Беседа с поэтессой, редактором поэтического альманаха «Встречи» Валентиной Синкевич
— Валентина Алексеевна, расскажите, пожалуйста, как отметили ваш юбилей и тридцатилетие выпускаемого вами альманаха «Встречи» здесь, на американской земле. Вас поздравили друзья-поэты? А официальные лица?
— Собственно говоря, два юбилея — тридцатилетие «Встреч» и мое восьмидесятилетие прошли в 2006 году. И отмечались эти «события», неожиданно для меня, в течение двух лет. В прошлом году Игорь Михалевич-Каплан, редактор альманаха «Побережье», организовал мой творческий вечер в филадельфийской Публичной библиотеке. К этой дате пришли поздравления не только от зарубежных поэтов, но даже поздравление — от Союза писателей Москвы, подписанное Риммой Казаковой. А в этом году, тоже совершенно неожиданно, меня пригласил Русский культурный центр при Российском посольстве в Вашингтоне. Там состоялся мой творческий вечер, на котором я получила множество поздравлений с юбилеями.
 |
| Валентина Синкевич |
|---|
Нужно сказать, что за прошедшие тридцать лет «Встречи» и я срослись в нечто единое-неделимое. На вечере говорилось много приятных слов в наш адрес. Например, было приветствие российского посла Юрия Ушакова. По-своему, по-доброму приветствовал нас Наум Коржавин, читались поздравления Марины Адамович, редактора старейшего зарубежного литературного журнала — «Новый журнал», и директора московского Архива-библиотеки «Русское Зарубежье» Виктора Москвина, выступала Людмила Оболенская-Флам, автор замечательной книги «Судьбы поколения...», недавно изданной в Москве... А поэт Лев Лосев прислал совершенно великолепное — веселое и остроумное стихотворение, которое я бормочу себе под нос для поднятия настроения, да и просто так. Оно будет опубликовано в следующем номере «Встреч». Здесь я впервые делаю исключение: этот маленький шуточный шедевр появится на страницах «Встреч» после «Чайки».
Что же делать русской лире
в неуютном этом мире?
Наши варварские речи
не оценят, не поймут.
Валентина, Ваши «Встречи» —
наш единственный приют.
Жили мы в тоске и страхе
посреди чужой земли,
только в вашем альманахе
мы прибежище нашли.
Нет иных, а те далече,
но о том ли нынче речь?
Валентина, Ваши «Встречи» —
это место наших встреч.
Из ньюгемпширской пустыни,
где забрался я на печь,
я желаю Валентине
долгих лет и многих «Встреч!»
Не скрою, мне, десятилетиями «ходившей» в изменниках родины, вашингтонский прием был радостным сюрпризом. А щедрый отклик друзей-поэтов — вообще огромный праздник!
— О вашем поколении, рождения 20-30-х годов, знают крайне мало. Между тем, оно прошло через тяжелейшие испытания, главное из которых — война. Девчонкой вас угнали из украинского города Остер на работы в Германию. Представьте себе на минуту, что вы остались в родном доме. Какая участь могла бы вас ждать? Благодарите или ругаете судьбу за тот ее поворот, случившийся зимой 1941-го года?
— Да, о нашем поколении, то есть о людях, родившихся и живших в Советском Союзе, а затем во время войны попавших на Запад, знают еще крайне мало. Это поколение справедливо называют «замолченным». Свою судьбу я считаю довольно благополучной, поскольку мне удалось не только выжить физически, но и не растерять духовные ценности, должно быть, заложенные в генах и впитанные с молоком матери. Книги — вот было и есть мое самое драгоценное образование, которое началось давным-давно в глухой украинской провинции и продолжается по сей день. А было всякое: детство в семье из «бывших»: мать — дочь царского генерала, отец — сын священника, родственники за границей (попробуйте жить с таким багажом в то время!). Но в маленьком городке Остер, где мой отец, юрист по образованию, преподавал математику в двух десятилетках, была дивная природа, которой я любовалась и которую любила сызмала. Ну, а затем — война, работа остарбайтером (остарбайтерами немцы называли людей, насильно вывезенных в Германию из оккупированных районов Союза для рабского труда). А после войны — время насильственной репатриации, которую энергично проводили в жизнь западные союзники. Затем — эмиграция. Здесь, наконец, можно было обрести более или менее нормальный образ жизни, найти свое место под солнцем, которое отстаивала — где только возможно было его отстоять. Как сложилась бы моя жизнь на родине — сказать трудно. Уж очень тогда времена были непредсказуемые. Но в главном, в том, что я попала на Запад, за меня распорядилась судьба: в остовские лагеря я попала принудительно в 16 лет.
