В ноябре 1945 года шведская Королевская академия объявила о присуждении Нобелевской премии по химии немецкому ученому Отто Гану, премию он получил "за открытие расщепления тяжелых ядер". В статуте премий, основанном на завещании Нобеля, было сказано, что ими награждаются лица, "которые сумели принести наибольшую пользу человечеству". Пользу... а ведь к этому времени не существовало еще никаких устройств, где бы это открытие применялось в мирных целях! Уточню: на "принципе расщепления" действовали лишь урановая и плутониевая атомные бомбы ("Малыш" и "Толстяк"), всего три месяца до этого обрушившиеся на Хиросиму и Нагасаки. Нобелевский комитет, который (по тому же статуту) должен был принять решение о премии в сентябре-октябре, уже знал об августовской бомбардировке Японии...
В берлинском институте Кайзера Вильгельма радиохимик Отто Ган долгое время занимался исследованием свойств урана, и работал он над этой темой вместе с коллегой Лизе Мейтнер. В 1938 году, после вступления нацистов в Австрию, Мейтнер вынуждена была Германию покинуть - теперь на нее, австрийскую гражданку и еврейку, распространялись расовые нацистские законы, ее ожидало сначала увольнение, а потом и концлагерь.
Отъезд (скорее, побег) ей устроили друзья-немцы, при этом Ган, предполагая "непредвиденные расходы", дал ей свое фамильное кольцо с бриллиантами. Сложным путем Мейтнер добралась до нейтральной Швеции, а Ган продолжал работу (облучение урана и исследование получившихся продуктов) с молодым сотрудником Штрассманом. Они и обнаружили, что в результате облучения появляется барий, элемент с меньшим, чем у урана ядром, и было непонятно, куда делась остальная часть уранового ядра. Об этом вскоре, в декабре 1938 года, Ган написал Мейтнер в Швецию, спрашивая, какое - хоть фантастическое! - объяснение наблюдаемому явлению она, физик, могла бы предложить. В январе 1939 года статью о результате облучения урана он, не ожидая "объяснения", опубликовал, под своим и Штрассмана именами.
В это время Мейтнер обсудила заданный вопрос с другим физиком, Отто Фришем (тоже австрийским беженцем и тоже евреем), и они нашли теоретическое "объяснение", о чем уже в феврале опубликовали статью в английском журнале "Nature", впервые употребив для того, что происходило с ядром урана термин "расщепление" ("fission"). Согласно их теории, после расщепления ядра урана должны были появиться элементы с меньшими ядрами - барий и криптон, при этом сумма масс их ядер оказывалась меньше массы ядра урана. Куда же делась остальная часть ядра? Так вот, эта "исчезнувшая часть" превращалась, согласно формуле Эйнштейна, - в энергию! (Ту самую, которая впоследствии и использовалась в "атомных" бомбах).
Это "объяснение" Мейтнер сообщила Гану в письме, и он, зная теперь, "что искать", действительно обнаружил, кроме бария, еще и криптон: все сходилось. Мейтнер и Фриш рассказали о своей теории Нильсу Бору (он как раз находился тогда в Швеции) - и Бор смелостью теории восхитился. Такова была хронология событий.
Однако остановила мое внимание не теория расщепления (это дело ученых), не технология и конструкция изделий, где оно применялось (это дело инженеров), а два вопроса, относящиеся скорее к психологии (и, может, политике): почему дата присуждения премии Гану оказалась столь близкой к датам сброса бомб, и почему премию дали лишь одному Гану? Открытие, привязанное по времени к его со Штрассманом статье, было сделано в 1939 году, премию же присудили через 6 лет, даже через 5. Это открытие было отобрано Нобелевским комитетом уже в 1944 году, но присуждение тогда не состоялось, потому что, согласно указу Гитлера, гражданам Германии запрещалось Нобелевские премии принимать. Ну, отложили бы еще на год-два, когда первый (и единственный!) вариант его применения, связанный с громадными человеческими жертвами, несколько отодвинулся в прошлое...
Случаи "временного разрыва" между открытием и премией до этого имели место: например, химику Габеру премию дали через 8 лет после предложенного им способа синтеза аммиака. На этот вопрос (он задавался в прежние годы) могла бы ответить шведская академия. Могла - но не стала (по каким-то политическим мотивам, наверно).
Что же касается второго вопроса, то Отто Ган, достойный вообще-то человек, проработавший с Лизе Мейтнер почти 30 лет, как-то обронил: "Когда произошло открытие, она уже в моей лаборатории не работала", и поэтому правильно, что Нобелевскую премию присудили только одному ему. Ган наблюдал расщепление в отсутвие своей многолетней сотрудницы, но ведь теорию явления, которое наблюдали, предложила Мейтнер (вместе с Фришем)!
О том, как Ган узнал о премии и что за этим последовало, стоит рассказать.
