КПСС была военной организацией. И демократические выборы в ней стали равнозначны демократии в армии — победили не самые умные, но самые агрессивные. А народ не смог и не мог удержать власть. Мы на своих руках вознесли Ельцина. Горбачеву и не снилась такая поддержка. А потом смотрели, как Ельцин на наших глазах стал убирать из власти народных интеллигентов горбачевского призыва и заменил их новой номенклатурой.
Двадцать лет прошло с исторического Январского пленума ЦК КПСС, который стал поворотным в жизни страны.
Двадцать лет назад Михаил Сергеевич Горбачев ошибся, вводя демократию в КПСС.
Понимаю всю необычность, поперечность такого суждения. Но если мысль появилась, то куда ж денешься. Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Да еще с расстояния в 20 лет. Все задним умом крепки. Особенно мы, рядовые обыватели, которым сейчас легко судить и рядить. А в то время нельзя было, наверно, демократизировать общество, оставляя партию как она есть. Рождая свет — сгущаешь тьму. Наверно, неразрывная была связь. Но в Китае-то, например, партия так и осталась орденом меченосцев и в то же время орудием в руках реформаторов...
Однако по порядку. Двадцать лет назад Михаил Сергеевич Горбачев от слов перешел к делу. Началось внедрение демократии насильственным путем, сверху, по приказу ЦК КПСС и лично товарища Горбачева.
До того дня были слова: застой, перестройка, ускорение, гласность. Из них более или менее действенной была только гласность.
До того дня страну пытались реформировать при помощи всё того же старого партийного аппарата. Старого и по кадровому составу, и по принципу. Перестройка воспринималась как очередная партийная кампания.
На январском пленуме Горбачев начал и кадровую чистку, и перестройку партии. Прежде всего — ввел демократию, действительную выборность руководящих органов. От райкома до ЦК КПСС.
То есть, отказался от основополагающего, железного партийного принципа — демократического централизма, в котором главное — централизм. На практике это означало — на пленум райкома приезжает секретарь обкома, товарищ из областного центра, представляет Иванова Ивана Ивановича и говорит: «Вот вам новый первый секретарь! Выбирайте!» И все — выбирают-голосуют. И так — до заводских и совхозно-колхозных парткомов, горкомов, обкомов, крайкомов, республиканских ЦК.
Горбачев эту систему сломал. Ввел альтернативные выборы. Сейчас говорят, что партия встретила нововведение в штыки. Да нет же! Бонзы — да, но они тогда, по первости, не разобрали, что эта демократия им только на руку. А когда поняли, тихо и тайно обрадовались.
Партийное же большинство решение пленума приветствовало. Я имею в виду рядовых коммунистов — слесарей-токарей, инженеров и техников, врачей и учителей, номенклатурных работников нижнего и среднего звена. Они говорили: «Правильно! Мы тут, на месте, лучше знаем, кого выбирать первым секретарём райкома! А то привозят всё время каких-то варягов!»
Вроде бы верно. Свой, местный, кровный, здесь родился и вырос, душой болеет за родной околоток, и т.д.
Ну, начали выбирать. И что? Как правило, выбирали из двух местных номенклатурщиков. Которые ничего сделать не могли. Или — не хотели. А если и выбирали где-нибудь экзотическую фигуру — ученого, инженера, начальника цеха, то он тем более не мог ничего сделать. Потому как чужой аппарату, и никто его особо не слушал и не боялся. Да и опять же — местный...
Cейчас пишу то, что никто еще не писал, не говорил. Вполне возможно, что ошибаюсь. Хотя бы потому, что партийную жизнь изнутри не знаю.
В чем суть?
Попробую пояснить на примере. В средине семидесятых я работал в редакции газеты в старинном русском городке. Редактор, Владимир Сергеевич Петров, был из местных. Он мне (наедине, чтоб никто другой в редакции не слышал!) давал задания, и я писал фельетоны. Тут-то на меня и обрушилась слава. Когда шел по улице, люди останавливались и глазели. Незнакомые работяги — только работяги! — подбегали, жали руку, хлопали по плечу, хохотали. Я не понимал. В том числе и своей славы. Потом понял. Оказывается, мои фельетоны в жизни городка были грому подобны, оказывается, за последние 15 лет никто в городке не писал фельетонов про местное, пусть даже и мелкое начальство! Никто!
Мой редактор, опять же наедине, передал мне устное послание первого секретаря райкома партии Алексея Сергеевича Веникова, дословно: «Давай! Только мы вдвоём здесь приезжие, все остальные за тыщу лет переплелись-перероднились, никто никого не тронет и слова не скажет. Ничего не бойся, я с тобой!»
Вот так я, диссидентствующий индивид, оказался на тайной службе первого секретаря райкома партии. (Веникова вскоре сразил инфаркт, на трибуне партконференции. Учтите, это была середина 70-х, расцвет брежневского застоя.)
