Увы, история не имеет сослагательного наклонения. Но, тем не менее, кажется, был у Горбачева еще в самом начале своего воцарения шанс одним ударом прикончить дракона — коммунистическую власть. Ведь играя с аппаратом в кошки-мышки, он и ему давал возможность сориентироваться и сплотиться.
Аппарату понадобилось несколько лет, чтобы усвоить простенькую мысль: зачем бороться за торжество коммунистических идеалов, что давало им место и кресло, а также все связанные с этим радости жизни, когда можно приватизировать все эти радости, юридически переведя их на свое имя и став частными собственниками, капиталистами и банкирами. А как же коммунистические идеалы? А хрен с ними, мы-то давненько сами над ними потешались. О потехе над идеалами много пишет такой знаток, как Михаил Восленский в своей детальной “Номенклатуре”.
И вот эта простенькая “буржуазная идея” о своей собственности усваивалась ими года три. А пока она не была усвоена, Горбачев мог бы веревки из них вить. В Москве в заседании нашего клуба “Свободное слово” как-то присутствовал один из помощников Горбачева. Он сказал, что еще в 1987 году власть генсека была столь беспрекословна, что, в точности по анекдоту, если бы генсек приказал аппаратным коммунистам по утру придти на службу и повеситься, то они только бы спросили: веревки выдавать будут или с собой принести? Эту мысль подтвердил и сам Горбачев, выступая в клубе “Свободное слово” в январе 1995 года.
Если так, то что же помешало Горбачеву в самом начале генсекства выступить по телевидению с потрясающей сознание речью о сущности родной коммунистической партии и советского государства? Ответ может быть такой: он сам тогда не знал об этой сущности. Ответ не проходит: знал. Это явствует из сведений и даже документов А.Н.Яковлева. В американском фильме “Messengers from Moscow” (“Вестники из Москвы”) Яковлев, бывший послом СССР в Канаде, рассказывает, что летом 1983 года Горбачев (тогда еще “простой” член Политбюро, но уже “партийный царевич”) приехал в Канаду. И прогуливаясь на лоне природы (во избежание подслушивания), они беседовали о судьбах Родины. Из слов, переданных Яковлевым, следует, что оба они (но особенно Яковлев) хорошо представляли, какой социальной машиной они собираются управлять. Никаких иллюзий по поводу того, что эта машина самая прогрессивная, производительная и гуманная, у них не было. И кто такие Ленин и его верный соратник и ученик Сталин, они тоже догадывались.
Прогуливаясь, Горбачев и его будущий главный идеолог и мотор реформ Яковлев уже набросали методы обыгрывания и постепенного “уморения” родного дракоши. Да вот хотя бы несколько слов из меморандума Яковлева Горбачеву, написанных в 1985 году. “Политические выводы марксизма неприемлемы для складывающейся цивилизации, ищущей путь к примирению... Мы уже не имеем права не считаться с последствиями догматического упрямства, бесконечных заклинаний в верности теоретическому наследию марксизма, как не можем забыть и жертвоприношений на его алтарь”. А далее он пишет о системе государственного феодализма под названием социализм, о необходимости переходить к рынку и закону стоимости, о частной собственности. Одним словом, знали. И многое знали давно, задолго до государственного поприща.
Вообще-то здесь требуется маленькое пояснение. Знание о сущности социализма и КПСС (“верхов”) носило какой-то оруэлловский “двоемысленный” характер. Большое количество фактов не могло не сделать любого умного человека понимающим, что к чему. Но высокий пост, хотя и давал возможность заглянуть на кухню Политбюро и глянуть на кое-какие документы, играл даже с умными людьми в нехорошие игры: если меня выдвинули на самый верх, значит в этой системе есть что-то очень правильное и справедливое. Но, конечно, почистить ее, подправить и подмазать надо. А главное, заменить не тех людей на тех..
Впервые Сталин как антигерой в перестроечное время был назван не политиками и даже не публицистами (в советской печати), а писателем Рыбаковым в романе “Дети Арбата”, опубликованном летом 1987 года.
