этот бензин получается. Вот тут-то мы и подходим к корню проблемы. «Айрин» и все прочие катаклизмы должны нас насторожить потому, что они открывают нам картину будущего. Они как бы исподволь готовят нас к ситуации, которая вполне может случиться в будущем, причем в довольно близком будущем (это в смысле не житейском, а историческом). Они как бы призывают нас серьезно задуматься о нашем завтра.
Читайте полную версию статьи в бумажном варианте журнала. Информация о подписке в разделе Подписка
Добавить комментарий