Варяги! Чужаки! То был второй основополагающий кадровый принцип партии. Привозили людей со стороны, не связанных с местной номенклатурой школьными, дружескими, тем более, родственными узами. Только при помощи варягов поддерживалась безусловная и жестокая власть. Неслучайно номенклатура с каждым годом всё сильнее противилась ротации, все желали вечно сидеть на своих местах. Кругом сплошной «вась-вась», — говорили в народе. Варяги делали партийные комитеты дееспособными, не давали окончательно погрязнуть в местном рука-руку-моет. Но нравы и методы их были ужасные. Они могли позволить себе всё — растоптать, унизить, уничтожить любого. Я видел на целине в конце 60-х годов, как после такого разноса директор огромного совхоза, матёрый пятидесятилетний мужичище, уходил с трибуны со слезами на глазах. Инфаркты после публичных проработок — это не легенда, а реальность их жизни.
Первый секретарь райкома партии мог выпить водки разве что с председателем райисполкома. И — всё. Одинок и недоступен, как капитан на корабле. И слово его, как капитана на море, было законом. КПСС в том ее виде была военная организация. Не случайно же Сталин назвал ее орденом меченосцев. Да, Хрущев слегка расшатал устои, но тихий и спокойный Брежнев за 18 лет восстановил и упрочил всевластие и порядок в рядах.
Если следовать установившемуся порядку, то партия подлежала реформированию или улучшению только путём назначения новых, горбачевских людей на командные должности. Постепенно, неуклонно, поддерживая железную партийную дисциплину и уже естественный страх перед решением вышестоящих. Горбачев же ввёл в партии демократические выборы — и мгновенно потерял свою армию. Демократия в армии — хуже не придумаешь...
С введением выборов райкомы-горкомы потеряли дееспособность на местном уровне. Все ж свои, друзья-товарищи, никто никого не боится. А самое главное — выбранный первый секретарь не боится вышестоящего обкома-крайкома. Его же выбрали! Не смейте нами командовать, у нас перестройка, гласность и эта... как ее... демократизация!
Вот какие пироги получились.
Более того, демократизация сделала партию мощным противником Горбачева. На выборах-то побеждали не его сторонники, многочисленные, но разобщённые — побеждала сплоченная прежняя номенклатура. И, пользуясь демократией, начала открытую борьбу против своего генсека. Не говоря уже о тайной. Личность генсека перестала быть священной и неприкосновенной!
И когда грянул путч, партийная армия Горбачева не двинулась с места. Ни один горком-обком не выступил. Наоборот, они поддержали заговорщиков. Более того, заговор-то созрел как раз в главном штабе — в ЦК КПСС.
А оставь Горбачев прежние порядки, никто б не осмелился на военное выступление. Да, могли бы что-то предпринимать внутри партии, не более. Но к тому времени у генсека были президентские полномочия, другие рычаги власти.
Так Горбачев пал жертвой демократии в партии. Которую, демократию, насадил сам же, насильно, против воли номенклатуры.
В том же Январском пленуме Михаил Сергеевич Горбачев ввел демократию и в стране.
Если точнее, не демократию, а демократизацию. В СССР начали устанавливать более или менее подлинную выборность органов партийной и государственной власти.
И это было, по сути, революцией.
За главным событием, разумеется, всегда прячутся второстепенные, сопровождающие детали. О которых можно говорить или не говорить. Например, о Ельцине. Перед пленумом на Политбюро обсуждались основные вопросы доклада, в том числе об ответственности за брежневский застой. Ельцин говорил: «За положение дел в 70-х годах виновато Политбюро того состава». Возникла дискуссия. Итог подвел Горбачев, сказав, что нельзя всё сводить к персоналиям, ответственность несут все руководящие органы партии и государства.
«Это не выходило за рамки обычных дискуссий на Политбюро, — вспоминает тогдашний секретарь ЦК Вадим Медведев. — Но Борис Николаевич воспринял это болезненно. Все разошлись, а он остался в своем кресле. Он сидел с перекошенным от досады лицом, стучал кулаками по столу. Потом вызвали врачей и его успокоили».
Характерец...
Тогда же впервые проявился и стал известен как противник гласности Иван Полозков, первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС, один из главных создателей и будущий лидер КПРФ: «Чем зачитывается сегодня молодежь? От каких произведений в восторге обыватель? «Пожар», «Плаха”, «Печальный детектив»... (Речь о нашумевших произведениях Валентина Распутина, Чингиза Айтматова, Виктора Астафьева — С.Б.) ... Метод отрицания в отражении действительности стал почти чуть ли не единственным, а надо же утверждать идеалы. Не пора ли нам в этом деле основательно подразобраться?”
Многие встретили его слова аплодисментами, некоторые выступили с поддержкой, в том числе и старейший член Политбюро Андрей Андреевич Громыко. Им возразили Борис Ельцин, Георгий Арбатов, Михаил Ульянов. К народу вышел лишь доклад Горбачёва, в котором говорилось чётко и жестко: «У нас не должно быть зон, закрытых для критики, и лиц, стоящих вне критики. Народу нужна вся правда... Нам как никогда нужно сейчас побольше света, чтобы партия и народ знали все, чтобы у нас не было темных углов, где бы опять завелась плесень».
