Авраам Шифрин: Жизнь в «четвертом» измерении

А. Шифрин (справа) и Михаил Колесник, один из руководителей украинского национального движения. Озерлаг, 1957

Обычная жизнь протекает в трехмерном пространстве. Ну, а если человек:

— был сыном "врага народа";

— воевал в штрафном батальоне и кончил войну в 22 года в звании майора;

— был приговорен к расстрелу за шпионаж в пользу Америки и Израиля;

— десять лет провел в "послесталинских" лагерях и тюрьмах;

— совершил 7 побегов из лагерей...

Так вот, если человек все это проделал и пережил, может быть, он проживал в каком-то ином, отличном от нашего измерении, например, в четвертом?

Но нет, автор книги, лежащей на моем столе, Авраам Шифрин¹, жил в одном с нами мире в ныне исчезнувшей стране, под названием Советский Союз.

А книгу свою он назвал "Четвертое измерение" только потому, что порядки в этой стране и на подвластных ей территориях лагерей и тюрем, где автору довелось побывать, не поддаются законам разума, необъяснимы с точки зрения здравой логики и юридического права. Пытаясь понять эти порядки, автор — человек умный и проницательный, — юрист по образованию, заходит в тупик и восклицает: сумасшедший дом! Ныне Советского Союза нет на карте, но для того чтобы не повторять его безумные уроки, многим, особенно тем, кто у власти, ей-богу, не повредило бы знакомство с этой книгой, изданной в первый раз мюнхенским издательством "Посев" в 1973-м году.

Обратите внимание на эту дату. В те годы о подобных публикациях в Советской стране нельзя было и мечтать. Не то что книги о лагерях — лежали под спудом "Доктор Живаго" Бориса Пастернака, "Все течет" и "Жизнь и судьба" Василия Гроссмана, "Котлован" и "Чевенгур" Андрея Платонова, "Собачье сердце" и "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова². Вдумаемся: самое лучшее написанное за годы советской власти было под запретом, крошечными порциями через "тамиздат" доходило до советского читателя, рисковавшего в этом случае головой. Почему они, эти гениальные, кровью написанные произведения, не издавались, арестовывались, предавались анафеме, особенно если их публиковали на Западе? Почему их творцы шельмовались, преследовались, были доведены до сумасшествия или преждевременной смерти? Единственно потому, что простодушные авторы писали правду о жизни в стране, в то время как ее руководители все делали, чтобы эту правду скрыть, заменить подлогом.³

И это происходило с книгами, описывающими явную, не спрятанную за колючей проволокой жизнь; о существовании той второй, как и о реальности опоясывающего всю страну Архипелага лагерей, мы (говорю о своем — послевоенного рождения — поколении) узнали в хрущевскую "оттепель", когда на поверхность просочилась первая и единственная "ласточка" — повесть Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича". И все. Ворота закрылись. Сокрытие правды продолжалось.

Перестройка середины 80-х — спасибо ей за глоток свободы! — проходившая под лозунгом гласности, дала нам возможность не только прочитать вершинные отечественные произведения XX века, но и познакомиться с "лагерной литературой". Не забыть этих жгучих, оглушающих сознание впечатлений! Мое поколение узнавало о миллионах репрессированных, названных карательными органами "врагами народа" и отправленных в качестве рабов на лесоповал, в шахты и рудники, на пытки и смерть без суда и следствия в подвалах следственных тюрем.

Миллионы. Соотечественников. Безвинных. Но даже если виновных? Было ли то, что тогда происходило, судом? И можно ли назвать то, что практиковалось в лагерях и тюрьмах, наказанием?

Среди незабываемы книг, в Перестройку нами прочитанных, — а это и "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург, и "Непридуманное" Льва Разгона, и воспоминания Евгения Гнедина, и книга об отце Юрия Нагибина, и "Колымские рассказы" Шаламова, и "Архипелаг Гулаг" Солженицына, — я выделю сейчас одну со странным названием "Факультет ненужных вещей". Автором ее был Юрий Домбровский, а название его замечательной книги заключало в себе точное обозначение науки о праве, юриспруденции, бывшей в советское время никому не нужной и бесполезной. Право заменял произвол.