В нацистском проекте по атомной бомбе Ган непосредственно участия не принимал (проект, кстати, не успел перейти от исследовательской работы на реакторе к разработке собственно бомбы). Но когда в 1943 году лаборатория "атомщика" Гейзенберга, с оборудованием и сотрудниками, переехала из Берлина - подальше от бомбардировок Союзников - на юг Германии в город Гехинген, Ган отправился вместе с ними.
А весной 1945 года в Германию прибыла американская военная миссия под командованием полковника Бориса Паша, одной из задач которой был захват крупных немецких ученых, работавших над атомным проектом. Было установлено, что эти самые ученые сейчас находятся на территории, которая отойдет к французскому сектору, - и быстрый бросок в апрельской неразберихе в район Гехинген-Хайгерлох позволил десятерых немецких ученых "взять". В их числе были профессора фон Лауе, Гейзенберг, Вейцзеккер, Хартек, руководитель армейского проекта Дибнер - и Ган. Затем эта группа была секретно доставлена в Англию и помещена в небольшой особняк Фарм Холл, расположенный в сельской местности неподалеку от Кембриджа. Содержали их там в комфортных условиях "гостей" (хорошо охраняемых), а в помещениях, где они жили, были установлены подслушивающие устройства. О "подслушке" немцы не догадывались, вернее, поначалу кто-то высказал подобное предположение, но Гейзенберг его отверг: "англичане для этого слишком старомодны".
Записи "подслушки" были рассекречены и опубликованы только в 1992 году. Читать их чрезвычайно интересно, особенно издание ("Hitler's Uranium Club") с комментариями американского писателя и профессора физики Джереми Бернстайна. Оттуда можно, например, узнать, как "десятка" была потрясена известием о бомбардировке Хиросимы и как трудно было им поверить, что бомбу там сбросили - атомную. Ган, понимая, что принцип действия бомбы заложил он (своим расщеплением ядра с выбросом энергии), ужаснулся гибели людей и рыдал в своей комнате; рыдал (и даже пытался покончить с собой) и Герлах, но по другой причине: для него невыносимой была мысль, что "американцы смогли, а мы нет". Под впечатлением всего Ган сказал, обращаясь к коллегам: "Вот вы и стали теперь учеными второго сорта".
Впрочем, они продолжили потом научные и политические беседы, слушали радио и фортепьяно (на нем играл Гейзенберг) - и ждали решения своей дальнейшей судьбы.
А тут английская газета "Daily Telegraph" (ее доставляли в Фарм Холл) 16-го ноября сообщила о присуждении Нобелевской премии Отто Гану. Сначала он подумал, что это шутка, но, получив подтверждение от опекавшего их майора Броди, поверил, а после поздравления от своего сверстника, "нобелиста" фон Лауе, расплакался. Через неделю все десятеро (и майор) на трапезе с вином и джином отметили это событие. В поздравительных речах было больше юмора, чем торжественности: так, Гейзенберг предложил тост за двух великих граждан города Франкфурта - Гете, "расколовшего сердца людей", и Гана, "расколовшего ядро атома". А Карл Виртц произвел "расчет величины Нобелевской премии... в килокалориях". Вот как он это сделал: "Нобелевская премия составляла 6 тыс. фунтов стерлингов (по курсу - 120 тыс. немецких марок). Но так как денежный курс все время меняется, - сказал Виртц, - то лучше было бы исходить из предмета каждодневных нужд, хотя бы сахара. При учете его цены оказывается, что Ган получит эквивалент 150-ти тонн сахара, а это - 600 млн. килокалорий, которых всем так не хватает!"
Произносились и другие речи, а под конец Дибнер и Виртц спели нечто из 14-ти забавных куплетов (очень похожих на наши частушки), а припев подхватывался хором.
К Рождеству режим в Фарм Холл был ослаблен, "десятке" разрешили написать родным, затем и они сами получили письма, а в январе, после полугода "заточения", их отпустили.
Отправились они все в американскую зону, будущую ФРГ, продолжать жить и работать в университетах, а профессор Хартек, после нескольких лет жизни в Гамбурге, уехал в США.
В 1946 году Отто Ган получил в Стокгольме свою премию. Представляя нового лауреата, член шведской академии Арне Тизелиус сказал, что открытие расщепления ядра привело человечество к большим опасениям за свое будущее. На это Ган в своей нобелевской речи ответил: "Несомненно, что ученые приложат все усилия для использования ядерной энергии в мирных целях".
Дома в ФРГ Отто Ган возглавил научное общество им. Макса Планка, вел лекционную и представительскую работу, стремясь вернуть немецкой науке былой уровень и престиж.
За последующие десятилетия расщепленное ядро породило атомные подводные лодки и атомную начинку у ракет и снарядов, но заработало оно и в мирных атомных электростанциях. Хотя и тут не обошлось без катастроф с человескими жертвами, например, Чернобыльской. Ведь и из обыкновенного кирпича можно построить хороший дом, а можно забраться наверх и бросать кирпичи на головы не нравящихся "бросальщику" прохожих... Все зависит от того, в чьих руках будет этот "кирпич".
Добавить комментарий