Достойна памяти потомков

Лидия Корнеевна Чуковская. 1938 г. Из семейного архива.

7 февраля — день памяти
Лидии Корневны Чуковской

O Лидии Корнеевне Чуковской забывать нельзя. Такие люди, как она, представительствуют за нас перед Высшим судом, если он есть, и уж точно перед судом Истории. Их немного — святых и праведников нашего времени. С определенностью могу назвать только троих:

Андрея Дмитриевича Сахарова, Дмитрия Сергеевича Лихачева, Лидию Корнеевну Чуковскую. С горечью осознаю, что новые поколения их не знают.

Им — молодым и не знающим — хочу в короткой заметке рассказать о Лидии Корнеевне, бывшей для нескольких поколений примером духовной несломленности и противостояния неправой власти.

Когда в начале Перестройки, с трудом раздобыв ее адрес, я написала ей письмо, там был такой вопрос: Почему вас не видно и не слышно, в то время как множество далеко не столь достойных людей заполонили экран? Ответ пришел незамедлительно: "Потому и не видно...".

Нет, ее не манила слава попасть на страницы газет и журналов, стать известной, знаменитой, популярной; все, что она делала, было продиктовано внутренней потребностью — иначе не могла.

— Не могла не написать повесть "Софья Петровна" (ноябрь 1939), в которой наглядно представлена и изобличена фантасмагория сталинщины. Это, пожалуй, единственное произведение, написанное по горячим следам событий, ценнейшее свидетельство современника. После ее публикации в России (журнал "Нева", 1988) восклицания живших в годы террора "мы ничего об этом не знали" перестали казаться правдой, превратились в фальшивые самооправдательные отговорки...

Исследование механизма террора, начатое в "Софье Петровне", Лидия Корнеевна продолжила в незаконченной автобиографической повести "Прочерк". И опять могу сказать, что анализ сталинщины в повести уникален, он беспощадно точен; с другой стороны, драма прошла через судьбу самой Лидии Корнеевны, отняв у нее любимого мужа, талантливого физика Матвея Бронштейна, поэтому вся повесть пронизана лирикой. Это крик любящей женщины и одновременно обличительный документ потрясающей силы.

Очень советую молодым не пропустить этого захватывающего чтения.

— Не могла не рассказать об Анне Ахматовой, с которой, начиная с 1938 года, ее много раз сводила судьба. "Записки об Анне Ахматовой" останутся единственной книгой, где речь поэта передается едва ли не с буквальной точностью, так как Л.К., владевшая стенографией, записывала все свои разговоры с великой собеседницей.

Нельзя не умилиться "критическому ражу" некоторых сегодняшних публицистов, обвиняющих Записки Чуковской в "субъективности" и противопоставляющих им "объективные" записи доносчиков, подосланных органами. Ей-богу, свидетельства Лидии Корнеевны представляются мне неизмеримо более правдивыми и ценными, уже по одному тому, что принадлежат человеку совестливому и непродажному. Боюсь, что ее "оппоненты" подобных характеристик не удостоятся.

— Не могла не возвысить голос в защиту "избиваемых" властью — Синявского и Даниэля. Она выступила с Открытым письмом против неприкасаемого в те годы Шолохова, огорчавшегося, что нельзя "по-революционному" (то есть поставив к стенке без суда и следствия) расправиться с печатавшимися на Западе крамольными литераторами. И пусть ее Открытые письма до их публикации — уже в постперестроечные годы — прочитаны были сравнительно небольшой горсткой людей, но голос ее прозвучал, слово было сказано, и живущим сегодня уже не так стыдно за тех, кто жил тогда.

— Не могла не описать в книге ("Процесс исключения") позорного спектакля своего изгнания из Союза советских писателей (1974). Сделала это блестяще, использовав краски сатиры и сарказма и дав впечатляющий портрет самой организации и ее "лучших" представителей. В течение долгих пятнадцати лет Чуковская жила без возможности печататься. Тяжелейшая для писателя ситуация. Писала в стол, обдумывала новые сюжеты, сочиняла стихи — короче: наращивала "поле деятельности" для дочери Люши, Елены Цезаревны Чуковской, которая после смерти Лидии Корнеевны взялась за публикацию оставшихся от матери (и деда) архивных материалов.

— Не могла не написать великолепную книгу об отце "Памяти детства", увидевшую свет только после снятия запрета с имени ее автора, в 1989 году; с тех самых пор книга эта числится в "библиографических раритетах". Если кто из молодых не знает, поясню: отец Лидии Корнеевны — тот самый Корней Иванович Чуковский, что до сих пор является любимым детским писателем на всем русскоговорящем пространстве. Его старшая — и любимая — дочь не только не посрамила фамилии (кстати, Чуковский сам сложил свое имя из данной при рождении фамилии Корнейчуков), но создала себе собственное имя, то есть прирастила отцовское достояние. Так образовался феномен "рода Чуковских", славно поработавшего на русскую культуру и общественное сознание 20-го века.

Трудно в маленькой заметке объять все сделанное Лидией Корнеевной. Конечно, я многое пропустила: и редкий по силе воздействия очерк-воспоминание о Марине Цветаевой "Предсмертие", и незаконченную полемическую книгу о Надежде Мандельштам "Дом поэта"... Но остановлюсь. Пусть читатель — в особенности юный — попробует сам открыть для себя это достойное уважения и любви имя — Лидия Корнеевна Чуковская.