Получили мы с женой приглашение на юбилей Максим Максимыча. В ресторан на Брайтоне. Жена и говорит мне:
- Ты, Миша, обязательно должен тост сказать.
- Не умею я это, - отвечаю.
- Ты же с ним десять лет проработал, - настаивает,- человек он душевный, добрый, подлости за ним никакой не замечено. Ну как не сказать хорошее слово!..
В общем, достала. А мне, как назло, ни одной мысли не приходит. Тут кто-то и присоветовал: "Зайди-ка, ты, Миша, в редакцию русской газеты, поговори с корреспондентами. Им тост сказать - всё равно, что чихнуть. Они тебе чего хочешь напишут!".
Направился я в редакцию. А там, в приёмной, две девицы сидят. Одна, должно, секретарша, а вторая на компьютере печатает.
- Мне, - объясняю, - нужен хороший тостер.
- Это не к нам, - говорит секретарша. Вам в магазин электротоваров. Это за углом.
- При чем здесь электротовары, - разъясняю. Мне нужно тост на юбилее сказать. Мне бы с корреспондентом поговорить. Мне помощь нужна.
- Ну, тогда вам к Ермолайчику, - говорит секретарша. - У него слог высокий.
- Так Ермолайчик же непьющий, - вмешивается вторая девица.- У него опыта нет.
- Тогда к Васе Гаврилкину, - рассуждает секретарша, - слог у него не такой высокий, но зато пьёт, как лошадь. В общем, выбирайте.
- Мне, - говорю, - тот, который как лошадь, ближе.
Пишет она мне на бумажке и объясняет:
- Идите в ресторан вот по этому адресу. Василий Семёнович сейчас там. Только идите скорее. Вася сейчас в умеренном подпитии. А позже придёте - будет в полном, и ни о чем с ним не договоритесь.
Нашел я ресторан и вижу: за стойкой толстая баба стоит.
- Не знаете ли, - спрашиваю, - Гаврилкина Василия Семёныча, корреспондента.
- Как не знать, - отвечает, - здесь он почти что и живет. Вон за столиком в углу статью пишет.
Подхожу я к этому столику и только хочу поприветствовать, как он сам встаёт навстречу и кричит:
- Здоров, Витюха! Садись! Что пить будем?
- Ничего себе, - думаю, - если он в умеренном подпитии меня за Витюху принимает, что же будет при полном?
- Да, не Витюха я, Василий Семеныч, - объясняю.
- Ну-ну, - говорит он, - ты мне голову-то не морочь. Витюха ты!
- Мне же лучше знать, - настаиваю, - кто я такой есть. Могу быть кто угодно, а только не Витюха.
- Тогда кто же ты такой? - удивляется он.
- Михал Михалыч я, - опять объясняю.
- И что ж тебе от меня надо? - спрашивает корреспондент.
- Мне,- говорю,- на юбилее положительный тост надо произнести.
- И произнеси, - замечает он, - кто тебе мешает?
- Так не умею я!
- Проще простого,- наливает он себе из бокальчика, - вот смотри и учись.
Тут он встаёт, поднимает рюмку и зычно так, на всё помещение, провозглашает:
- Ladies and Gentlemen, дорогие друзья!
Все в зале замолкают и смотрят на него.
- А помните ли вы, - говорит он, - что сказал наш великий русский писатель Тургенев: "Как хороши, как свежи были розы!". Не знаю как вы, а я люблю эти нежные цветы. Я люблю розы за неповторимый цвет, грациозность и сладкий аромат. Но! Как быстро вянут эти изумительные цветы. И есть только одна роза, которая не вянет, а с годами становится всё краше и краше. Так выпьем за нашу хозяйку, неувядающую розу!
Ну и ну, думаю, а еще говорят, что у него слог не высокий. Интересно, какой же тогда слог у Ермолайчика!
Все в зале начинают хлопать, и толстая баба за стойкой говорит, вся зардевшись:
- Уж вы скажете, Васенька...
А Гаврилкин садится на стул и смотрит на меня: вот, мол, как надо произносить тосты.
Я говорю:
- Ну при чем здесь розы? Юбилей-то у Максим Максимыча. Какие розы - старый плешивый козёл и смотреть не на что.
- Знаешь что, - отвечает корреспондент, - про плешивого козла сам произноси.
- Да, вам-то какая разница? - настаиваю я, - ведь вам, писакам, тост сказать - всё равно, что чихнуть. Я же заплачу...
- Иди-ка ты подальше, - говорит корреспондент, и я отчетливо вижу, что в его состоянии происходит плавная перемена от подпития умеренного к полному, и лучше всего мне убраться отсюда, и поскорей...
Наконец подходит день юбилея, а я никак положительного тоста придумать не могу. Извёлся весь. Жена надевает своё лучшее платье, я свой костюмчик, и мы направляемся в ресторан.
Юбиляр с женой у входа встречают. Максим Максимыч мою жену целует, а я в обмен его супружницу лобызаю. Потом мы друг другу руки пожимаем, и я ему в карман конверт сую. Он тогда говорит:
- Как я рад, Миша, что вы пришли!. .
А я в ответ:
- Поздравляю с юбилеем!