— Вы написали о людях своего поколения: «Разметала судьба нас, / Одарила случайными странами...». Что для вас Америка? Вижу, даже по стихам, что вам интересны американская литература, архитектура, города и местечки. У вас в стихах и Эдгар По, и Майн Рид, и Волчье Логово — имение Джека Лондона...
— В моих строчках «Разметала судьба нас, / Одарила случайными странами» — все правильно. Так и было. После конца эпопеи насильственной репатриации, союзники дали нам статус ДиПи (Displaced Persons). Этот драгоценный статус давал право на эмиграцию. Мы, желая поскорее унести ноги подальше от Европы, записывались в очередь на эмиграцию — куда только ни записывались! Больше шансов было попасть в Южную Америку или в Южную Африку. Я чуть было ни очутилась в Австралии, но нас — мужа, трехлетнюю дочку и меня, по неизвестной причине не пропустил австралийский консул. И вот — через пять лет я случайно очутилась в Северной Америке, куда, собственно говоря, в отличие от многих, не стремилась. Интуиция, на которую я довольно часто в жизни полагалась, на сей раз меня подвела. Мне смертельно не хотелось жить в Америке. Но я ошиблась. Дело в том, что в Америке каждый сам должен выбирать и отстаивать свой, индивидуальный образ жизни, и, в общем, здесь этому не препятствуют.
Таким образом, мне удалось жить в двух культурах: своей, которая останется со мной до конца, и в американской. В новой стране я смогла взять лучшее, то есть то, что я считаю для себя лучшим, — литературу. Она — интереснейший феномен. Ведь язык единый — английский — и у британских, и у американских авторов. А литература совершенно разная. За весьма короткий срок американцы создали нечто неповторимо свое, совершенно отличное от других литератур, включая английскую. Поэтому я пишу в стихах, и особенно в очерках, об американских поэтах и прозаиках: Уитмене, По, Лонгфелло, Лондоне, Купере, Готторне, Ирвинге и о многих других.
А сейчас я преподаю русскую литературу на английском в американской школе для взрослых. Есть у меня интересные «студенты». Например, врач-онколог с русскими корнями: его дедушки-бабушки покинули Россию, спасаясь от погромов. Он хорошо знает мировую литературу, включая и русских классиков. Затем отпрыск первых европейских жителей в Новом Свете, попавших сюда еще в семнадцатом веке. Потомки такого «древнего» рода считаются здесь аристократами. Затем — бывший банкир, влюбленный в русскую литературу и балет, прекрасно знающий немецкую музыку, и др. Мои лекции названы «От Пушкина до Солженицына». Диапазон, как видите, довольно широкий. В самом начале моей «педагогической» карьеры я была приятно удивлена: некоторые «студенты» знали про разговор Сталина с Пастернаком о Мандельштаме. Мне эта работа доставляет большое удовольствие: обсуждаю творчество моих любимых писателей с умными, культурными людьми.
— Расскажите о вашем альманахе «Встречи». Как он существует? За счет спонсорской поддержки?