Когда-то за несколько лет до своей смерти Анатолий Наумович Рыбаков позвонил мне и пригласил навестить его в своей квартире в Манхеттене (по дарственным надписям на его книгах я вижу, что это было 16 июля 1995 г.). Я провел там целый день, и мы переговорили массу тем (остались записи, которые я так пока и не удосужился распечатать). В одной из своих статей, которая ему особенно понравилась я воспроизвел известный афоризм Сталина: “Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет проблемы!” Анатолий Наумович впился: где говорил это Сталин? В каком своем произведении? Или в записке? Или в какой речи?
Я задумался. Ответил так: зная немного психологию Сталина, предполагаю и даже уверен, что таких вот в точности слов он никогда публично не говорил. И не писал. Он же был великий актер в политике и не позволил бы себе раскрыть свою сущность. Такую откровенность он мог бы позволить себе только в очень узком кругу своих “соратников”, а, вернее, холуев. Где я это читал? Да как-то расплывчато. Висит в воздухе. Много где. В мемуарах... В публицистике. Эта фраза стала своего рода штампом для обозначения той эпохи.
— Значит, не помните точно, где?
— Точно — нет.
— Так вот именно, — вскричал Анатолий Наумович с юношеской живостью, — я ее сам придумал! Впервые в “Детях Арбата” эту фразу Сталин как раз и произносит. Я сочинил — и вложил в уста Сталину! Я же написал этот роман за 20 лет до его публикации в 1987 году. И оттуда она пошла гулять, и никто уже не помнит, откуда она взялась. Я, я автор этого афоризма. И вот — никто не помнит и не знает...
В последних словах прозвучала нескрываемая горечь. Я встал и пожал его руку.
— Анатолий Наумович! — сказал я с неподдельным волнением и даже пафосом. — Если так, то разрешите мне вас поздравить и выразить восхищение. Ибо вам в нескольких словах удалось удивительно точно передать всю суть сталинского подхода к людям. Его психологию. Знаете, это лучше, чем у Фрейда с его оговорками. А то, что никто не помнит — еще лучше. Стало быть, фраза стала народным присловьем. Вы создали истинно народное произведение. Знаете, как народная песня. Или былина.
— Вы так действительно считаете?
— Абсолютно. Высшее признание для творца — это когда его имя забывают, а произведение помнят, оно становится безымянным, зато — народным.
— Ну, вы меня успокоили. А я то... переживал, знаете ли. Везде эта фраза — и никогда нет никакой отсылки. Вот и у вас тоже.
— Я же говорю — это высшее признание. Ну, кто изобрел колесо? Да что там... Кто написал “Очи черные?” А? А ведь недавно появился этот романс — в середине XIX века. Везде пишут — музыка народная. Или вот уж совсем свежий пример: “Полюшко-поле”. Написана песня в начале 30-х годов. Кто автор — почти никто не знает. Cкажем, оркестр Поля Мориа исполняет: “Полюшко-поле”, на пластинке написано: “Музыка народная” (на самом деле — композитора Книппера, племянника жены Чехова Ольги Книппер).
— Значит мой афоризм — народный?
— Народный, Анатолий Наумович.
— Ну, тогда пойдем, выпьем за это дело и закусим.
Обед, приготовленный женой Рыбакова, был потрясающим.
* * *
Итак, пришлось ждать более двух лет после начала перестройки, чтобы только назвать имя Сталина, которое со всей определенностью уже было названо Хрущевым 31 год назад! Напомню, что еще осенью 1986 года фильм Тенгиза Абуладзе “Покаяние” (снят в 1984г.) шел в Москве на уровне закрытых просмотров, а ведь там, как известно, нет имени Сталина. Да, ускорение поспешало медленно.
Правда, потом, с конца 1987 года как шлюзы прорвало: Сталин да Сталин, ах какой злодей. Нарушил все заповеди Ленина и испортил такой замечательный коммунистически замысел. Но мы его восстановим.
