 |
Григорий Брускин очень интересный и самобытный художник. Когда я говорю об этом знакомым, которые не видели его картин, они вежливо кивают. Сам факт существования еще одного прекрасного художника не производит на моих знакомых впечатления. Но когда я добавляю, что картины Григория стоят на рынке больше 400 тысяч долларов, это производит впечатление
Увы, не я первый, а еще Антуан де Сент-Экзюпери отмечал, что когда взрослым говоришь, что видел очень красивый дом с геранью в окнах и голубями на крыше, то они не могут себе представить этот дом. Но когда говоришь, что видел красивый дом за 100 тысяч франков, тогда взрослые восклицают: «Какая красота».
Со времен Экзюпери мир стал еще прагматичнее и ценность созданного все больше связывается с его ценой. Так что с любой точки зрения — профессиональной, эмоциональной или прагматичной, девиз которой — если ты такой умный, то почему ты не богатый — Григорий Брускин заслуживает внимания.
— Григорий, как вы себя чувствуется в историческом контексте. В современных энциклопедиях вы соседствуете рядом с Брутом, убийцей Цезаря, сожженном на костре Джордано Бруно, писательницей Шарлоттой Бронте, художником Питером Брейгелем-старшим, и нашим незабвенным Леонидом Ильичем Брежневым. Как вы себя ощущаете в этой компании?
— Компания разнообразная, особенно учитывая последнее имя... Нормально себя чувствую.
— Все вместе вы делаете историю.
— Следующие энциклопедические словари покажут, что войдет в историю, а что нет. Нам отсюда трудно увидеть.
— А кто вообще делает историю? Люди, которые попадают в энциклопедические словари или все мы вместе взятые, простые смертные?
— Все мы вместе делаем историю. В том числе и художники.
— А вы кто больше, художник или писатель? Некоторые считают, что Григорий Брускин-писатель по степени своей известности забивает Григория Брускина-художника. И в связи с этим вспоминают знаменитую, нашумевшую книгу «Прошедшее время несовершенного вида». На долю этой книги выпала редкое в наше время признание.
— Для меня эта книга, вышедшая год назад, была одним из моих проектов. Мне было чрезвычайно интересно писать эту книгу. Я вспоминаю живые события и живых людей, в то время как в изобразительном искусстве я занимаюсь другим, и книга была для меня важным компенсатором некоего вакуума живых событий и воспоминаний. Вместо красок и холста были бумага и перо.
— Вы так скромно говорите об одном из своих проектов, который для многих стал событием. Полагаю, что вы из скромности не считаете себя писателем.
— Я автор всего одной книги и писателем себя действительно не считаю.
— Достаточно одной книги, чтобы остаться в литературе. А можно написать триста, но быть полностью забытым. Или написать 299 посредственных книг, а одну великую, как это было с Даниелем Дефо, автором «Робинзона Крузо», и навсегда остаться в истории. Здесь, естественно, речь не идет о сравнениях, а о том, что не часто встречаешь человека, который сочетает в себе талант и художника, и повествователя, занимательного рассказчика. Одна книга, но зато, какая значительная!
— Существуют и авторы одной картины, вошедшие в историю, как например, Александр Иванов, который известен как автор «Явления Христа народу». Но посмотрим, как рассудит будущее.
— Если отбросить вашу скромность, то чем вы интересны как художник?
— Мне трудно судить самому. Но я надеюсь, что я сделал в искусстве то, что не сделали другие люди. Есть такая хасидская притча, довольно известная про раби Зусю, который говорил, что когда он умрет, Господь не спросит его, почему он не был Моисеем, он спросит его, почему он не был Зусей... Я всегда боялся прожить не свою жизнь и надеюсь, что я живу своей жизнью в искусстве.
