 |
Фестиваль «Моустли Моцарт». Нью-Йоркская премьера концерта для виолончели с оркестром «Азул» аргентинского композитора Освальдо Голихова. Дирижер Луи Лангри, солистка Алиса Вайлерстайн. Photo by Richard Termine |
|---|
Фестиваль «Моустли Моцарт» нынешнего года в манхэттенском Линкольн-центре — сорок первый по счету. Он традиционно культовый — но некруглая дата спасает от юбилейных обязательных восторгов: можно спокойно поразмышлять, чего ищем, зачем в очередном августе подчиняем свой календарь расписанию концертов: ведь многое уже слышано не единожды. Сила привычек, притяжение особого поля? Скорее, второе, оно же — любовь, та самая охота пуще неволи, род религиозного обожания, по сути своей исключающий утилитарный вопрос «зачем». Новому слушателю сложно, приходится быть готовым к азартной ловле билетов загодя: фестиваль «Моустли Моцарт» — это почти всегда аншлаги, и нет надежды на то, что старые поклонники устанут да и предпочтут, наконец, вечный Реквием гремучей одури какого-нибудь рок-концерта...
Любовь к музыке Моцарта не думает становиться холодным уважением: то, что создано гением — создано на века, но парадоксально вне зависимости от категории времени.
Напомню, что до поры до времени фестиваль, основанный в далеком 1966-м году, двигался по наезженной колее «Моцарт — современники» — и в какой-то момент устроителям показалось, что это скучновато. Тогда в программе рядом с именем зальцбургского светила стало появляться больше других имен — как предшественников, так и последователей. Моцарту не стало тесно — но, боюсь, только до поры (достаточно вспомнить форум прошлого года, когда на открытии исполнялся Первый скрипичный концерт финского композитора Макса Линдберга, посвященный памяти Моцарта. Ни одна из шумовых подробностей этого произведения не запомнилась — запомнилось тотальное отсутствие музыки: слушать такое ушами было положительно нельзя. До сих сохранилось недоумение: неужели помянуть Моцарта было более нечем...)
А что подготовил нам год нынешний? Любопытно читать совместное приветствие зрителям дирижера оркестра «Моустли Моцарт» мсье Луи Лангри и художественного руководителя фестиваля Джейн Мосс. Въедливый арт-критик «Нью-Йорк Таймс» Антонио Томмазини раскопал сокрушительно смешной факт: многие годы госпожа Мосс, будучи директором художественных программ Линкольн-центра, усиленно пыталась похоронить моцартовский форум, чем-то ее раздражавший. И вот — разительная перемена настроений и заметная приязнь к дирижеру с берегов Сены, который, потеряв за несколько нью-йоркских лет благодушие и округлость черт, сделал оркестр «Моустли Моцарт» коллективом на уровне приличных европейских... Итак, нет — былым недоразумениям! Эти двое с энтузиазмом сообщили, что фестиваль будет двигаться по нескольким направлениям: первое — музыка Бетховена, направление второе — изучение духовности в музыке, отыскивание единства триады «дыхание — душа — духовность».
В каталоге фестиваля имеется пояснение: музыка — это сочетание дыхания как инструмента воспроизведения звука с собственно душой и с ее полетом — духовностью. Дыхание, душа, духовность во многих языках объединены и логически, и фонетически, и этимологически. (Надо признать, что в русском языке это очевидно как ни в каком другом, достаточно вслушаться в звучание ключевых слов). И все-таки чудится в этом докапывании до вычурно усложненной истины некая искусственность: по моему разумению, искать духовность в музыке — искать влажную среду в воде (как тут не вспомнить писателя Александра Гениса, добавившего в этот ряд — душа, духовность — еще и душ: не сполоснешься — не воспаришь...). Но это все шутки на грани мелких журналистских придирок...
Есть еще третье новшество — приглашение на фестиваль «композитора с проживанием». Честь получения этой привилегии досталась аргентинцу Освальдо Голихову.
...Зал Эвери-Фишер Холла всегда потрясает акустикой. Рукотворная передвижная сцена над первыми одиннадцатью рядами — словно расширение горизонта. В полет!
Я начала писать эту статью для «Чайки» сразу после завершения первой фестивальной недели, основной акцент которой — музыка Моцарта и Бетховена. Бетховен в свое время мечтал стать учеником Амадеуса, и в шестнадцатилетнем возрасте даже прибыл для этого в Вену. Но знакомство вышло далеким от сердечного. По некоторым сведениям, Моцарт дал юноше Бетховену несколько уроков и даже завещал собратьям-музыкантам ждать, когда о молодом даровании заговорит мир — но благословлять его с тем жаром, с которым его самого благословил в свое время потрясенный Йозеф Гайдн, не стал.
