Только что в Балтиморском издательстве "Seagull Press" вышел роман-исследование Юрия Дружникова "Смерть изгоя" - заключительная книга биографических розысков писателя "По следам неизвестного Пушкина".
Вот уже более сорока лет Дружников профессионально занимается пушкинистикой. Великий поэт интересен писателю-эмигранту как личность - гениальная и противоречивая, как миф, полтора столетья успешно эксплуатируемый российскими политическими режимами, и, конечно же, как писатель, на чей опыт и сегодня опираются литераторы правые, левые и едва ли не все остальные.
Наверное, феномен Пушкина в том, что в душе у каждого из нас, читающих по-русски, живет свой образ писателя, помогающий нам в поисках ответа на судьбоносные вопросы всей русской культуры: кто виноват? что делать? Первой в этом осмелилась признаться Марина Цветаева в книге "Мой Пушкин". Но, очевидно, то, что позволено Цветаевой, российские пушкинисты не хотят разрешить Дружникову, воспринимая его то как еретика, то как опасного конкурента (за последние годы писатель выпустил четыре книги о Пушкине, не считая переводов и переизданий), а особо впечатлительные российские литераторы в России - чуть ли не как опасного клеветника.
Печальный опыт показывает: нынешний российский писатель может равнодушно отнестись к развалу страны, готов пережить очередной экономический и политический кризис, грабеж и раскол Союза писателей на враждующие группировки, но, защищая от Дружникова Арину Родионовну, превращенную пушкинистами в литературного консультанта Пушкина, или большого фантазера Гоголя, сочинившего близкую дружбу с Пушкиным, - российский писатель готов пуститься в рукопашную.
Два предшествующих романа Дружникова о жизни Пушкина: "Изгнанник самовольный" и "Досье беглеца" - увидели свет в Америке в 1992 и 1993, а после в России. На них с остервенением тогда набросились российские литературоведы, и патриоты, и демократы, не прощающие Дружникову того, что его образ Пушкина столь разительно отличается от академических монографий, не говоря уж об учебниках.
Рецензии, опубликованные в таких, казалось, разных по идеологическим позициям и литературным предпочтениям изданиях, как журналы "Москва", "Дружба народов", "Вопросы литературы", "Нева", показали, что понятия "толерантность" и "плюрализм" по-прежнему абсолютно чужды тоталитарному сознанию большинства российских литераторов: писатель, живущий в США, посмел сказать о Пушкине не то, что я лично думаю! И - будто включили сирену: чужой, враг, ату его!
Когда читаешь жестокие, оскорбительные слова, цель которых - не доказательно анализировать иначе толкуемый оппонентом текст (судя по фактам в опусах иных рассерженных рецензентов, пушкинские изыскания Дружникова даже не прочитаны), а побольнее обидеть, принизить, полить грязью отчаянно смелого автора, позволившего себе "покуситься на святое", на "солнце нашей поэзии". И становится мучительно стыдно за профессиональных, образованных людей, разучившихся сопереживать, не способных понять иное мировоззрение.
Юрий Дружников восстал против навязанного государством и замусоленного идеологией псевдо-Пушкина. Тщательно перепроверяет Дружников всю сохранившуюся топографию пушкинской жизни, буквально проходя по следам поэта, посещая и изучая любое из мест, связанных с именем Пушкина. Его предчувствия и ожидания оправдываются. Мы то и дело сталкиваемся с официальной мифологией: "Церковь Большого Вознесения, в которой якобы венчались Пушкин с Натальей, - насмешливо комментирует Дружников, - показывают теперь всем. Она - часть мифологического мемориального комплекса, привязанного к поэту: когда он венчался, церковь еще не существовала, ее достроили и освятили через три года после смерти Пушкина. Когда он женился, около этого места стояла другая, маленькая церквушка Старого Вознесения, ее через несколько месяцев разобрали".
Ну, а мысль Дружникова, что "наше все" патриот Пушкин хотел эмигрировать? Она до сих пор воспринимается многими пушкинистами как кощунственная, хотя осторожные намеки на побег из ссылки начинают появляться в российских источниках.
Наконец, гибель поэта. Автор "Смерти изгоя" напоминает нам, что версия о дуэли с Дантесом как скрытой форме самоубийства имеет хождение со дня смерти Пушкина, когда нидерландский посланник Геккерен первым назвал Пушкина в письме "самоубийцей, искавшем смерти". Ведь и сам поэт в состоянии хандры прокомментировал анналы Тацита: "Самоубийство так же было обыкновенно в древности, как поединок в наши времена". Князь Дмитрий Мирский, еще живя в эмиграции на Западе, сравнил смерть Маяковского и Пушкина, отстаивая свою версию самоубийства этих писателей.
По мнению Юрия Дружникова, убежденного в очевидности пушкинского самоубийства, поэт был психически нездоров, он исчерпал себя, и дуэль с Дантесом была простым способом исполнения приговора, который вынес Пушкин себе сам: "Самоубийство требует, - размышляет Дружников, - изменить весь подход к биографии поэта... Поэзия отодвинулась, оставив его в житейской смуте. Самоубийство стало активной защитой, протестом, демонстрацией его независимости. Он решил сам управиться со смертью... То был единственный и последний шаг к полной свободе".
Для самых недоверчивых читателей в конце романа-исследования "Смерть изгоя" помещен специальный историко-документальный раздел, озаглавленный "Краткая хронология попыток А.С.Пушкина выехать за границу". Впервые на основе пушкинских текстов и архивных материалов составлена своего рода анкета Пушкина-отказника: подробный перечень проходящих через всю жизнь поэта попыток легально поехать за границу в качестве дипломата и путешественника, его несбывшихся мечтаний побывать в Италии, Франции, в Африке, Китае, Америке, даже в Польше и, наконец, планах тайно бежать из России. Увы, напрасно бредил заграницей человек, напоминает Дружников, прослуживший в Министерстве иностранных дел большую часть своей взрослой жизни.
Факты неумолимо свидетельствуют в защиту оригинальной концепции Дружникова и действительно позволяют говорить о новом понимании биографии, взглядов и ряда произведений русского классика. Подзаголовок книги "По следам неизвестного Пушкина" кажется не вызывающим, а вполне оправданным. "Смерть изгоя" раскрывает нам одну за другой тайны жизни великого поэта, на которых полтораста лет лежала печать умолчания.
Добавить комментарий