"Неизвестный солдат", так называется полуторачасовой документальный фильм немецкого режиссёра Майкла Верховена. Но эта картина не о том безымянном солдате, чью могилу превращают в монумент памяти погибших воинов. И не о том, чьи воинские подвиги воспевают поэты. И совсем не о том, чьих родственников находят юные следопыты. Полное название фильма: "Неизвестный солдат. Папа, что ты делал на войне?" Подзаголовок задаёт тему.
Хороший вопрос, не правда ли — что делает на войне солдат?
Майкл Верховен включил в свою картину множество интервью: с бывшими солдатами, с повзрослевшими детьми этих солдат, с журналистами, писателями, историками, политиками. Так вот, один из интервьюируемых предложил такую формулировку: солдат воюет, когда стреляет в противника, то есть в такого же как он человека с оружием в руках. Если же солдат стреляет в безоружного, он становится обыкновенным убийцей.
Легче всего, конечно, сказать: был приказ, приказы в армии не обсуждаются. Однако Нюренбергский трибунал произнёс вслух раз и навсегда: каждый — и солдат, и генерал — отвечает за им содеянное, отвечает и тот, кто отдавал преступный приказ, и тот, кто преступный приказ исполнял. По-существу, Нюренбергский процесс и начался с этих слов, когда один из подсудимых, Альберт Шпеер, прочитав обвинительное заключение, заявил: "Даже авторитарное государство не снимает ответственности с каждого в отдельности за ужасные преступления".
Фильм Майкла Верховена — своеобразный отклик на выставку "Война на уничтожение", стартовавшую в 1997 году в Мюнхене и показанную затем в десятке крупнейших немецких городов.
Выставка рассказывала о том, как убивали безоружных. О тех, кто убивал. О том, что не изверги из СС, не садисты из Гестапо, а самые обыкновенные солдаты и офицеры стреляли, вешали, засыпали рвы, заполненные шевелящимися ещё телами, или наблюдали за тем, как это делают местные энтузиасты-полицаи. Самые обыкновенные солдаты — нормальные парни. Вот они смеются, запечатлённые любительской камерой, обливают друг друга водой, жуют бутерброд, играют на гитаре, а вот пол минуты плёнки, снятые через какое-то распахнутое окно: немецкий солдат с автоматом сгоняет женщин в угол двора, какой-то малыш бежит по снегу за своей мамой, солдат оттаскивает его, а женщину подгоняет пинками под зад. Ребёнок опять бежит за мамой и солдат снова отпихивает его. Эти кадры невозможно забыть. Как невозможно забыть застывшее в ужасе лицо человека с наброшенной на шею петлёй, избиения палками какого-то оборванного еврея, женщин, раздетыми согнанных в овраг. Немецкие солдаты, обыкновенные парни, испытывают прочность верёвок на свежепостроенной виселице. Следующий кадр — та же виселица с пятью повешенными на этих прочных верёвках, и каждый помечен шестиконечной звездой.
Фотографии для выставки взяты из государственных и домашних архивов. Рядом с виселицей — как турист на фоне какого-нибудь восьмого чуда света — позирует немецкий солдат с автоматом. Здесь нет речи, что солдат этот вешал, повинуясь приказу, страшась наказания. Судя по фотографии, он гордится содеянным.
Кстати, фильм сообщает нам, что за всё время войны ни один человек не был осуждён военным трибуналом за то, что отказался участвовать в казнях.
Так может быть и не было таких?
Нет, рассказывает нам режиссёр, были. Осенью 1941 года коменданты трёх соседних городов получили приказ уничтожить на вверенной им территории подряд всех евреев. Один из них не имел никаких возражений. Второй усомнился в правильности приказа, но, обсудив его с начальством, в конце концов решил, что приказ есть приказ — и выполнил. А третий, Йозеф Сиблле, несмотря на неоднократные напоминания и угрозы быть наказанным за неподчинение, — никого не расстрелял. И с ним — и даже с его карьерой — не случилось абсолютно ровно ничего.