При всем том, личность Сталин, безусловно, неординарная. Черчилль в 1959 году, когда в СССР уже произошло разоблачение культа личности, говорил, что во время заседаний летом 1945 года в Потсдаме при входе Сталина в зал все они (то есть сам Черчиль, Трумэн, и прочие) как бы по команде вставали и руки держали по швам. Каково?! Правда, эти вставания происходили еще до испытания первой атомной бомбы (“Малыша”) в Аламагордо.
* * *
По сведениям очень многих лиц, знающих кремлевскую кухню, аппаратом можно было вертеть от имени генсека как угодно именно только примерно до середины 1987 г. Потом-то он сорганизовался. И наметил новые “прихватизационные” рубежи. И мы знаем, чем это все кончилось. Вернее, не кончилось, а продолжается.
Так вот, давайте мысленно перенесемся в начало 1987 года. Уже почти два года люди слышат от Горбачева о крупных недостатках бюрократической системы, уже был Чернобыль. О том, что нужно приниматься за дело. Но еще не надоело слушать, еще есть вера в перестройку и гласность, а у некоторых больших оптимистов — даже в ускорение. А у Горбачева еще есть в руках мощный аппарат КГБ и возможность в два счета убрать неугодных аппаратчиков. Ведь убрал же он 110 членов ЦК в один момент, включая даже такого зубра, как Соломенцев (причем это было уже после 1987 г., в начале 1989 г.). Просто к каждому из них приходил свой “куратор” и говорил примерно так: “Вам предлагается уйти на пенсию по возрасту и состоянию здоровья”. “Как?! Да мне всего-то 73, я полон сил... борьба за народное счастье...” “Ради Бога. Мы не имеем ничего против ваших сил и здоровья и Вашей борьбы за счастье народа в лице ваших любовниц. Вот тут в папочке их список. Это как раз Ваше личное дело. Но как быть со взятками, хищениями, злоупотреблениями, с протекцией преступникам? Здесь, в папке, тоже есть список. Вы же не хотите, чтобы ваше личное дело превратилось в уголовное?” Вот после таких увещеваний все быстро и подписали акт отречения.
* * *
Теперь помечтаем. Представим себе, что Горбачев тайно приготовил доклад о коммунистической системе такого же рода радикальности, каким был доклад Хрущева о “культе личности” в начале 1956 года на ХХ съезде КПСС. Ведь тогда прошло только три года после смерти Сталина, и он был в глазах населения еще чем-то вроде Бога. Но Хрущев решился!
Доклад Горбачева (лучше всего — по открытому каналу телевидения где-нибудь вечерком в субботу) должен был бы включать такие тезисы.
Два года работы в Политбюро и изучение документов показали, что в октябре 1917 года большевиками была сделана роковая ошибка. И даже преступление. Страна свернула с пути демократических преобразований и встала на путь создания жестокой деспотической власти. Поэтому массовые репрессии Сталина (о которых дорогие соотечественники отлично знают) были не случайны, а прямо вырастали из новых принципов государственности, заложенных Лениным. Для нового тоталитарного режима была создана и сама партия и ее главный орган — ЧК-НКВД-КГБ. Экономически такая система совершенно бесперспективна, не говоря уж о ее аморальности и негуманности. Поэтому мы должны резко уйти из этого исторического тупика, распустить партию, преобразовать КГБ в службы контрразведки и ввести частную собственность. Все эти тезисы, конечно, с примерами и живыми сценами, с цитатами из экономических и политологических авторитетов. Затем выразить благодарность всем, кто, как говорится, строил и защищал. Сказать, что их жизнь не обессмыслилась этим сногсшибательным открытием, тем более что люди ранее и сами о многом знали или догадывались. Даже в рядах функционеров и репрессивного аппарата. Конечно, превентивно изолировать все тех функционеров, кто априори мог бы помешать крутому изменению курса.