— Где ваши произведения представлены?
bor'ba 1995 nerzhav stal.jpg
— Вы, насколько мне известно, живете в Америке уже 13 лет. В эмиграции судьба творческих людей складывается обычно непросто и только немногим удается добиться признания и войти в американское искусство. А у вас как складывались отношения со здешними галереями, музеями и коллекционерами?
— Почти сразу после приезда я стал сотрудничать с галереей Мальборо на 57-й улице в Нью-Йорке. Сотрудничество складывалось успешно, галерее нравится то, что я делаю. Коллекционеры появляются после выставок, публикаций, звонят, приходят, словом, я не могу пожаловаться на невнимание. Что касается музеев, то и здесь ситуация благоприятная, мои работы можно увидеть в известных американских музеях, таких как Музей современного искусства, в еврейском музее в Нью-Йорке, в музеях Чикаго, Сан-Франциско и других городов. Отношение ко мне довольно хорошее.
— А как вообще относятся к российскому изобразительному искусству в последнее время? Я слышал от Александра Глезера, известного коллекционера и организатора выставок, что за эти годы интерес к творчеству российских художников упал.
— Время от времени интерес растет или падает, это естественно. В начале прошлого века был невероятный интерес к России во Франции и других странах На этом фоне известным стал русский балет, такие имена, как Дягилев, Нижинский.
Во время перестройки Запад был заинтригован Россией, удивлен тем, что в стране, от которой они ничего оригинального не ожидали, появилось искусство, отличное от западного, искусство серьезное, которое может обогатить современное искусство. В те годы все русское было в моде. Это отчасти было связано с тем, что живопись, скульптура были в моде вообще. Коллекционеры покупали довольно много, вкладывали деньги, все были помешаны на приобретении... А затем наступил экономический спад. И это совпало с тем, что Запад переключил свое внимание с Горбачева и России к чему-то другому. И интерес действительно упал. Это в целом. Но интерес к отдельным художникам как был, так и остался. И на протяжении последнего времени имена некоторых русских художников попадали в список престижных выставок, музейных коллекций, учитывались международными художественными архивами.
— Вы один из самых, скажем так, продаваемых художников сейчас. В свое время настоящий шок вызвала цена, которую дали за вашу картину «Фундаментальный лексикон».
— Она была продана за 416 тысяч долларов. Это казалось невероятным, потому что в то время советское искусство и искусство андеграунда практически на Западе не было известно, не считая очень узкого круга коллекционеров в Европе и в Америке. Этот аукцион в Москве в 1988 году, организованный Сотби, имел большой резонанс. Моя картина была продана за самую высокую цену, когда-либо заплаченную за произведение современного русского художника.
— Что свидетельствует о том, что иногда картины оценивают в зависимости от их оригинальности, а не от имени мастера.
— Стечение некоторых обстоятельств и, конечно же, твой труд способствуют порою успеху, который кажется невероятным. Не обязательно иметь имя. Недавно на аукционе Кристи моя другая картина была продана за 420 тысяч.
— Я недавно смотрел очень любопытный американский фильм, снятый пару лет назад. Прекрасному художнику было поручено дельцами от искусства написать картину под Рембрандта. И он великолепно справился с этой задачей, соответственно обработав картину, чтобы казалось, что она создана в те времена. В манере великого художника он написал портрет своего отца. После разных приключений его картина попала на аукцион, специалисты признали ее подлинной, и она была оценена в десятки миллионов долларов. По горькой иронии судьбы потом на суде он пытался доказать, что картина написана им. И с печалью признавал, что если картина подписана его именем, она стоит несколько тысяч, а если она создана якобы великим художником, то стоит баснословные деньги. Однако картину ведь написал он, а не Рембрандт. Что же ценится — само искусство или имя, ореол вокруг этого имени?
— Дело в том, что Рембрандт бывает один раз в жизни, а второй Рембрандт никому не нужен. Если сейчас художник напишет очень хорошую картину в духе Леонардо да Винчи, то это не будет искусство, это будет ремесло. Мир, созданный Леонардо да Винчи и Рембрандтом — это мир уже однажды обогативший людей совершенно необыкновенным образом, однажды уже установивший новые эстетические стандарты и принципы, а сделать все это второй раз — это уже холостой ход.
