Не успело Станиславу Лему исполниться 80 лет, как Голливуд уже открыл для себя его творчество. Режиссер Джеймс Камерон собрался поставить роман Лема «Солярис». Но руки все как-то не доходили, и Камерон, оставшись продюсером фильма, передал постановку Стивену Содербергу. Оба кинематографиста — лауреаты «Оскаров». Камерон создал «Титаник». Содерберг снял драму «Эрин Брокович» с социальным значением и с Джулией Робертс, триллер «Траффик» про бесполезность борьбы с наркотиками и «11 друзей Океана» про ограбление казино. Обращение таких знаменитых людей к «Солярису» вызвало в Голливуде большой ажиотаж.
В отличие от них, Лем американской публике почти не известен. Конечно, в литературных энциклопедиях о нем все можно узнать: «Один из самых значительных писателей нашего века», «огромная языковая изобретательность, сочетающаяся с богатством сложных идей, частично пропадает в переводе» и т.д. В одной энциклопедии говорится, что если бы Декарт умел писать художественную прозу, то это и был бы Лем.
Но то литературоведы. Отношения же Лема с его местными коллегами сложились поистине фантастически. В 1974 году его приняли в почетные члены организации «Американские авторы научной фантастики». Тут он как раз написал язвительную и очень смешную пародию на стереотипы этого жанра — советские и западные. В Советском Союзе посмеялись. В Америке обиделись до того, что… выгнали Лема из своих рядов!
Особенно был уязвлен Филип Дик (тот, по чьему рассказу С.Спилберг недавно поставил «Особое мнение»). Он, не мудрствуя лукаво, написал письмо прямо в ФБР, где сообщал: Лем вовсе не такой уж хороший писатель; его грубые и невежественные нападки на американскую научную фантастику зашли слишком далеко и оттолкнули от него всех американских коллег; Лем — чиновник компартии или даже не один человек, а, возможно, целый марксистский комитет из Кракова; его цель — подчинить себе всю научно-фантастическую литературу США. Что делать с Лемом, Дик не знал и оставлял это на усмотрение ФБР. Дик принимал галлюциногены и, кажется, не мог похвастаться психическим здоровьем. ФБР растерялось и мер не приняло.
Вскоре литературная организация опомнилась и снова позвала изгнанника к себе — но уже рядовым членом. Он отказался. Зла не затаил, но, по его словам, «было бы неправдой, если бы я сказал, что эта история повысила мое уважение к писателям-фантастам».
Отразилось ли все это на американских публикациях Лема? Кто знает! Его книги переведены на 41 язык, их общий тираж — 27 миллионов. Однако, на английском языке «Солярис» существует только в переводе с французского. Качество этого перевода можно обрисовать одним словом: «унылый». Видимо, по этому переводу и делался сценарий для Содерберга.
Лем написал эту небольшую (всего 160 страниц) книгу в 1961 году, когда ему было сорок лет. Я давно не перечитывала «Солярис» и побаивалась — очень не хотелось разочаровываться. Сегодня меня опять ошеломило — едва ли не сильнее, чем тогда — как это талантливо и умно, какой силой воображения обладает автор.
Великолепная выдумка — встреча людей с непостижимым Океаном на Солярисе — по-новому показала ограниченность нашего познания; удивила тем, что наш способ мышления — не единственно возможный, и есть тайны Вселенной, которые им не отомкнешь.
Как все глубокие, многослойные книги «Солярис» соотносится и с сегодняшним днем.
Ведь в нем поставлена проблема Другого. Если спуститься с небес на Землю, то нет сейчас для западной цивилизации более жгучего вопроса, чем отношения с Другим: с иной, почти непроницаемой психологией, культурой, системой ценностей. Возможность контакта с Другим определит, куда пойдет (или как закончится) история человечества.
Мудрый Снаут говорит Крису о нашем интеллектуальном эгоизме. О том, что нам нужны не другие миры — это ложь, мы не знаем, что с ними делать — а собственное зеркальное отражение, и только. Однако в финале люди все-таки добиваются контакта с Океаном. Да, человеческое познание ограничено, но Лем все равно верит в его могущество.