Именно в этих аппаратных играх Горбачеву не было равных.
Но ничего такого генсек не произнес. И не сделал. А говорил о все том же социалистическом выборе, который сделал еще дедушка Президента (на своего дедушку Горбачев ссылался даже в самом конце своей карьеры). Есть мнение, что Горбачев избрал единственно верный путь медленного разложения партии, а для камуфляжа и ее усыпления все время использовал партийно-ленинскую лексику. И для тех же целей не проводил никаких решительных реформ. Иначе бы его, де, аппарат обязательно “съел”. Увы, проверить это невозможно.
В истории были случаи, когда рискованным ходом “пан или пропал” лидер оказывался на “коне”. Так, например, стал первым консулом, а потом и императором, Наполеон. Тайно приплыл, бросив окруженную англичанами армию в песках Египта, прискакал на заседание директории, быстро вошел в сопровождении гренадеров. Только Баррас собирался что-то сказать (наверно, обвинить командующего в дезертирстве с последующем преданием трибуналу), как Бонапарт воскликнул: “Я оставил страну в блеске побед — нахожу в поражении. Я оставил страну процветающей — нахожу в нищете. Я оставил ее в руках законности — нахожу в лапах преступности. Я вас спрашиваю: что вы сделали с моей Францией?!” И не стало никакой директории. Зато мир узнал императора Франции Наполеона Бонапарта. А уж он закрепил за крестьянами частную собственность на землю. И знаменитый “Кодекс Наполеона” разработал, который и посейчас действует во Франции в основных своих положениях.
* * *
Горбачев и его правая рука по реформе социализма А.Н.Яковлев, конечно, уже догадывались, что советский социализм нереформируем. Невозможно же, в самом деле, в каждую местность посылать группы следователей для разоблачения приписок. А предотвратить их тем более невозможно, ибо и следователи, и ОБХСС, и милиция и прочие “надзирательные” органы тут же будут вовлечены в круговерть хищений. И приписок для прокорма надзирателей придется делать еще больше. Советскую систему можно было бы сравнить с забетонированной пирамидой, ибо все части этой пирамиды давно превратились в единый партийно-кагебешный монолит. Другими словами, в обществе не было независимых и автономных от государства частей. Ни частных фирм, ни церкви, ни общественных организаций, ни добровольных обществ. Абсолютно ничего. Даже когда началась последняя и безумная в своей исступленности борьба с пьянством (с мая 1985 года), то общества по борьбе с алкоголизмом формировались по обязательным разнарядкам партийных инстанций, а председатели первичных ячеек утверждались на бюро райкома. И вот, допустим, некто ставит задачу “перестроить” забетонированную пирамиду. Увы, перестроить можно только то, что имеет относительно независимые части, которые допускают их снятие, “отвинчивание”, а затем сборку в другом порядке. Как это делается в ныне популярных детских конструкторах-трансформерах, когда танк можно перестроить, скажем, в космический аппарат.
А нашу забетонированную пирамиду только и оставалось, что сломать. Причем все это срастание частей между собой, это их пронизывание внутренней арматурой партийных щупалец продолжалось так долго, что совершенно окостенело и уже не могло измениться плавно, не могло реформироваться и перестроиться.
Гласность и тайное желание Горбачева покончить со всевластием нереформируемой партии давали плоды. Ранней весной, в марте 1990 года съезд народных депутатов отменяет пресловутую 6-ю статью Конституции, и с этого времени КПСС больше не являлась “ядром государственной системы”, “руководящей и направляющей силой” общества. И тогда же Горбачев избирается на съезде депутатов первым президентом СССР. Эх, Михаил Сергеевич! Не решились Вы пойти на всенародные выборы — вот это дало бы Вам новую силу, как Антею, прильнувшему к земле. Да, слишком долго перестройка занималась “не тем”, слишком долго злился народ в очередях за водкой и вином и закуской к ним. Слишком долго...