Если взять современное искусство, предположим, прошлый век, то существует квадрат Малевича, одно из самых известных произведений века, картина, которая стала иконой искусства, так же как стала «Мона Лиза» да Винчи. Но «Мону Лизу» трудно повторить, потому что техника, которую использовал Леонардо, невероятно сложна. Хотя теоретически это можно сделать.
А вот написать квадрат может практически любой. Но наш квадрат не будет ничего стоить, а квадрат Малевича стоит несколько миллионов долларов, или несколько десятков, если это тот самый квадрат, который был написан первым, существует несколько версий. Наши с вами квадраты будут не нужны, потому что квадрат уже написан, стал частью истории. Повторить историю, дважды войти в одну и ту же реку невозможно, это уже никому не нужно.
Если вы вдруг родились в Пермской области в никому неизвестной деревне и никогда не видели телегу, но вы вдруг оказались невероятным гением и создали колесо, то вы никому не докажете, что вы гений. Ваше открытие не будет оценено, потому что колесо известно человеку испокон веков, его уже открыл до вас другой гений.
— А как художнику пробиться в современном мире? В одном только Нью-Йорке десятки тысяч художников. Как им обратить на себя внимание? В этом мире существовало множество художников старых, существует множество художников новых. Как в этом многоголосии, в этом ошеломляющем многоцветье красок обратить на себя внимание, добиться, чтобы и твой голос тоже прозвучал?
— Прежде всего, нужно быть личностью, нужно иметь свой взгляд на мир, нужно оплатить кровью свое искусство. А что касается дальнейшего, уже практического внедрения своего искусства в культурный контекст, здесь очень трудно давать рецепты. У каждого своя судьба, у каждого своя звезда, все зависит от того, насколько твоя работа созвучна современности. Многое здесь зависит от удачи, от судьбы.
— Вы говорите, все зависит от личности. А как художественная личность формируется? Посмотрите, какие разные биографии у художников. Гоген поехал в Полинезию за вдохновением, а Сезанн всю жизнь прожил в маленьком городишке и ворчал на Гогена, говорил, что художник должен творить из своего сердца, а не гоняться за экзотикой...
 |
— У каждого свой путь. Ваш пример именно это и подтверждает. Сезанн сидел в своем Провансе, спокойно работал и писал свою гору Викторию и яблоки, а Гогену нужны были экзотические путешествия, экзотические мотивы, экзотические женщины.
Здесь разные факторы имеют значение, в том числе и те, что Сезанн и Гоген художники разных поколений, исповедовавшие совершенно разные идеи, имеющие разное мировоззрение. Взять эпоху романтизма. В то время, сказать художнику, что его произведение смешно, прозвучало бы как ругательство, а сейчас сказать художнику, что его произведение остроумно и вызывает улыбку — это комплимент. У нас другие идеалы, другое мировоззрение.
— Не находится ли сейчас изобразительное искусство в опасности? В свое время такие опасения высказывались, когда появился фотоаппарат. Но он художников не потеснил. А вот в наше время компьютер, Интернет. Ведь с их помощью можно сделать все, что угодно. Не уменьшается поле потенциальных поисков художников?
— Можно только гадать. Время от времени в литературе объявляют смерть романа. С начала модернизма объявляли смерть картине. Когда Марсель Дюшан, один из известнейших авангардистов, изобразил писсуар, была объявлена новая эпоха.
Безусловно, новые средства изображения очень важны, они становятся частью языка изобразительного искусства. В том числе фотография, в том числе видеоинсталляция. То же самое и Интернет. Но вытеснит ли Интернет традиционные формы искусство или дополнит их новыми формами, предугадать трудно. Лично я думаю, что картина и скульптура в традиционной форме будут жить в 21-м веке. Другое дело, что они не могут повторять того, что уже было. Для того чтобы они существовали, они должны постоянно обновляться. И я уверен, что это будет происходить.