Создатели фильма настаивают — убивали не какие-то специальные чудовища и не запуганные и спасающие собственную шкуру недоумки. Убивали простые солдаты. Те, кто не хотел убивать, — не убивали. Но большинство хотело.
...
Не знаю, есть ли тут связь, но за год до открытия мюнхенской выставки, была опубликована шестисотстраничная книга Даниэля Гольдхагена "Добровольные гитлеровские палачи" (Daniel Goldhagen Hitler's Willing Executioners, Random House, 1996). Собрав и проанализировав гигантский материал, этот гарвардский историк пришёл к выводу, что палачей было не несколько сотен, и не несколько тысяч, а сотни тысяч.
"Если бы Холокост был осуществлён десятью тысячами немцев, тогда это преступление можно было бы назвать деянием особой не репрезентативной группы. Но, если в этом преступлении виновны пятьсот тысяч, возможно, миллион немцев, тогда перед нами дело совсем другого рода".
В это трудно поверить, но, главное, в это не хочется верить.
Гольдхаген начинает свою книгу рассказом о капитане Вольфгане Хофмане. Хофман был командиром одной из рот Полицейского батальона номер 101. Батальон 101 принимал участие в депортации и убийствах десятков тысяч польских евреев — мужчин и женщин, стариков и детей, — и капитан Хофман беспрекословно выполнял приказы и, не дрогнув ни разу, сам отдавал приказы своим подчинённым. И вдруг случилось такое, что Хофман счёл задевающим его честь, такое, что он счёл морально неприемлемым. И он не только отказался выполнять приказ командира, но и по своей инициативе написал специальную объяснительную записку. Приказ, который капитан Хофман нашёл совершенно неприемлемым, гласил, что солдаты и офицеры не имеют права красть у местного населения, не имеют права расхищать чьё-то имущество и не имеют права получать что бы то ни было, не заплатив. От Хофмана и его солдат требовалось засвидетельствовать своими подписями, что они прочитали этот приказ. Капитан Хофман был шокирован: заставлять людей подписываться под такой бумагой значило бы хотя бы гипотетически допускать, что кто-то из них действительно может ограбить, скажем, магазин или украсть нечто у какого-нибудь аборигена. Такие подозрения, по меньшей мере, оскорбительны. "Как офицер я сожалею, что мне приходится противоречить командиру батальона и что я не могу исполнить этот приказ, поскольку он задевает мою честь, и я вынужден отказаться поставить свою подпись под этой декларацией".
Что-то удивительное должно было произойти с людьми, если они могли, топча обнаженные трупы, отыскивать во рву недострелянных женщин и приканчивать их выстрелом в голову, — но это никак не конфликтовало с их самоуважением и чувством чести. А вот возможность, что кто-то может заподозрить их в воровстве или грабеже, возмущала их до глубины души, более того, заставляла нарушить присягу и отказаться от выполнения приказа.
Кстати, что касается невыполнения приказа, капитан Хофман за это наказан не был. Как, между прочим, не были наказаны и те солдаты (об этом пишет Голтдхаген), которые отказывались участвовать в казнях. То есть, отказывались выполнять приказ. С ними ничего не случилось — их не расстреляли, не посадили в тюрьму. Просто перевели в другую часть.
...
Книга Гольдхагена стала в Америке бестселлером. Немецкое издание книги, появившееся через пол года, тоже стало бестселлером и в Германии, и в Австрии, но и вызвало множество протестов — как со стороны простых граждан, так и со стороны респектабельных историков. Не меньше протестов вызвала и выставка "Война на уничтожение. Преступления немецкой армии в 1941-1944", вокруг которой организован фильм Верховена. Нашлось немало людей, которые устраивали демонстрации, митинги и шествия с портретами своих отцов и дедов в форме солдат и офицеров вермахта. Нашлось немало историков и журналистов, которые доказывали, что солдаты, подчиняясь приказам, просто исполняли свой долг, что выставка переполнена липовыми документами и фальсифицированными фотографиями.