Фантомы Соляриса — ожившая совесть, телесные воплощения стыдных или мучительных воспоминаний — прием для исследования моральной природы человека. Крис осознает, что Хари — не человек, а порождение Океана, но своей любовью он одушевляет ее и обогащает себя. Готов ради будущего с ней даже не возвращаться на Землю. Благородство, которое Крис проявляет к Хари, возвращается к нему как ее самопожертвование.
Снаут саркастически смотрит, как Крис пытается «вести себя по-человечески в нечеловеческих условиях», и считает, что это, может быть, красиво, но уж очень глупо.
Не есть ли и это сегодня вопрос вопросов: разве возможно перед слепой, нечеловеческой одержимостью — да и нужно ли? не безрассудно ли? — сохранять свою гуманность? Оказывается, что моральные терзания астронавтов из фантастического романа 40-летней давности имеют значение и для нашей жизни.
Когда в 1971 году 40-летний Андрей Тарковский обратился к «Солярису», то по свидетельству оператора Вадима Юсова, Лем отнесся к идее экранизации скептически. Однако, убежденность режиссера победила.
Тарковскому и его талантливой группе (Юсова и художника Михаила Ромадина следует упомянуть особо) удалось воссоздать тот же мир Соляриса, что в книге — странный, небывалый, но обжитой и привычный для его обитателей. Учитывая уровень советской кинотехники, это следует считать и производственным подвигом. Фантастичность этого мира убедительна и сегодня. Устарело только то, что было не выдумано.
30 лет назад магическое впечатление производил проезд пилота Бертона по земным шоссе будущего. Их специально ездили снимать в Японию — эти свистящие, бесконечные, мелькающие огнями дороги. Так вот они и устарели. На наш сегодняшний глаз из них ушло волшебство — это обычные скоростные шоссе. Поражает лишь то, что эти кадры нас так поражали.
По признанию Тарковского, его не так уж интересовали «фантастические ситуации и атрибуты — они отвлекали от главного». Как писал прекрасный критик того времени Ю.Ханютин, фильм задавался вопросом о том, «что понесет человек в Космос — холодный прагматизм или человечность?» С точки зрения советской цензуры, вопрос был не безобиден. Тема человечности была не такой уж «легко проходимой» в стране, где мораль была только «революционной», а слову «гуманизм» сопутствовал презрительный эпитет «буржуазный». Для Тарковского же, конечно, главной была именно тема гуманизма на нашей планете. М.Ромадин вспоминал, что в первом варианте сценария космос был лишь эпизодом, две трети действия шли на Земле (этому резко воспротивился Лем).
Актерский ансамбль был очень удачен. Тарковский пригласил исполнителей, обладавших «присутствием», внутренней глубиной. Крис — Д.Банионис, Снаут — Ю.Ярвет (король Лир из фильма Г.Козинцева), Сарториус — А.Солоницын (Андрей Рублев у Тарковского), Хари — 20-летняя Наталья Бондарчук.
Но это были персонажи Лема с поправкой на земную настроенность Тарковского, на наш советский опыт.
В их спорах на станции есть отзвук советской воспаленности, нервности людей, привыкших, что им вечно зажимают рот. Градус общения по сравнению с романом повышен. Невозможно представить себе, чтобы у Лема Снаут кричал: «Да пошли вы все!..» и швырялся книгами, чтобы Сарториус в лицо называл Криса «бездельником», Хари — «матрицей, копией», а она в ответ бросала им: «Я вас всех ненавижу!»
В фильме сохранен образ земной науки — соляристики — с ее земными дискуссиями, интригами, влиянием на судьбы. Заседаниям комиссии, разбирающей дело пилота Бертона (выносится решение ему не верить) отдано немало метража. (Кстати, в ролях членов комиссии Тарковский увековечил писателя Юлиана Семенова и драматурга Александра Мишарина, своего соавтора по «Зеркалу».)
В романе нет отца героя, линии отношений отца с сыном. В фильме эта линия возникла, и (как и в жизни самого Тарковского) играет важную роль. В отличие от романа, в картине есть постоянные воспоминания Криса о Земле, ее дожде и траве, о близких людях, родных местах. В финале Солярис дарит герою самую заветную мечту — на пороге отчего дома он, словно блудный сын, обнимает отцовские колени.