На факультете ненужных вещей до войны учился Авраам Шифрин, автор книги, о которой я сейчас пишу. Его "свидетельство очевидца" не появилось в годы Перестройки в одном из российских толстых журналов. Оно было напечатано до того и писалось в расчете на заграничного читателя. А жаль. Все же аудитория направляет перо. В книге для своих, наверное, было бы меньше моментов авантюрно приключенческих и больше бытовых зарисовок, осмысления. Хотя что я говорю, хватает в книге и того, и другого.

"Свидетельство" Шифрина во многом отличается от нами прочитанных.

Это книга — крик, воззвание, призыв, просьба о помощи. И просьба не о себе — он-то после неимоверных мучений все же вырвался и из лагеря, и из страны, — автор кричит о тех, кто остался "в зоне", за колючей проволокой, под вышками с автоматчиками, в свете нестерпимо ярких прожекторов. А еще — об "отказниках" — бытовало в 70-х такое слово, обозначающее советских евреев, не выпускаемых в Израиль. А еще — о национальных меньшинствах — украинцах, грузинах, прибалтах, — борющихся за независимость.

За прошедшие почти сорок лет многое изменилось. И "отказники" уже давно переселились в Израиль, а кое-кто даже успел поменять страну проживания; Украина, Грузия и страны Балтии добились независимости и теперь решают, что с нею делать... Главный же вопрос — о верховенстве права, то, в чем еще юный Пушкин убеждал "царей": Владыки, вам венец и трон / Дает закон, а не природа. / Стоите выше вы народа, / Но вечный выше вас закон, — этот вопрос до сих пор не поддается решению.

Прочла у Шифрина, как на Лубянке избиваемый на допросе взмолился: "Я же еще подследственный, а не осужденный". Палач-следователь подвел его к окну и, показав на толпу, снующую внизу, процедил: "Вот они — подследственные, а ты уже осужденный". Похоже, что вращением кровавого колеса, проехавшего по телам миллионов, руководило не стремление обличить и наказать "контрреволюционеров", а желание "превентивно" устрашить и запугать все слои населения. И осознавали это сами "судьи". В книге Авраама Шифрина мы сталкиваемся с евреем, осужденным за "украинский национализм", с орденоносцами, героями отгремевшей войны, названными "врагами народа" и отправленными в лагеря, с поверившими советской пропаганде "возвращенцами" с Запада, с целой деревней крестьян-староверов, скрывшихся от зверств революции в лесах Южного Урала и-таки настигнутых бдительной властью спустя десятилетия.

С другой стороны, и "освобождение", последовавшее для тысяч заключенных после XX съезда, имело характер санкционированной сверху кампании: выездные комиссии в спешном и массовом порядке выявляли "невиновных", как будто можно было "проверить" сфабрикованные обвинения и вырванные под пытками самооговоры...

Так были ли вообще в тех лагерях враги советской власти? Или все "политические", осужденные по 58 статье, были перед властью виновны разве что в передаче антисоветских анекдотов (именно за анекдот был в 1937-м году арестован отец автора книги, сгинувший в колымском лагере)⁴.

Оказывается, были. И автор книги, Авраам Шифрин, — один из них.

В этом, может быть, главное отличие "Четвертого измерения" от большинства книг на лагерную тему. В них — о выживании, о борьбе за жизнь и сохранение человеческого достоинства в условиях ада. У Шифрина — о борьбе с ненавистной системой, начатой на воле и не прекращающейся даже в заключении. Причем, десятилетняя лагерная одиссея Авраама Шифрина пришлась на послесталинские годы (1953-1963), что важно для понимания одной из центральных идей книги: дело не в Сталине, а в самой системе беззакония и попрания человеческих прав.

Отсюда и описание множества человеческих судеб как иллюстраций беззакония, и постоянная авторская присказка — глядите! Это происходит не в какие-то 30-е годы, это сейчас, сейчас, когда верхи заговорили о возвращении к нормам законности...

Невыносимо трудно поверить в то, что все описанное действительно имело место, к тому же, в такие близкие к нам годы, в период "оттепели". Но приходят на память события и лица совсем недавнего времени: явно инспирированные процессы, в ходе которых обвинялись и приговаривались к лагерям невинные, но неугодные властям люди, и поневоле начинаешь с большим доверием относиться к тексту Шифрина, хотя порой описанное в нем кажется фантастикой.

