“Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда…” — эти ахматовские строчки можно поставить эпиграфом к новой пьесе, поставленной на сцене Бостонского Центра Искусств режиссером Лилей Левитиной. Еще не сошел с экранов “Swimming Pool” Франсуа Озона, не без пикантности, хотя довольно пошлой, повествующий о немолодой писательнице, чьи летние наблюдения и переживания стали основой написанного ею романа, как вот оно — еще одно произведение на схожую тему. И опять в центре писательница, и снова немолодая, и — надо же! — тоже в конфликте с молоденькой “вертихвосткой” (правда, в нашем случае — приехавшей на каникулы собственной дочерью), и — еще одно совпадение — “полем сраженья” для обеих женщин является молодой и очень простой человек. В пьесе Де Сантиса — и в прекрасном исполнении Шона Ляконта — не только простой, но и слегка умственно “заторможенный”. Но между фильмом, который, признаться, мне не понравился, и спектаклем, поставленным по пьесе доселе никому не известного автора (в программке обозначена “мировая премьера!”) — огромного размера дистанция. Спектакль меня задел, и это при том, что эстетика происходящего на сцене была мне глубоко чужда. Эстетику эту я бы назвала “грубой”, “телесной, “мужской”. В названии рецензии я ее обозначила словосочетанием “язык шока”. Причину же того, что спектакль меня задел, я бы и хотела объяснить, в первую очередь, самой себе.
Да, спектакль жесткий, поставленный не по-женски сильной и дерзкой рукой, но это рассказ о хрупком и ранимом сердце, об обретенной и потерянной им любви. А пьеса повествует, собственно, о вполне ординарной ситуации — любовном соперничестве матери и дочери. Пьеса о том, как “страсти рвутся в клочья”, в ней есть некий перехлест, обличающий буйный темперамент ее автора. Режиссер вроде бы идет за Де Сантисом, показывая “телесное начало” в отношениях женщины и юноши, но есть в этих отношениях и еще нечто, о чем зритель может догадаться по режиссерским намекам, по удивительно тонкой и разнообразной мимике и пантомимике актрисы. Я говорю о Марии Монаховой, актрисе из Монреальского Theatre Deuxieme Realite, которая явилась подлинной находкой спектакля. Оба молодых американских актера — Джулия Мак-Нивен и Шон Ляконт — очень хороши и составляют с ней слаженный ансамбль, но первую скрипку бесспорно играет она. Так вот нежность и трепетность актрисы и само обрамление пьесы, о котором следует сказать особо, как бы отрицают явленное на сцене телесное действо. А обрамление таково: еще до завязки спектакля Он и Она разыгрывают пантомиму, на фоне трех прозрачных занавесей, спускающихся с потолка на просцениум. Пантомима двух влюбленных, протекающая под ритмичную лирическую мелодию, сквозь которую слабо проступают итальянские слова (о, говорящая о любви божественная lingua italiana!) — вот он ключ к режиссерскому замыслу. А на сцене — страсти нарастающие по восходящей линии, выяснение отношений, громкие крики, доходящие до скандала и истерики. Последняя сцена спектакля, идущего без антракта, когда две женщины долго, дико и нестерпимо громко бранятся, а юноша в страхе забился под стол и, кажется, потерял уже последние остатки разума, — это одновременно и кульминация и шокирующий финал. За которым следует уже то самое, известное, — “стихи”, то бишь роман, созданный писательницей из перемолотой “прозы жизни”. Последнее лапидарно выражено в проекции книжных страниц на все тех же прозрачных занавесях. Кстати сказать, небогатый реквизит спектакля играет в полную силу, и если на стене висит рукомойник, то будьте уверены, что в нужный момент персонажи окатят себя водой из него, а качели и стол, стоящие на сцене, станут для героини и местом любовных игр, и любовных терзаний, и творческих порывов. Обыгрывается и шапочка героини, надевая которую она становится смешной, беззащитной и уязвимой, и брошенные в углу мужские кеды; они, как чеховское ружье, выстреливают в конце спектакля, когда юноша, в ужасе спрятавшийся под стол, натягивает их и покидает “поле сраженья”…
Нет, мне не нравится эстетика шока, я люблю недомолвку, иносказание, намек. Но что делать? — видимо, в ходу в наше время разговор без обиняков и метафор, современность взывает к показу жестких и даже жутких картин. Не так давно видела по ТВ “Риголетто” в постановке Лондонской Королевской Оперы и поразилась режиссерскому решению: в финале Риголетто поет над телом окровавленной Джильды и кровью из ее ран перемазывает себе лицо… Чего тогда удивляться, что “вертихвостка” из пьесы Де Сантиса обнажается, чтобы привлечь к себе кавалера матери (схожий мотив опять же есть в упомянутом в начале “Swimming pool”, где, по моим наблюдениям, он вызывает смех в зале). Но, как я сказала, спектакль для меня силен не своей шоковой стороной.
Лиля Левитина — режиссер не начинающий, но ищущий. Видела ее предыдущую работу и свидетельствую: нынешняя — лучше, цельнее, профессиональнее. Поражаюсь не женской силе этого режиссера, работающего на свой страх и риск, почти без всякой финансовой поддержки. Буду ждать ее новых работ. Что до Марии Монаховой, хочется пожелать ей новых — и разнообразных ролей. Хотелось бы услышать ее “русский голос”, ее “русскую интонацию” в этом американском спектакле я уловила.
Добавить комментарий