— Поэтический альманах «Встречи» можно действительно назвать моим. На эту работу я потратила много лет своей жизни. Результатом могу гордиться. На страницах «Встреч» публиковались все известные зарубежные поэты. Из старых — все поэты, дожившие до конца семидесятых годов (альманах возник в 1977 году), а из новых — все, кроме Бродского: Лосев, Бобышев, Коржавин, Кенжеев, Гандельсман и др. Стихи публиковались только новые, мы не перепечатываем из других изданий. Как продержался альманах тридцать лет — не совсем ясно даже для меня. Ну, во-первых, — на моем дармовом труде: сбор материала, компьютерный набор методом дятла: тук-тук-тук, отправка бандеролей во все концы нашей бесконечной вселенной, а между этим — довольно активная корреспонденция. Во-вторых, — я сумела приобрести подписчиков среди американских и зарубежных библиотек. Их не так много, но они являются главной статьей дохода. (Здесь «доход» — слово, по понятным причинам, не совсем подходящее). А подписчики есть солидные: не считая самых крупных американских библиотек, в Европе выписывают альманах Библиотека Британского Музея, Оксфорд, Библиотека Иерусалимского Университета и др. А несколько лет тому назад весь комплект «Встреч» выписала Государственная Берлинская Библиотека. Эта подписка меня особенно порадовала: ведь во время войны я в Германии носила нагрудный знак OST. И несколько лет тому назад я попросила поэтов не ждать авторский экземпляр, а купить его. Некоторые так и поступают. Но могу сказать исходя из долголетнего опыта: недостающие деньги гораздо проще вынуть из собственного кармана, чем стоять со шляпой в руке или надеяться на благодетеля-спонсора, чаще всего оказывающегося фигурой мифической. Вот вкратце все о «Встречах».
— У вас необычные по своей строфике и ритмике стихи, мне хочется назвать их «силлабическими», в них, мне кажется, живет народный украинский стих.
Мы стекаемся сюда уже старые и больные,
на звон колокольный во Владимиров День,
на звон, который звучал еще при Батые —
от больших городов до глухих деревень.
Как слагаются ваши стихи?
— Нет, Ирина, «силлабические стихи» оставим семнадцатому и восемнадцатому веку. И «народный украинский стих» не «живет» у меня в стихах. Но вы правильно заметили необычную ритмику моих строк. Это взято из современной своевольной американской поэзии, которую я довольно хорошо знаю и люблю. Не забудьте, что я живу в Америке почти 60 лет. О моих «необычных» ритмах и размерах писалось довольно много, последний раз в недавно изданном Российской Академией Наук трехтомнике — «Русская литература ХХ века».
— Приведенные мною строки взяты из стихотворения «День святого Владимира на ферме Рова». Вижу, что этот день в конце июля много для вас значит. Отчего?
— День св. Владимира, действительно, для меня является праздником. Он отмечается довольно торжественно в русском уголке — Ферме РОВА (Русское Общество в Америке) в штате Нью-Джерси. В этот день там происходит народное гулянье. И киевский знаменитый памятник св. Владимиру (воздвигнут в 1853 году, скульпторы — В.Демут-Малиновский и П.Клодт) я люблю и считаю символом Киева, места моего рождения.
— Что скажете о сегодняшнем дне России? Америки? Русской культуры в Америке? В стихотворении «Младшее поколение» вы спрашиваете родившегося на чужой земле «великоросса»: «Что ты хочешь сказать с иностранным акцентом?» Вы иронически относитесь к таким представителям молодежи?
— О сегодняшнем дне в России можно сказать следующее: дай Бог, чтобы возрождение религии там не превратилось в фанатизм, как превратилось некогда учение Маркса. А сегодняшний день Америки проходит под знаком этой ужасной войны с Ираком. Все мы ждем ее конца. Жаль американских солдат.
Русская культура в Америке все-таки существует — возьмем хотя бы долголетие «Нового журнала»: 65 лет — это возраст достойный восхищения. Журнал со своим читателем выстоял все эти годы в иностранной среде. И интерес к русской культуре неистощим. Дает концерт Хворостовский — в зале сплошная русская речь. Проходит русская художественная выставка — снова русская речь.
Русской эмиграции, можно сказать, повезло: одна волна сменяет другую, образуя преемственность, без которой не может продолжительно жить ни одна культура вне языковой среды. Мы, конечно, теряем свою молодежь, и это вполне нормально, как и неизбежный «иностранный акцент» у этой молодежи. Нет, я не иронизирую, а констатирую факт: несмотря на акцент, у некоторых представителей второго и третьего поколения, сохраняется хотя бы интерес к родине их отцов и дедов. И это уже достойно внимания и понимания.
Добавить комментарий