Вот высказывания Горбачева о том, что пора переходить от слов к делу (на самом деле таких высказываний многие сотни, я беру только те, что попали в книгу начальника личной охраны Владимира Медведева “Человек за спиной”):
“Наступила пора еще более активных действий, и это сегодня главное” (15 октября 1985 года).
“Все зависит от нас, товарищи. Настала пора энергичных и сплоченных действий” (8 марта 1986 года).
“Хотел бы еще раз повторить: нужно действовать, действовать и еще раз действовать — активно, смело, творчески, компетентно! Это, если хотите, главная задача момента” (27 января 1987 года).
“Центральный Комитет КПСС еще и еще раз призывает всех к действию. Действовать, действовать и действовать — в этом залог успеха перестройки на нынешнем этапе” (11 апреля 1987 года).
“...Для нас главное сейчас — действовать, и действовать энергично и целеустремленно” (14 июля 1987 года).
“Так что, с какой стороны ни подойди, время терять нельзя, надо действовать, и действовать решительно, повышать требовательность за решение практических вопросов, которые приобретают все более острый практический характер” (29 июля 1988 года).
“Надо действовать сейчас, действовать решительно...” (19 сентября 1989 года).
“Действовать решительно — с этим все согласны... Но нельзя добиться решительных революционных изменений, если мы не будем действовать последовательно, демократическими методами, шаг за шагом идти вперед, не сбиваясь ни в ту, ни в другую сторону, не замедляя хода, не останавливаясь” (19 сентября 1989 года).
“Теперь, как говорят, поумнеть надо всем, все понять, не паниковать и действовать конструктивно всем и каждому” (28 сентября 1989 года). “Значит, надо действовать более решительно, ибо промедление будет обострять ситуацию в стране” (2 июля 1990 года).
“Поэтому нужно действовать сейчас так, чтобы использовать все шансы для перелома ситуации к лучшему и не допустить дальнейшего развертывания негативных процессов” (17 сентября 1990 года).
Такова летопись перестройки в изречениях ее автора. Жизнь катастрофически катилась к полному развалу, к пропасти, а велеречивый лидер безостановочно повторял одни и те же обкатанные пустые слова. Уставшие и раздраженные люди, услышав его голос, выключали радио, увидев на телеэкране, выключали телевизор.
Так заканчивает это цитирование В.Медведев.
Последняя попытка спасти единство Союза была сделана с позиции все того же незнания”, что и предшествующий захват ОМОНОМ телебашни в Вильнюсе или ввод войск в Баку. Горбачев, как всегда в подобных случаях, “ничего не знал”. В свое время анализ показал, что знал, не мог не знать. Просто применение силовых методов для решения политических вопросов совершенно не вязалось с имиджем Горбачева. Ведь он готовился к получению Нобелевской премии мира. И вот, пока Горбачев сидел на роскошной даче в Форосе, его последние приближенные, такие как вице-президент Янаев, шеф КГБ Крючков, премьер Павлов, министр МВД Пуго, министр обороны Язов и еще ряд партийных деятелей организовали ГКЧП (Госкомитет по чрезвычайному положению), который тут же стали называть Гек и Чук.
Режим, который уничтожал собственный народ, был бы готов на все, и потребовалось большое политическое и аппаратное искусство М.Горбачева и даже доля интриганства, чтобы повалить монстра, заплатив за это (так уж вышло) цену распада единого государства. Хотя к самому распаду Горбачев не только не имел лично отношения, но делал все, чтобы на стать последним президентом СССР. Однако стал им.
о, как говаривал один персонаж Гашека, когда его вели на виселицу: “пусть было, как было, ведь как-нибудь да было. Никогда так не было, чтобы никак не было”. Сделанное Горбачевым все равно впечатляет. А можно ли было изменить политический режим, не трогая государственность — никогда не будет известно. И, как уже сказано выше, может быть распад государственности и нынешнее смутное время — это еще минимальная плата за выход из исторического тупика. Ибо прощание с коммунизмом продолжается.
Добавить комментарий