Сколько в книге моментов "чудесных спасений", когда, кажется, гибель неминуема, но Высшая сила простирает руку над героем, и он остается жив. Причем, о Высшей силе даже не заикается, объясняя спасение случайными обстоятельствами. Невероятны рассказы о подготовке и попытке побегов. Разум отказывается этому верить. Ну не может человек это проделать и это выдержать! Как можно остаться живым после неудачного побега, пройдя через побои, голод, арктическую стужу карцера... А ведь таких попыток было семь! Как можно выдержать все более и более страшные тюрьмы, куда загоняли "штрафников" за попытку бегства... Лесоповал и рудник кажется санаторием перед ужасающей Вихоревкой и ее зловещим начальником, прозванным "Гитлером". Сам автор, описывая эту тюрьму, где провел год, чуть не сведший его в могилу, просит прощения у читателя за страшный рассказ.

И хоть прозвучит банально, но это правда: выдерживал за счет воли, непокорства, железной внутренней дисциплины... А еще — тут уж я должна добавить от себя — каких-то поразительных, возможно, экстрасенсорных свойств личности. Ведь не зря же к нему тянулись люди, он притягивал к себе таких же, как он, несломленных, непокорных, борцов за человеческие права, будь то свобода вероисповедания или проживания в своей стране. К тому же, в книге говорится об интересе к парапсихологии, возникшем у автора на лагерных дорогах... Что в общем не удивительно.

Интеллигенты, даже в лагере продолжавшие писать стихи и искать истину, староверы, поражающие внутренней неколебимой мощью, особенно в сравнении с бесчеловечными надзирателями и "сатаной" начальником лагеря, и рядом — уголовники, блатные, ставшие "политическими" после того, как кровью писали на стенах тюрьмы или делали наколки на теле: "Долой советскую власть!" Уголовникам, многие из которых, прилепились к Аврааму, уделено немало страниц, в том числе ошеломляющих. Чего стоит рассказ об уголовнике, отрезавшем себе оба уха, или о другом, распявшем себя в карцере... Оба пошли на изуверские, самоистребительные акции из стихийного протеста против насилия и издевательств, и автор не спешит их осудить, он размышляет о силе человеческих характеров, получивших неверное направление.

Находясь в тюрьме, автор чутким слухом ловит все позывные, идущие с разных сторон: он в курсе всех бунтов и выступлений в тюрьмах, лагерях, населенных пунктах.

Слышали ли вы о Новочеркасске? Сознаюсь, что лишь недавно узнала об этом городе, где в 60-е вспыхнуло восстание доведенных до отчаяния голодных людей. Выступление проходило в "благословенные" хрущевские времена и было подавлено армией. Подробности: офицер, не пожелавший отдать приказа стрелять по своим, тут же на глазах у толпы пустил себе пулю в висок. На усмирение "голодного" бунта были присланы части из среднеазиатских республик — тактический ход, успешно применяемый властями в борьбе с коренным населением.

Не все бунты кончались усмирением. В книге Шифрина есть примеры голодовок заключенных, их массовых выступлений, приведших к "слому", жестокого режима, к некоторым, пусть и временным, послаблениям.

Еще одна "криминальная" в глазах начальства сторона Авраама Шифрина та, что он сионист. Слово это, бывшее в советское время ругательным, хоть и малопонятным, означает всего лишь желание еврея поселиться на земле своих отцов. И начиная с 1948 года, когда было создано государство Израиль, это желание могло найти не метафизическое, а вполне реальное удовлетворение.

Удивительна история о том, как в лагере в праздник Йом-Кипур (еврейский Судный день) заключенный Гриша, сын кантора, по просьбе Авраама, запел молитву — наперекор всему, что творилось вокруг.

Не менее удивляет история о переводе "Эксодуса"; получив эту книгу из рук такого же "зэка", Авраам решил перевести ее с английского языка на русский для своих собратьев. Сама по себе работа в лагере над переводом — втайне от надзирателей, без словарей — была невероятной. Но завершилась она прямо-таки чудом — при неожиданном обыске рукописные тетради с "русским Эксодусом" были Аврааму возвращены — надзирателю показалось, что это печатные книги (рукописи при обыске изымались!).