Но, конечно, понимаю, что одним поздравлением я не отделаюсь
А народ всё прибывает. И всюду, где столы вместе составлены, какое-нибудь событие празднуют. Рядом с нами, вижу, большая компания собирается - юбилей годовалому ребенку отмечают.
За нашим столом, между прочим, уже все закуски расставлены, и записочки с именами разложены. Смысл этого приготовления я сразу улавливаю. На левом конце стола дети Максим Максимыча сидят и другая молодежь, а все остальные на правом, причем по возрастающей. Сам юбиляр с женой посредине располагается. Мы свою записочку на правом конце стола находим. Справа от меня жена, а слева какую-то старуху посадили.
Я всё к жене обращаюсь, а она в бок толкает и требует, чтобы я и соседке внимание уделял.
- Внимание уделять могу, - говорю, - но смотреть не в состоянии.
Между тем, народ активно на тарелки накладывает и, не ожидая сигнала, приступает к закускам. Я соседке слева полную тарелку всякой снеди заготавливаю: пусть, думаю, управляется и меня от себя хотя бы на время освободит.
Мы с женой тоже потихонечку закусываем. Но тут встаёт какой-то мужик и ножом по бутылке звенит:
- Дамы и господа! - восклицает, - что же это вы так сразу к закуске? Надо же и за юбиляра выпить!..
И произносит тост. И все с удовольствием выпивают.
Жена снова толкает меня в бок и предупреждает:
- Ты, Миша, со своим тостом не тяни. А то оркестр начнет играть, и слова не скажешь.
А я замечаю, что пока слушал первого оратора, моя тарелка с закусью куда-то запропастилась. Я даже под стол заглянул. Куда же, думаю, она делась. Тут кто-то мне под нос чистую тарелку ставит.
Это, оказывается, у меня за спиной здоровый мужик стоит. Работа у него такая: чуть кто зазевается, он у него тарелку с едой со стола вытягивает и обратно чистую ставит. Нужно, стало быть, рукой придерживать, а не то голодный уйдёшь.
А народ все высказывается. Тамада то и дело по бутылке стучит и очередному оратору слово предоставляет. И выясняется из их слов - какой же Максим Максимыч замечательный человек и как все его любят.
Тут и моя очередь подходит, и тамада объявляет:
- А сейчас, дамы и господа, слово предоставляется Михал Михалычу, близкому сослуживцу нашего юбиляра.
И я встаю и говорю:
- Дорогой Максим Максимыч!..
А что дальше сказать - не знаю. Если и есть какие слова, так они все в горле застряли. Так и стою, весь вспотевший, с открытым ртом, и народ, вижу, посмеиваться начинает.
В этот момент раздаётся такой грохот, что у многих от испуга вилки вываливаются из рук, а годовалый юбиляр за соседним столом реветь начинает, и мать его с трудом успокаивает.
Сначала я подумал было, что крыша обвалилась, но после понял - оркестр это... Тут уже не до речей стало. Гости между собой, как глухонемые, жестами изъясняются, а я на оркестрантов с благодарностью поглядываю...
По дороге домой жена меня пилит:
- Что же ты, Миша, хорошее слово о товарище не сказал?
- Так я и хотел, - оправдываюсь, - да оркестр помешал.
- Ты на оркестр не кивай, - говорит жена, - я же рядом сидела и видела, как ты с открытым ртом стоял.
- Возможно,- объясняю,- что-то в горле заклинило, связки должно быть отказали.
- А если в горле заклинило, - говорит, - чтобы завтра же к ухо-горло-носу на приём записался!
- Обязательно, - соглашаюсь я
- И, между прочим, - напоминает жена, - если ненароком Максим Максимыча на бордвоке встретишь, всё ему объясни, и хорошее слово не забудь.
И как в воду глядела. На следующий день встречаю я на бордвоке Максим Максимыча. Идет весь такой просветленный, и со знакомыми раскланивается, будто знаменитость какая.
- Миша, - машет он мне рукой, - какая приятная встреча!..
- Ты, - говорю, - меня, Максимыч, извини. Хотел тебе вчера тост сказать, так оркестр помешал.
- Не бери в голову, - уверяет он, - я и так знаю, как ты ко мне относишься.
И доверительно сообщает:
- Знаешь, Миша, что самое ценное в этом юбилее было? Узнал я, как люди обо мне думают. Любят меня, уважают, добра желают.
- А почему это, - спрашиваю, - ты так решил?
- Как почему? - удивляется,- так говорили же!..
- Мало ли что говорили, - объясняю я, - это они тосты положительные говорили. Традиция такая. И с чего это ты вообще решил юбилей устраивать? Что ты - личность что-ли какая? Бухгалтером на овощебазе работал - всего и делов-то! А ты подумал, что люди на твой юбилей должны деньги тратить, да еще тосты положительные придумывать?..
Так я ему выговариваю, и голос мой звучит ровно, напористо. И слова убедительные сами по себе выливаются, и связки их не задерживают.
Но тут я замечаю, что он весь побелел, воздух ртом хватает и за скамейку держится. Махнул я рукой и пошел от него подальше. Неровен час, помрёт, и мне на его похоронах, как близкому сослуживцу, положительный тост говорить придётся...
А к ухо-горлу я не пошел: а на кой?..
Добавить комментарий