Стоял на автобусной остановке и злился - занимался хороший солнечный день, а я снова забыл темные очки. Последнее время часто был собой недоволен - многое забывал: то выеду на трассу без водительских прав, то звонок какой-то важный не сделаю, то книгу библиотечную задержу, или не пошлю вовремя чек. А сегодня вот очки.
- Опять буду щуриться, да и глазам не полезно. С вечера приготовил, а утром, как обычно, отвлекся чем-то и забыл, - нудно пилил себя.
Тут и появился сухопарый старик в черной строгой старомодной тройке. Я не видел, когда он подошел - просто оказался вдруг рядом. Организовался из ничего. Соткался, как булгаковский Воланд из сгустившегося воздуха. Старик учтиво приподнял котелок и тихо произнес:
- Здравствуйте! Рад нашей встрече. Давно уже собирался представиться, но все как-то повода не было, а сегодня благоприятный случай выдался - вы сами изволили быть недовольны собой, молодой человек.
Он застенчиво улыбнулся. Вежливый до приторности старик сразу не понравился. Я уже далеко не молод и обращение его удивило. Говорить с ним не хотелось, и я перешел на другой конец остановки. Но старик каким-то таинственным образом оказался там уже раньше меня.
- Не сердитесь. Это же естественно, что я вас называю молодым человеком. С высоты моего возраста все живущие сегодня на земле - молодые люди. Мне уже далеко за сто.
- Далеко за сто, это уж ты лишку хватил, - подумал я, - сумасшедший какой-то.
Старик был крепок, и вид его убеждал, что он переживет еще очень многих из живущих сегодня. Умные глаза с жалостью смотрели на меня.
- Он знает, о чем я думаю, читает мои мысли, - понял я и вдруг вспотел.
- Досада у вас на лице, молодой человек. Очки забыли, да и лоб вытереть нечем - платка в кармане не оказалось. Печально, печально, - мягко сказал он и покачал головой.
- Простите меня, сэр, - вспылил я, - мы с вами прежде не встречались. Я что-то не припомню.
Он и внимания не обратил на мое раздражение.
- Встречались, встречались и неоднократно. А теперь вот познакомились. О! Я многих знаю. Сотни, тысячи людей. Среди моих знакомых и музыканты, и ученые, и писатели и даже, простите, президенты. Есть и простые люди. Больше, конечно, старики, но и молодые попадаются иногда. Всех не перечесть, но я всегда помню о моих знакомых, слежу за ними, а вы вот не припоминаете. Это самое главное, что не припоминаете. Вот подходит автобус. Путь до Нью-Йорка долгий. Еще припомните. Непременно, непременно припомните.
Он отошел в сторону, пропуская людей. Одни проходили мимо него свободно, легко, просто не обращая внимания. Другие - опустив голову, опасаясь его проникающего взгляда и предчувствуя нежелательную, но неизбежную встречу в дальнейшем...
Автобус тронулся. Старик стоял у газетного автомата и провожал меня грустным взглядом. От сердца отлегло, когда этот назойливый субъект, наконец, отстал и я почти успокоился, едва он скрылся из виду...
Странное я испытывал состояние; чувствовал какую-то неясную связь с этим человеком, хотя был уверен, что никогда прежде не встречался с ним. Постепенно ход мыслей сменил направление. Я забыл о старике, а вспомнил почему-то, как очень давно, еще до эмиграции - в первой моей жизни - ставил на телевидении оперу Александра Фридлендера "Снег" по Паустовскому. Как-то засиделся до поздней ночи, а затем блаженно стоял под мягкой струей теплого душа. Было хорошо.
- Сценарий закончил, - рассуждал я, - и горячую воду раньше на три дня дали. Можно помыться перед сном и не тащиться завтра утром в баню с ее часовой очередью.
Утро выдалось приятное. Легкий морозец бодрил. В воздухе привычно пахло дымом. Гремели переполненные трамваи, а я неторопливо шел к машинистке. Прогулка доставляла радость, и я даже не очень огорчился, когда понял, что папку со сценарием забыл дома. Вспомнил только с грустью мамину шутку: "С дурной головою - нет ногам покоя". Но это было лишь началом, незначительным пустяком. Сценарию моему не везло. Через какое-то время я оставил в троллейбусе портфель со всеми материалами по фильму - результат трехмесячной совместной работы съемочной группы. В портфеле лежали подробно разработанный режиссерский экземпляр с пометками оператора, художника и звукорежиссера, великолепные покадровые рисунки художника Юры Истратова и эскизы костюмов и декораций. Все это я должен был предъявить худсовету, на который ехал. Предстояла интересная работа. Я был взволнован и, думая над вступительным словом, которое обычно предваряет обсуждение сценария, забыл про портфель, что стоял рядом на сидении у окна, и теперь куда-то ехал, но уже без меня.