Тарковский говорил об этом финале: «Выход героям мы предложили иллюзорный... Он был в мечте, в возможности осознания ими своих корней, тех крепей, которые навсегда связали человека с породившей его Землей». Эти корни и крепи, память о них занимали центральное место в пантеоне ценностей Тарковского. Про это сняты все его картины, и «Солярис» тоже. Фильм получил на фестивале в Каннах специальную премию и премию экуменического жюри.
И вот прошло тридцать лет. «Солярис» вновь явился на экран в американском варианте.
Нет, это не грандиозное зрелище, где Океан демонстрирует роскошь своих мимоидов и симметриад. А жаль — кому, как не американскому кино с его техническим размахом отважиться на такое предприятие. Но режиссер С.Содерберг и исполнитель роли Криса, Джордж Клуни, вместе основавшие кинофирму, в своем интервью «Лос Анджелес таймс» отмежевались от традиционного Голливуда, сказали, что хотят делать кино ближе к независимому, к европейскому, к 60-70-м годам. Словом, более личное. Задушевное. И не такое дорогое. «Солярис» обошелся в каких-нибудь 47 миллионов — вдвое меньше, чем нынешние боевики.
Эта картина — огромный комплимент книге Лема. Оказалось, что из книги можно столько повыбрасывать — и все равно еще останется на 96-минутный фильм!
Во-первых, в фильме нет Океана.
Есть просто такая планета, где происходит что-то необычное. Но человечество этим не мучается. Соляристики никакой нет. И вопроса о закрытии станции нет. Криса вызывает на Солярис Гибарян — по дружбе, в частном порядке.
Шесть интереснейших разговоров Криса со Снаутом исчезли. Впрочем, с таким Снаутом и не очень-то поговоришь. Это косноязычный парень со странными ужимками. В конце выяснится, что и не Снаут он вовсе…
Сарториуса заменили (конечно, из соображений политкорректности) женщиной-негритянкой, доктором наук. Зато, из тех же соображений, убрали толстую негритянку — загадочную гостью Гибаряна (унизительно для африканских женщин). Хари, разумеется, есть — только ее, следуя вышеупомянутому переводу книги с французского, почему-то зовут Рея. Поскольку Криса играет герой-любовник Джордж Клуни, сюжет и переработан соответственно. Студия рекламирует картину, цитируя рецензентов: «Гипнотический сплав психологического триллера и любовной истории»; «Психологическая драма о любви и смерти, реальности и мечте».
Нечеловеческое начало в Хари не подчеркнуто, притушено с самого начала. Это ведь не элегантно — чтобы такая хорошенькая женщина, предмет любви самого Джорджа Клуни, вышибала двери, ломилась вон из ракеты, страшно кричала. Даже выпивание жидкого кислорода показано деликатно. Поэтому нет и чуда ее перерождения.
Клуни как раз непривычно серьезен и даже грустен. За это его очень хвалит критика. Правда, в связи с его персонажем у студии возникли было некоторые проблемы с прокатом.
Дело в том, что убрав из книги почти все, что можно, кинематографисты все-таки обогатили ее одним добавлением. Это обнаженная задняя часть Джорджа Клуни. Едва она явилась на экране, фильму присвоили категорию «R». Это значит, что подростки до 17 лет могут приходить только с родителями. На студии упали в обморок — решение грозило потерей миллионов зрителей — и быстро добились пересмотра. Теперь «Солярис» получил категорию, по которой рекомендуют осторожность лишь до 13 лет.
Нет ничего более не соответствующего духу книги Лема, по-интеллигентски, по-чеховски целомудренной, чем этот, в общем-то, вполне безобидный, крепкий, самоуверенный голый зад. Клуни демонстрирует его в постельной сцене с Реей. Оба лежат рядом на животе и беседуют, кажется, о том, что у Реи была безумная мать. Я говорю «кажется», потому что уверена: едва покоритель женских сердец Клуни впервые доверил камере свой дерьер в натуральном виде, внимание аудитории приковалось исключительно к этому предмету. В этом нет ничего дурного, кроме одного: это вопиющее, грубейшее нарушение стилистики «Соляриса».
На вопрос, что привлекло его к «Солярису», Содерберг ответил: «То, что это про любовь и смерть». (После внезапной смерти любимого отца это его неотступно занимает). Что его заинтересовала ситуация, когда человек «получает второй шанс в любви». А также, когда «он взаимодействует с физическим воплощением своей памяти. И это воплощение знает, что оно воплощение, и ему от этого плохо».
