Деликатный предмет

Первый президент России Борис Николаевич Ельцин, не помню уж по случаю какого очередного обещания, поклялся, что, если не выполнит его, то ляжет на рельсы. В бурные годы своего правления Борис Николаевич много обещал, достаточно сделал, что-то не сумел, но на рельсы в добровольном ожидании искупления так и не лег.

А вот свердловчане, не в пример знаменитому земляку, безо всяких клятв улеглись на рельсы главной городской транспортной развязки и парализовали жизнь полуторамиллионного города. А повод был. И повод серьёзный...

В канун Нового года, в разгар священного антиалкогольного похода, как несомненный результат его успеха, на полках винных магазинов стояли лишь пузатые трёхлитровые банки с напитком далеко не популярным. Остряки постоянно повторяли строку из ходившей в то время песни: "И Родина щедро по-и-ла меня берё-зо-вым со-ком, берёзовым соком..."

Одиночки и группы возбуждённых людей, в подавляющем большинстве своём мужчин, забывших о работе, в полушубках, ватниках, модных пальто и дублёнках; в сапогах, валенках, меховых ботинках; с клеёнчатыми сумками разной степени потёртости, портфелями и дипломатами; в шапках - ушанках, папахах, пирожках и шляпах; в очках и без, запыхавшись с утра бегали от магазина к магазину в тщетной надежде сыскать чего покрепче сока весенних берёз. Уже полные отчаяния, подтянулись они к концу обеденного перерыва к центральному гастроному.

Трезвость в то время распространилась так далеко, что рабочий винного отдела Валеев, который обычно к этому времени, до предела нагрузившись, в прямом и переносном смысле уже спал в своём закутке между ящиками, теперь, лишь слегка поддатый, с сочувствием смотрел на страждущих из окна отдела и на вопрошающие взгляды только складывал руки крестом, лаконично выражая этим, что ждать уже нечего, окромя могилы. Люди подходили. Образовалась внушительная толпа. Настроение её нагревалось.

- Им бы так!

- Охренели начальнички!

- О народе совсем не думают, - слышалось со всех сторон.

- Хватит базарить-то! - прозвучал зычный голос и, раздвигая людей, на крыльцо взгромоздился парень в кожане и волчьей мохнатой шапке. - Чо глотки-то рвать без толку? Комиссию создавать надо и директора вызывать.

Тут из дверей вышла полная дама в белом халате, натянутом на меховую душегрейку. Пышная черно-бурая лиса обнимала её крупную голову.

- Ну, я директор, - заявила она, - толку-то в вашей комиссии, коли водки нет.

Толпа загудела.

- Тихо! - заорал кожаный волк и, склонившись к женщине, язвительно-вежливым голосом процедил:

- Вот объясните народу, пожалуйста, как ему быть в Новый год, - и тут уже громко и строго, - что прикажете делать?!

Директора гастронома смутить было трудно.

- Граждане! - сказала она, как на открытом партийном собрании, - план 4-го квартала по алкогольным напиткам уже к ноябрьским праздникам выполнен на 107 процентов. Из Армении нам обещали отгрузить коньяк, по личной просьбе товарища Махлина. - Она развела руками и печально посмотрела вверх, словно начальник горторга там, на небе, прямо сейчас решал этот непростой вопрос. - Прибудет вагон, разгрузим и сразу выбросим. Больше ничего не обещаю. Дел невпроворот, до свидания, - и она ушла.

Потрясённая толпа на миг замолкла, потом загудела снова. Расходиться никто не собирался...

В Свердловске, как впрочем и других городах, постоянно чего-то не хватало. То мыла не было, то трусов, то колготок. Мясо в магазинах уже и не спрашивали. Если б не московский поезд, о мясе бы вовсе забыли. За молоком очередь с шести, а то не достанешь. Сыр - один сорт, иногда. Наткнёшься в командировке на баклажанную икру - целый ящик тянешь... Бывали и с хлебом перебои, но это всё, как говорится, мелочи жизни, полбеды - пережить можно. А тут - водка, да под Новый год, а его, все знают, как встретишь, так и проживешь... Тут были солидарны все. Общая боль объединила людей.

Нас учили, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Вот эта материальная сила и бросила людей на главное трамвайное кольцо города. Богатырь в волчьей шапке первым улёгся поперек трамвайного полотна. Рядом присел его приятель. К ним присоединились другие. Через полчаса уже всё кольцо дышало морозным воздухом. Трамваи тревожно звонили, милиционер бегал среди беспорядочно распростёртых тел.

- Мужики, граждане, - взывал он, - вставайте, не положено! Я понимаю вас. Сам бы лёг, но поймите и меня - служба. Вставайте! - Он бросился к костру, что развели прямо на рельсах, но сделать ничего не мог. Вскоре костры горели повсюду. Люди грелись, готовясь к холодной декабрьской ночи. Громко разговаривали.