В те далекие, сравнительно молодые годы, нервы были покрепче, и я старался головы не терять, а наоборот - собирался и находил в непредвиденных случаях наиболее подходящий выход. Сегодняшний худсовет нужно было отменять. С автомата позвонил главному редактору. Не называя истинной причины, я попросил отложить худсовет на неделю. Говорить старался спокойно, но Григорий Александрович Мещеряков все же уловил беспокойство в моих интонациях и даже успокоил:
- Конечно, конечно. У нас есть чем сегодня заняться. Обсудим "Снег" через неделю. Работайте спокойно.
Я поблагодарил и повесил трубку.
Таксист быстро добросил до троллейбусного парка. Служащий "Бюро находок" - седоватый мужчина в синем халате - посочувствовал и сказал, что найденные вещи сдают обычно вечером, после смены.
- А денег там не было? - поинтересовался он.
- Да нет! Бумаги для меня очень важные. Больше ничего.
- За портфель, правда, не ручаюсь, а бумаги вернут или в мусорный ящик выбросят, - утешил он.
Ночью спал плохо. Думал не о сценарии. Все было в памяти и по горячим следам за неделю, если плотно поработать, сценарий можно восстановить. Беспокоила дурная голова. Может быть, все записывать, но где гарантия, что и ту бумагу не потеряешь?..
Утро рассеяло мрачные мысли беспокойной ночи.
Надо было действовать. Звонок в троллейбусный парк ничего не дал, и я отправился в городское "Бюро находок". Со слабой надеждой, через маленькое окошко, покрашенное грязно-зеленой краской, я поведал симпатичной женщине в пестреньком платочке свою печаль.
- Вечером много чего принесли, - сказала она, - посмотрите сами. Может и ваш тут...
С трудом поверил глазам, когда среди стройных шеренг рюкзаков, сумок, дипломатов и портфелей, увидел свой. Схватил его и нетерпеливыми, плохо слушающимися пальцами все же открыл заевший замок... Папка была на месте. Вынул сценарий... На титульном листе через название "Снег" крупные красные буквы: "РАСТЯПА! ВОЗБЛАГОДАРИ ГОСПОДА ЗА ТВОЙ ХОРОШО ПОТЕРТЫЙ ПОРТФЕЛЬ, И ЗА ТО, ЧТО В НЕМ НЕ ОКАЗАЛОСЬ НИЧЕГО ПУТНОГО! ПРИВЕТ ПРЕДКАМ!"
Ой! Как был благодарен неведомому остряку и подумал о родителях. Их уже давно не было, но они, конечно, радовались сейчас вместе со мной...
Материал фильма был снят и, я с увлечением его монтировал. В один из таких дней работал над эпизодом прощания героев на вокзале. Сцена не получалась. Никак не мог добиться нужного напряжения. Менял дубли, удлинял или укорачивал планы и за этим в общем обычным делом не заметил, как кончился рабочий день и опустели студийные коридоры. На часах было уже почти девять, когда я вспомнил, что в шесть должен был забрать дочурку из детского сада.
"Идиот!" - было самым ласковым словом, которое сказал себе. В монтажной царил ужасающий бедлам. Переполненные пленкой корзины топорщились разбухшими мешками, на витринах монтажного стола и на самом столе громоздились рулончики и рулоны. Срезки пленки валялись на полу. Все это убирать времени не было. Я прикрепил к двери записку: "НЕ ВХОДИТЬ - ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ" и выбежал на улицу. Частник, как тогда называли редких владельцев собственных машин, мгновенно домчал меня до детского сада. Позвонил. Открыла женщина - ночной сторож.
- Наконец-то, - строго сказала она, - а мы уже спать собрались.
Я вошел в комнату. Пятилетняя Машенька беззаботно скакала на батуте пружинного дивана и была так увлечена, что не заметила моего появления...
Сколько еще нелепых случаев припомнилось в этой поездке! Память работала сегодня как-то избирательно. Ничего светлого. Она подбрасывала лишь безрадостные эпизоды, словно жизнь моя состояла из одних только больших и малых забываний... За этими невеселыми раздумьями и прошел час пути. Мы подъезжали к Гудзону. Дуга автострады открыла плывущую за окнами панораму Манхеттена, восхищающего в любое время и любую погоду. Сотни машин из семи открытых полос медленно втягивались в туннель Линкольна. Пассажиры зашевелились, готовясь к выходу. Я снял с полки куртку и тут с ужасом осознал, что кошелек оставил дома. Конечно! Вынул деньги на первый путь и не убрал бумажник в карман. Даже увидел его, лежащим на краю стола... Все внутри сжалось. Показалось, что остановилось сердце. Меня бросило в жар и тут же стало холодно.
...Не думал уже, что зря ехал в такую даль и не сделаю дела, а мучительно размышлял, куда сейчас пойду, кому и что буду говорить на моем весьма скромном, особенно при волнении, английском, без документов, удостоверяющих личность и без единого цента в кармане, чтобы как-то добраться до дома...
С переднего сидения, повернув голову и слегка приподняв котелок, с лукавой улыбкой смотрел на меня уже знакомый старик Альцхеймер.
Добавить комментарий