— «Новые формы», «новые средства выражения» — постоянно слышишь эти слова и видишь произведения художников, которые исповедуют эти новые формы. И зачастую видишь, что многие художники, провозглашающие себя приверженцами нового, на самом деле совсем не художники. Ремеслом своим не владеют, рассчитывают на эпатаж, на нахрап.
— Есть хорошие работы, есть плохие работы, есть гениальные художники. Например, такой американский художник Билл Виола, который не очень известен в Америке. Он делает совершенно ошеломляющие видеоинсталляции. Это необыкновенный язык, замечательный художественный образ, который он создает. То, что вы говорите, не очень справедливо по отношению к современному языку и к современным средствам выражения.
— Я далек от того, чтобы обобщать, но, увы, часто эпатаж преобладает над мастерством, подлинным талантом, подлинной мыслью и школой. Можно, извините, выставить на обозрение свое дерьмо и обратить тем самым внимание публики.
— Существуют разные традиции. В том числе традиции эпатажа и шока, когда художник хочет шокировать зрителя. Это как бы некая традиционная форма, начиная с дадаистов или Сальвадора Дали, который шокировал публику, кончая современными художниками, в частности, русскими художниками, такими, как Кулик или Бреннер, о которых много пишут в России. Кто они — шарлатаны или замечательные авангардисты, которые вводят новый опыт в искусство, — трудно судить.
Действительно был такой художник итальянский Манцони, который запечатал в баночке свои экскременты. Это был замечательно интересный художник, который рано умер, к сожалению. Баночки его продаются по 20 тысяч долларов на аукционах. У него был такой экстравагантный жест, который говорил о том, что все, что в художнике есть, все свято и замечательно, и все является частью искусства, даже экскременты. В конце концов он это доказал, так как его баночки до сих пор являются частью современного художественного мира.
— Уважаю ваше мнение, но мне трудно с вами согласиться в этом. В чем же все же настоящее мастерство художника? Превзойти своих предшественников в осмыслении жизни и в поиске более выразительных средств, или же создать что-то такое, чего у них вообще не было даже в мыслях. То есть вместо лошади не выводить новую породу лошади, более быструю и с крыльями, а автомобиль или самолет.
— На самом деле второе. Это относится и к вашим предыдущим вопросам тоже. Самая провальная стратегия для художника — это пытаться идти по стопам своих предшественников, ибо его работа будет погребена в произведениях столь высоко ценимых им предков. Это слова Матисса, которые абсолютно точно говорят о правильной или неправильной стратегии художника.
— Бывает, современникам трудно оценить степень таланта художника. Я общаюсь с некоторыми художниками, скажем так, среднего уровня, которые искренне верят в то, что история их оценит. Некоторые из них мне говорят: ну и что, и Ван Гог за всю жизнь только одну картину сумел продать. Я из деликатности ничего не говорю им обидного, но вы можете сейчас представить большого художника таланта Ван Гога, который жил бы в нищете, никем не был признан. Это при современном размахе выставок, разных фондов и при огромном интересе к живописи, которая может привести к коммерческому успеху.
— Теоретически это можно себе представить. Но для этого нужны необыкновенные обстоятельства. Возможно, что человек много работает, его плохо знают, или он сам чурается славы, и после смерти его искусство оценивается современниками иначе и оценивается как значительное и важное. Это возможно как исключение, но не как правило.
Это произошло с таким замечате льным художником, как Михаил Шварцман, который вообще практически не выставлялся. На моей памяти в советское время он выставил один раз какой-то рисунок, да и о том жалел. Но сейчас в русском культурном контексте он воспринимается как самобытный и необыкновенный художник. Вот вам пример художественной судьбы в 20 веке.
Добавить комментарий