- Дуба дадим с тобой, Пашка. Холодища!

- А хрен с ней, с жизнью такой. Нисколь не жаль.

- Точно, земляк! Без сугрева, жисть - ништяк. Так уже давно сказал поэт Мандельштампт.

Кругом засмеялись весело и беззаботно, словно забыли по какому поводу собрались тут, на рельсах.

С четырёх улиц, прилегающих к площади, друг за другом подползали трамваи, и пассажиры, понимая серьёзность повода, из солидарности присоединялись к протестующим... Подъехал милицейский газик. Майор что-то кричал, но толпа шумела, и ничего разобрать было нельзя. Газик уехал, а минут через 15 возвратился, уже сопровождая чёрный ЗИМ. Из машины вышел стройный мужчина в синем драповом пальто с воротником серого каракуля и в ондатровой шапке.

- Здравствуйте! - громко сказал он в мегафон. Народ медленно подымался.

- Прошу меня выслушать, - продолжал председатель исполкома, - Митинговать не будем. Я в курсе дела. Вопрос этот постараюсь решить.

- И такое не раз слышали, - прозвучало из толпы.

- Когда я вас обманывал? - с некоторым недоумением спросил председатель.

- Прошлое не будем вспоминать! - прокричал тот же голос. - Сейчас хоть не обмани!

- Не мешай! - кричали люди - послушать дай! Люди успокоились и замолкли.

- Внимания прошу! Все, кто прописан в городе и достиг 21-го года, получат по две бутылки водки, бутылку шампанского, а может и красного подкинем. Новый год будет чем встретить. На организацию нам, думаю, пару дней потребуется. Домоуправления составят списки. Распределим по магазинам. По паспортам получите. А сейчас прошу вас разойтись. Между прочим, рабочий день ещё не кончился. До свидания.

Он сел в машину... Люди медленно покидали площадь. Царило оживление.

- По два пузыря на рыло гарантировал.

- Наш человек, не обманет!

- Поживем - увидим! - сомневался кто-то.

- Доверие к рубежу подошло!

28 декабря, как по мановению волшебной палочки, на витринах винных отделов городских магазинов выстроились стройные ряды бутылок. Подсвеченные цветными фильтрами, они призывно сверкали, обещая радость. Покупатели, хорошо знакомые с советской торговлей, пришли заранее, опасаясь, что всем может не хватить, и большие толпы образовались уже задолго до открытия магазинов. Но всё было на редкость организованно. По очереди люди предъявляли паспорта, сдавали пустые бутылки, расписывались в списке, получали талоны и шли в кассу. Постояв минут так сорок, с чеками, шли в третью, уже совсем короткую очередь, подставляли раскрытые сумки улыбающимся продавщицам, и те осторожно укладывали в них драгоценный груз. Нашлись добровольцы. Они следили, чтобы соблюдалась очередь, чтобы вино не ушло налево. Успокаивали ещё стоящих снаружи, что ящиков навалом и, похоже, всем хватит.

На мою семью пришлось четыре бутылки водки и две - шампанского, а "Солнцедар" (в быту - "Клопомор"), я подарил соседу по очереди, который никак не мог поверить в свалившееся на него счастье. Мы вышли из магазина. У дверей стояли бабки и продавали только что купленное вино с вполне приемлемой наценкой. Спутник мой прихватил ещё пару бутылок.

- Повезло мне сегодня, - сказал он. И старый провожу, и новый встретить хватит. А ведь хорошо... Согласись! Выпить, про жизнь поговорить, а, если ещё на похмелку оставить чуток, чтобы утром поправиться, то уж вовсе замечательно... И, конечно, попариться после. Мы с мужиками в саду такую баньку скатали. Приходи, если хочешь. "Луч", наш сад называется... Вот ты мне два "Солнцедара" отдал. Баба-то твоя совсем не пьёт?

- Да так, обычно.

- А моя, как лошадь хлещет, не хуже меня. Вот теперь и прикинь... Кто в выигрыше? Тебе че-ты-ре и мне четыре. Справедливо? Не скажи.

- А ты справку возьми у доктора про бабу-то свою, может ей целый ящик отоварят, - неудачно пошутил я.

Он как-то вдруг преобразился. Покраснел весь, руками замахал. Совсем не желая того, не на шутку рассердил мужика.

- Я-то думал, ты сочувствуешь, а ты язвишь, оказывается. Он решительно шагнул в сторону. Затем остановился, нервно порылся в карманах и как-то зло сунул мне два рубля восемь копеек...

Ушёл не попрощавшись.