Действительно — и это признали устроители выставки — некоторые фотографии попали туда по ошибке. Кое-что было сфальсифицировано НКВД, в некоторых случаях казни, в которых обвиняли немецких солдат, были осуществлены украинцами, литовцами или румынами (при поощрении, впрочем, и под наблюдением немцев). Но в каких-то случаях, вероятно, из своеобразной политкорректности, говоря о замёрзших и погибших от голода миллионах советских военнопленных, устроители выставки постеснялись заметить, что немалое количество советских солдат погибло от советского оружия, — советские самолёты не раз — повинуясь приказу — бомбили лагеря военнопленных (см. И.Гофман "Сталинская война на уничтожение. Планирование, осуществление, документы", М., АСТ-Астрель, 2006).
А разглядывая фотографии сожженных деревень и умерших от голода крестьян, нельзя забывать Приказ Ставки Верховного Главнокомандования номер 0428 от 17 ноября 1941 год, подписанный Отцом народов:
"Разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км. В глубину от переднего края и на 20-30 км. Вправо и влево от дорог. Для уничтожения населённых пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и миномётный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами...".
Понятно, что Отцу и Учителю не было дела до десятков миллионов граждан, проживающих в этих "населённых пунктах". И уже через четыре дня военный комиссар 53-й кавдивизии докладывал:
"Только за 19-20 ноября нами сожжено четыре населённых пункта: Гряда — осталось только несколько несгоревших домов, Малое Никольское — полностью, посёлок Лесодолгоруково и Деньково — результат пожара мне пока не известен, но лично наблюдал, как эти населённые пункты были охвачены пламенем..." (цит. по книге Марк Солонин "23 июня: "День М", М, Яуза, 2007, стр. 440).
Кроме того, советская пропаганда не раз пыталась списать на немцев казни заключенных в тюрьмах на территориях, оккупированных вермахтом. В последнее время, однако, опубликовано множество документов, подтверждающих то, в чём никто и раньше не сомневался: в конце июня — начале июля 1941 года десятки тысяч заключенных были расстреляны НКВД (в документах это называется "убыло по первой категории") во Львове, Луцке, Жолкеве, Самборе, Виннице, Дубно (где 500 заключенных были зверски замучены), в Дрогобычской области, Станиславской, Тарнопольской, Ровенской, Волынской областях.
Да что удивляться этому, если за время войны по приговорам советских военных трибуналов было расстреляно 157593 советских солдата. (А. Яковлев "По мощам и елей", М., Евразия, 1995, стр. 139).
Так или иначе, ошибки, допущенные во время первой экспозиции, были исправлены, и выставка "Немецкая армия в войне на уничтожение" двинулась дальше в свой тур по немецким городам. В общей сложности её посмотрело пятьсот тысяч человек.
...
То, как немцы разбираются со своим прошлым, по понятным причинам интересно нам вдвойне. Наверное, почти в каждой семье кто-нибудь погиб во время войны: в Ленинграде или под Сталинградом, лежит в Бабьем Яру или черным дымом улетел в небо над Треблинкой. И, наверное, почти в каждой семье кто-нибудь побывал в лагере советском — одним повезло вернуться оттуда, другие остались там навсегда (превратившись, как говаривало начальство) в лагерную пыль. И сегодня и в Германии, и в России находятся люди, которые кричат: "Хватит ворошить прошлое!", которые настаивают: "Мы (вариант: наши отцы) выполняли приказ", которые негодуют: "Нельзя очернять наше прошлое, нашу историю". Уже ни говоря о тех, которые повторяют: мы ничего не видели, ничего не знали, ни о чём не догадывались.
Как, почему происходит эта загадочная мутация, в результате которой человек может шутить, любить своих детей, тонко чувствовать музыку, ходить с высоко поднятой головой и одновременно, "в рабочее время", расстреливать людей тысячами, вешать, бить палками, сжигать в печах?
Поймём ли мы это когда-нибудь? Действительно ли мы хотим понять?
Вот о чём думаешь, посмотрев картину Майкла Верховена.
Добавить комментарий