Больше о содержании картины ни режиссер, ни актер говорить не стали. Но пояснили свой подход к этому содержанию.
Оно зависит от того, что туда привносит каждый зритель. «Вы должны, — сказал Содерберг, — смотреть и говорить самим себе, что вы сами думаете обо всех этих вещах... Толковать картину можно и в религиозном, и в светском духе. Я считаю, что на большие вопросы ответов нет, и надо с этим примириться». Клуни добавил: «Как говорится в фильме — ответов нет, есть только возможности выбора. Все зависит от того, во что верите вы лично, от вашего отношения к Богу и так далее».
Ответов на большие вопросы, возможно, и нет. Но нет в фильме и самих этих вопросов — ни больших, ни малых. Книга Лема просто содрогалась под их внутренним напором. В фильме на их месте зияет дыра.
Картина не берет на себя никаких обязательств перед зрителем. У кого есть время и деньги на билет — пусть приходит и сам поразмышляет о своем.
Интервьюер верно отметил, что фраза «Ответов нет — есть только возможности выбора» (что бы она ни означала) есть, фактически, «политическая платформа» режиссера. Существует такая система взглядов — субъективизм («у каждого своя правда») и релятивизм («нет ничего абсолютного — в том числе, например, добра и зла»). Мировоззрение удобное, в частности, тем, что не слишком побуждает к интеллектуальному любопытству и умственным усилиям. Ответов-то все равно нет.
Три года назад соотечественник Лема, поэт, Нобелевский лауреат Чеслав Милош тоже дал интервью «Лос Анджелес таймс». Его собеседник затронул тему субъективизма, на что Милош сказал: «Папа Иоанн Павел II недавно напомнил нам в своей энциклике «Вера и Разум» о ценности человеческого разума. Папа справедливо задается вопросом о будущем разума. Сможем ли мы и дальше понимать друг друга, руководствуясь общими, не субъективными принципами? Когда каждый идет отдельным путем, следуя собственной правде, это не только отрицание объективной реальности, но это, по определению, приводит к распаду морального порядка. Именно это имел в виду Гете, когда связывал субъективность с упадком. Гете понимал, что не может быть универсальности без разума. Что субъективность — это сон разума».
От книги Лема нельзя было оторваться. На фильме Содерберга разум отдыхает в мягком кресле. Кинокритик Кеннет Теран называет фильм «размышлением без ответов о любви, смерти, сознании и личной сущности человека». Пишет, что зрителя картина не трогает, и что от нее веет ледяным холодом.
С останками сюжета фильм проделывает головокружительную операцию. Чтобы привести все к хэппи-энду, Криса превращают в фантома. Не зная о своем преображении, он возвращается на землю и страдает в одиночестве. Как раз в тот момент, когда он режет овощи к ужину, у него за спиной раздается голос Реи. Поспела в самый раз! «Жив я или нет?» — в изумлении осведомляется герой. «Нам не надо больше так думать. Все прощено, теперь мы вместе», — ответствует красавица.
У Станислава Лема есть свой сайт на интернете. под названием «Солярис» (его ведут сын писателя Томаш и его секретарь Войцех Земек). Два дня назад, когда я посещала этот сайт, Лем еще не видел нового фильма. Однако, он слышал, что его рекламируют как любовную историю. Автор осторожно заметил: «Насколько я знаю, книга не была посвящена эротическим проблемам людей в космосе». Он добавляет, что если бы была, то он бы так ее и озаглавил — «Любовь в космосе». А «Солярис» потому так называется, что написан про встречу с Океаном — не гуманоидным, не мыслящим, но активным началом, которое обнаруживает в людях их тайны и трагедии. Лем сравнил «Солярис» с «Моби Диком» Мелвилла, в котором тоже рассказано не только о гaрпунах и китовом жире.
Я с нетерпением жду, что скажет Лем, когда узнает, что его Белый Кит — Океан — погиб от голливудского гарпуна.
В книге Крис — гражданин Вселенной. В фильме Тарковского он — обитатель земного шара. У Содерберга он счастлив с любимой в кухне собственной квартиры.
Добавить комментарий