Трудно поверить, что та самая книга Леона Юриса, которую в середине семидесятых привезли к нам в Москву наши литовские друзья, книга, заставившая меня по-новому взглянуть на трагическую и героическую еврейскую историю двадцатого века, была переведена в тюрьме Авраамом Шифриным. Низкий поклон!

Прочла в "Четвертом измерении" про возможную участь, уготованную советским евреям: в кратчайший срок проложенная зеками железная дорога в тайге заканчивалась крутым обрывом над рекой. Чтобы поездка была только в один конец... Не верится? Вот так в "Эксодусе" европейские евреи не верили в рассказы про фашистские газовые камеры...

Неужели из заключения лучше видны пороки государства в целом? Скажем так: лагерь — зеркальное отражение породившего его социума. Мне были интересны размышления автора о "десятилетних циклах" в деятельности Гулага.

Вспышки репрессий, после которых лагеря наполняются новым "рабочим мясом", по наблюдениям Шифрина, следуют каждые десять лет и вызваны возникающей потребностью государства в бесплатном труде заключенных. Что ж, одно из возможных логических объяснений.

Или о воровстве: лагерные "чины" совсем так же, как их коллеги "на воле", спешили урвать себе все что плохо лежало — у других чинов, у государства, у заключенных. В Мордовских лагерях начальники списывали в брак вагоны производимой зэками мебели для последующей продажи и обогащения.

И вот слушаешь про сегодняшнюю кампанию по "борьбе с коррупцией", объявленную в верхах, и думаешь: пока "начальники" в России будут одновременно "осуществлять надзор" и "заниматься бизнесом", ничего путного из этой борьбы не выйдет.

Книга получилась, несмотря ни на что, светлая. Да, да, светлая. В той же сырой железобетонной камере-склепе Вихоревки (где сидели вперемешку политические, уголовники и один больной туберкулезом в открытой форме) узники в мае "выгуливали" веточку от веника: каждый по 15 минут лежал на скамейке, держа банку с "растением" в солнечном блике — и веточка зазеленела.

Надзиратели выбросили эту зазеленевшую веточку, как уничтожили позднее в Мордовии арестантские притюремные огородики: все живое, теплое, человеческое из "зоны" изгонялось. Но веточка-то была! И был в той же Вихоревке надзиратель, вернувший Аврааму тетрадку с переписанными стихами, когда тот, полуживой, воззвал к его человеческим чувствам...

Мне кажется синптоматичным, что книга эта переиздается именно сейчас.

В 1960-е из радиотарелок неслись утверждения Хрущева об отсутствии в стране политзаключенных — под издевательский смех этих самых политзаключенных и под лязганье колес вагонов с "живым грузом", шедших на восток... Неправосудие тогда творилось под успокоительные речи о восстановлении законности. В наши дни не будем об этом забывать.

Авраам Шифрин умер в 1998 году. В его книге ничего нет о четвертьвековой жизни в Израиле, о потере ноги — последствие промозглых тюрем и карцеров, о счастливой женитьбе на соратнице по борьбе, о рождении детей и внука... Обо всем этом, как и о кипучей общественной деятельности Авраама на земле предков по защите прав советских политических заключенных, можно прочитать в "Эпилоге редактора, 35 лет спустя", написанном Элеонорой Полтинниковой-Шифрин⁵. Похоронен Авраам на Масличной горе в Иерусалиме. Да будет благословенна память праведника!

¹ А. Шифрин. Четвертое измерение. Иерусалим, 2008, второе издание

² Список далеко не полный. А Мандельштам? А Хармс и Введенский? А ранний Заболоцкий? Их произведения были тщательно скрыты от советских читателей

³ Да что там литература! — реальную жизнь предлагалось не замечать, беря на веру лживую газетную трескотню и торжественные выступления "партийных вождей". Жизнь шла параллельно ее фальшивому отображению.

⁴ Арест отца послужил для сына побудительным мотивом в его борьбе с неправедной властью.

⁵ В "Эпилоге редактора" Элеонора Шифрин обнародовала любопытные сведения о южнокорейском пассажирском лайнере, сбитом в 1983 году советскими ракетами над Сахалином. Проведя тщательное расследование, Шифрин и его жена пришли к выводу, что пассажиры самолеты остались живы и были помещены в советские лагеря. Мало того, американские спецслужбы знали об этом...

Что сказать! Сколько раз мы говорили: "не может того быть", и потом это оказывалось правдой...