Бетховен шел к своим вершинам ссорясь с ближними, теряя слух, погружаясь во мрак депрессии. Депрессии, но не обиды на сдержанность Моцарта: всю оставшуюся жизнь он истово изучал его музыку, поражаясь ее совершенству — даже отойдя от классики в позднем увлечении романтизмом.
Для торжественного открытия фестиваля была выбрана Тридцать Шестая симфония Моцарта «Линц», прозвучала она светло и прозрачно — в подтверждение отрадной перемены, произошедшей несколько лет назад с оркестром «Моустли Моцарт», благодаря неистовому пахарю мсье Лангри.
...В июле 1783 года композитор путешествовал из Вены в Зальцбург с молодой Констанцией, чтобы познакомить ее со своими родными. Родные не пришли в восторг от невестки, но и не испортили ей жизни: молодожены остались с семейством Моцартов до осени. В конце октября супруги двинулись назад в Вену и по дороге остановились в городке Линц, где у Моцарта были друзья и поклонники. Поклонники были, но исполнять в спешно организованных концертах оказалось на удивление нечего — потребовалась новая симфония. Композитор довел себя до полного изнеможения — и священная жертва была вознесена за четыре дня! У слушателя симфонии и по сей день на душе солнечно: трудно поверить, что светлые гармоничные пассажи сочинялись в сумасшедшем рабочем темпе. Но легко поверить в господень промысел...
Пятый бетховенский концерт «Император» для фортепиано с оркестром был написан композитором в 1809 году, но первое представление состоялось в Лейпциге только через два долгих года. Название связано с непроверенным апокрифом, согласно которому некий офицер французской армии побывал на венской премьере концерта и воскликнул от восторга перед грандиозностью музыки: «Се Император!» Документальных подтверждений данная история не имеет — а если бы имела, то это вряд ли польстило бы вспыльчивому Людвигу ван Бетховену, в молодости поклонявшемуся Наполеону, а потом возненавидевшему его именно за имперские амбиции. По этой же причине он переименовал свою Третью симфонию из «Буонапарте» в уклончивую «Героическую».
Молодого британского пианиста Пола Льюиса — стремительного, порывистого, похожего на худощавого лицеиста пушкинской поры, фестивальная пресса, как по команде, зачислила в самые востребованные музыканты мира, подчеркнув главную черту его игры — интеллигентность. Добавлю: в ней также присутствуют «полетность», экспрессивность, живая «текучесть» пассажей. Кое-кто из музыковедов исхитрился услышать в исполнении Льюисом Пятого бетховенского концерта некоторую легковесность. У вашей покорной слуги, видимо, не хватает музыкального образования — мне так не показалось: может быть, речь идет лишь об отсутствии в игре молодого британца искусственной героизации? Но ведь это — безусловное благо.
vПойдем же дальше по кругам моцартовского светлого рая, где в лучах гения расцветают все цветы. Приглашенный композитор Освальдо Голихов родился в семье восточноевропейских евреев в Аргентине. Рос в пестром музыкальном окружении: музыка клезмерская, еврейские богослужебные песнопения, камерные концерты, огневые танго Астора Пьяццолы. Сегодня маэстро Голихова превозносят многие маститые мировые критики, нет у него недостатка ни в премиях, ни в записях его произведений, ни в собственно концертах: его «Страсти по Марку» — в программе нынешнего фестиваля.Премьера его концерта «Азул» («Голубой») для виолончели с оркестром состоялась в Бостоне год назад, солировал сам Йо-Йо-Ма. Композитор остался доволен: по его мнению, исполнителю для демонстрации своего блеска иного произведения не требовалось.
Что же за блеск, что за цвет такой загадочный?
...Эту музыку нельзя назвать непривычной: отыскать организованность ритма и звуков в ней трудно — но так может звучать текучая вода, дышать сама Вселенная, петь птицы небесные. Она безусловно сложна технически... Что еще? Еще — досада: слух вскоре начинает уставать от «медитативной энергии», «новой палитры поверхности» и «духовного цвета» (дословно перевожу объяснения композитора). Воображение немедленно подключает зрительный ряд: для озвучивания кино это вполне годится. Да только вскоре собственно музыка, требующая подкрепления иным языком искусства, кончается не начавшись — хотя экспрессивная молодая солистка, двадцатипятилетняя американская виолончелистка Алиса Вайлерстайн, и вдохновенный дирижер выкладываются на сцене еще долго...