И более того — «настало время приступить к разработке правовых актов, гарантирующих гласность». Иначе говоря, генсек ЦК предлагал перейти от произвольно толкуемого понятия «гласность» к Закону о средствах массовой информации — первому за всю историю СССР! Тотчас же, в 1987 году, полулегально появились первые независимые газеты и журналы.
Наконец, главное. Чем Горбачев вошел в историю, действительно повернул жизнь страны. Установлением советской власти.
Марионеточные Советы были нормой жизни.
Даже мы, современники, свидетели тех лет, не имеем полного представления, в каких рамках нас держали. Вот документ, по которому в СССР проводились выборы, от президента страны (Председателя Верховного Совета) до председателя спортивного общества: «При необходимости замены или перемещении работников, занимающих выборные должности, местные партийные органы, центральные организации принимают соответствующие решения, предварительно получив согласие ЦК КПСС, и лишь после этого проводят выборы и вносят предложения об утверждении или освобождении работников» («Инструкции по работе с секретными документами ЦК КПСС», прил. VI, док.7, л.4, п.12).
Всё было расписано в документах о номенклатуре, которые относились к рангу «совершенно секретных». Номенклатура Политбюро, Секретариата ЦК, учётно-контрольная номенклатура ЦК и далее вниз до сельского района.
А что до Советов, то и дело принимались постановления ЦК об увеличении их роли в жизни страны, и никому в голову не приходило спросить: а на каком основании и почему какая-то партия «увеличивает роль» верховной власти? Просто не замечали.
Горбачев на Январском пленуме поломал эту железную систему. Решения о Советах поначалу воспринимались как обычное словоблудие про «народную» власть: «Изменение функций и роли Советов, они должны стать подлинными органами власти на своей территории» и т.д.
Но они попали в общее русло демократизации. Там были взрывные строчки: проведение выборов в Советы на альтернативной основе. И уже летом 1987 года на выборы в местные Советы вышли кандидаты от народа, от толпы, от улицы, от заводов и институтов, наплевавшие на «утверждение» в райкомах-обкомах. Все вдруг вспомнили, что по Конституции верховной властью в стране являются Советы, а не какие-то там райкомы-обкомы.
И покатилась народная волна.
Дальнейшее известно.
Увы. Народ не сумел удержать свою власть в руках. Отдал ее номенклатуре. Или — позволил отнять. Невелика разница.
Самые радикальные и одновременно самые пессимистичные стали посыпать голову пеплом и говорить: страна у нас хорошая, а вот народ — послушно-агрессивное стадо. Так откуда ж ему взяться, другому народу? Народовластие никогда в истории не приходило вдруг и сразу.
Если революции происходят бурно, то ползучие перевороты — незаметно. Они еще усугубляются обманами и парадоксами. Например, это ведь мы на своих руках вознесли Ельцина к власти. Горбачеву и не снилась такая поддержка. А потом смотрели, как Ельцин тотчас же, на наших глазах, стал убирать из власти народных интеллигентов горбачевского призыва и заменил их новой номенклатурой. Которая сейчас превратилась в единственный инструмент, источник и содержание власти.
При горбачевской демократизации дорожка в Советы тоже не была ковром выстлана. Везде рогатки, вроде участковых комиссий. Но их прорывали, потому что была энергия и стремление масс.
Энергии и стремления уже давно нет. Люди устали. Разочаровались.
Бедные — выживают. Есть работа, зарплата — и слава богу, сиди и не рыпайся. Да и куда рыпаться-то?
Более или менее богатые — тише воды и ниже травы. Потому что при любом несанкционированном движении, поддержке кандидата, неугодного власти, мгновенно станешь бедным.
В начале февраля международная правозащитная организация Freedom House опубликовала результаты своих исследований. По ним Россия отнесена к «несвободным странам” наряду с Кубой, Северной Кореей, Ливией.
У международных правозащитников свои резоны и критерии. Но с моей точки зрения, они тут и правы, и не правы.
Правы в том смысле, что нас пытаются превратить в Северную Корею.
Не правы в том, что российская жизнь сама по себе несопоставима с Северной Кореей. Да, есть полный произвол силовых структур, послушные суды, запугивание несогласных, но есть и адвокаты, и более или менее свободные газеты, и действующие правозащитные организации.
Быть может, всё происходящее исторически закономерно. Большой шаг вперед — затем полшага назад.
Рывками, неуклюже, страдальчески, но ведь всё-таки очень далеко ушли от совсем недавнего сталинско-брежневского прошлого.
И в этом — значение январского пленума ЦК КПСС 1987 года, великая историческая заслуга Михаила Сергеевича Горбачева.
Добавить комментарий