Дебют Алисы Вайлерстайн с Кливлендским симфоническим оркестром состоялся в октябре 1995-го, когда девчушке было тринадцать: вариации на тему «Рококо» Чайковского. Через два года — дебют в Карнеги-Холле. Трудно назвать сегодня американский симфонический оркестр, с которым она бы не выступала, список зарубежных гастролей тоже велик. Критики отмечают ее природную виртуозность, невероятную техническую смелость и впечатляющую музыкальность. Солировать в виолончельном концерте «Голубой» явно было честью для молодой солистки. И она бросилась в поток собственного вдохновения, чтобы пробиться через длинноты и монотонные повторения произведения, долженствующего обозначать блеск сегодняшнего модерна, а обозначившего нищету его. Игра Алисы была экспрессивной, страстной — но претенциозная музыка удержала мисс Вайлерстайн в досадных границах. Добавлю, что и солистке, и оркестру достало нервотрепки во время репетиций, когда автор, маэстро Голихов, то и дело принимался переписывать нотный текст, не подновлявшийся с 2006-го года...
.В ночной программе Каплан-хауза (маленькая студия для званой аудитории, стеклянные стены, вино на столах, море живых манхэттенских огней вокруг...) Алиса исполняла нечто совсем иное — Сонату венгерского композитора Золтана Кодали, написанную в 1915 году. Это произведение, похожее на свободную импровизацию, основано на народной южнославянской музыке, оно необычайно интересное, но губительно длинное — более получаса. И снова отдельные слушатели ловили себя на мысли о том, как хорошо было бы, если б техничная девушка, рубенсовской внешности и немеряного темперамента, перестала молиться на предательский модерн, даже сдобренный фольклором...
Продолжением через два дня бетховенского цикла был большой концерт с участием камерного оркестра Бремена под управлением знаменитого эстонского дирижера Пярво Джарви — давно проживающего не на обломках советской империи, а в США, в должности музыкального директора симфонического оркестра Цинциннати. Маэстро Джарви станет через три года седьмым музыкальным директором Парижского симфонического оркестра, дополнив плеяду блистательных дирижеров, в числе которых были Герберт фон Караян, Сэр Джордж Солти, Даниэль Баренбойм, Семен Бычков, Кристоф Эшенбах...
Седьмая бетховенская симфония не относится к числу торжественных и праздничных, в ней нет особых мелодических изысков, ее не очень жаловали и современники, находя чуть ли не безвкусной. Но есть в ней Аллегретто — и для меня эта нехитрая, едва ли не однообразная мелодическая тема — тема смерти, горше и тяжелей шопеновской Сонаты номер два. Это уже не судьба из знаменитой Пятой симфонии, которая грозно стучится в дверь на ставший анекдотическим мотив — это сделавшая свое дело костлявая с косой, которая смотрит вслед вынесенной из последнего пристанища деревянной ладье. (Несколько лет назад я посмотрела с детьми учебный фильм о Бетховене: бунтарь с косматой гривой плывет в гробу над толпой — и душу разрывает синкопированное «та-а, та-та, та-а, та-а...») Блаженны мы, не разучившиеся плакать.
Теперь спросим себя и устроителей: что означает на мощном музыкальном фоне фестиваля нынешнего года эта латиноамериканская фишка — виолончельный концерт «Голубой» (вредная «Нью-Йорк Таймс» метко назвала его «голубой тенью»)? Форум не потерял популярности, поклонники к нему не остыли — к чему же изощряться, отыскивая некую искусственную «связь с современностью», выставляя для этого сложную оркестровую претензию на нечто запредельное, в то время как произведение маэстро Голиджова — не более чем иллюстративный фон к чему-то иному, но никак не самостоятельная музыка? Я не против модерна — я против профанаций, особенно на фоне «славы гения». Весельчак Моцарт не был хамом, но подобный подарок он бы явно отверг.
Великие композиторы прошлого — не мумии, которые нужно подновлять, реставрировать, отыскивая в их творчестве вульгарную «похожесть» на день сегодняшний. Музыка, надиктованная небесами сколь угодно давно, не нуждается в оправдании своего существования.
Именно поэтому фестиваль почти ежегодно завершается «Реквиемом» Моцарта - и этот хлеб насущный не становится пресным. В нынешнем году «Реквием» будет исполняться хором «Скола Санторум» Венесуэлы, солисты Изабель Байракдарьян (сопрано), Келли О’Коннор (меццо-сопрано), Мэттью Поленцани (тенор), Моррис Робинсон (бас).
«Реквием» стал печатью рока, поставленной таинственным Черным человеком - на самом деле, как выяснили потомки, это был всего лишь частный заказ сугубо частного лица - князя Эстергази. «Всего лишь» заказ в итоге стоил тридцатипятилетнему создателю жизни - и остался в сознании и памяти последующих поколений как первоначальное Слово.
Добавить комментарий