Михаил Козаков — народный артист России, лауреат Госпремий и премий Тэфи.
Известен зрителю по ролям в фильмах «Убийство на улице Данте», «Человек-амфибия», «Евгения Гранде», «Здравствуйте, я ваша тетя» и многих других. Как режиссер поставил картины «Безымянная звезда», «Покровские ворота», «Визит дамы» и др. В театре начинал ролью Гамлета, сейчас на сцене Театра имени Моссовета играет в пьесах Шекспира — Шейлока в «Венецианском купце» и заглавную роль в «Короле Лире». Выступает с чтецкими программами со стихами Пушкина, Тютчева, Самойлова, Мандельштама, Бродского...
 |
|
|
|---|
— Михаил Михайлович, у вас период какой-то невероятной активности: выходят книги, диски, видео, спектакли, выпускаются и запускаются фильмы... Вы задумали спектакль — композицию по Бродскому, где будут диалоги, стихи, пение... И все же мне хотелось вас спросить об уже осуществленной работе, о шекспировском Шейлоке в Театре Моссовета. Много читала разного об этой вашей роли...
— Когда я взялся за Шейлока, я решил, что Москва — город разнородный, и там всякое есть. И мне важно было сыграть так, чтобы даже антисемитов, которые бывали в театре (сколько раз там звучит «жид», «жид»), чтобы даже их я убедил.
В сцене суда я являюсь в форме.
— Военной?
— Да, израильской армии. Шейлок же не принимает у нас христианства, а умирает прямо на сцене. В пьесе Шекспира никакого антисемитизма нет. Наоборот. Пушкин заметил, что, если у Мольера Скупой только скуп, то у Шекспира, он и остроумен, и чадолюбив...
— Вот это «чадолюбие», как кажется, вам особенно близко. Но давайте перейдем к вашим гастролям. Их грандиозность потрясает. Вы приехали в Америку после гастролей по Англии, отсюда едете в Израиль. В самой Америке вы посетите 13 городов. Это значит, что у вас бесконечные перелеты, после которых вы даете многочасовые концерты. Не проклинаете себя, что ввязались в такое? В чем ваш кайф? Компенсация?
— Я вам скажу, компенсация — в публике. В том, что каждый концерт — разный. Первое отделение, как правило, пушкинское. А вот во втором я начинаю варьировать. Иногда хочется прочитать больше Бродского или Тютчева...
— То есть вы импровизируете?
— Да, импровизирую. Я получаю записки. Понимаю настрой зрителей. Когда читаю, слышу, что им ближе, что им хочется сегодня. Где-то больше юмора — шуточных стихов Давида Самойлова, а где-то, наоборот, больше Бродского. Ну, а где-то хотят Мандельштама.
— Но ведь все это можно делать и в России?
— Я езжу и в России. Кроме Москвы и Питера, выступаю в Тюмени, в Саратове...
— Вам это интересно — ездить?
— Ездить сложно. Но, знаете, люди потянулись к этому делу. Вдруг. Был абсолютный вакуум. А сейчас как-то хотят слушать стихи. Сейчас бы нужно вернуться в Москву, а я все езжу по разным точкам.
— А вернуться — для работы?
— Да, пишу сценарий — как соавтор, очень интересный. О Михоэлсе. Такая очень трудная тема.
— О, так вы недаром Лира играете, коронную роль Соломона Михайловича.
— Да, все сплетается. Вот я сейчас, после Америки, поеду в Израиль. Надеюсь встретиться с Натальей Соломоновной и с Ниной Соломоновной.
— Дочерьми Михоэлса?
— Да. И вообще мне предстоит куча всяких дел.
— Стало быть, от гастролей есть кайф?
— О да. Есть кайф и есть драйв.
— О вашей чтецкой программе. Вы уже сказали, что будете читать Пушкина, Самойлова, Бродского, Мандельштама. А вы не думали взять кого-нибудь из здешних русских поэтов? У нас есть хорошие. Леопольд Эпштейн, например.
— Леню Эпштейна я читал даже по радио. И сегодня буду читать его стихи.
— Лев Лосев...
— Лева Лосев — изумительный поэт. А какую книжку он написал о Бродском! Он очень своеобразен. Наверное, есть еще кто-то...
— В Бостоне живет патриарх поэзии Наум Коржавин. Но он поэт другого направления. Ни разу не слышала в вашем исполнении женскую поэзию. Читаете?
— Я читаю Ахматову — «Реквием», лирику. Читаю Цветаеву. Вообще в Москве лет 7 назад было снято для телевидения двенадцать поэтических программ.
— Бродский?
— Нет, Бродский отдельно — был выпущен DVD «Дуэт для голоса и саксофона». А здесь — две программы Самойлова, четыре Пушкина, Пастернака две программы, одна Мандельштама, Тарковского, Цветаевой, Ахматовой...
— Вот и двенадцать.
— Такой поэтический театр. Его сняли на пленку. И время от времени к юбилеям прокручивают. Это приятно.
— Давайте перейдем к другой вашей ипостаси — актерской. По каналу «Культура» видела вашего «Короля Лира». Работа свежая, интересная. Лир вам по плечу, и он очень «козаковский». Обратила внимание на такую деталь — ваш герой заикается.
— Хотите знать, откуда это пришло?
— Хочу, но вначале зачем? почему? Не потому ли, что в юности он был застенчив и неуверен в себе, а затем стал нетерпим, высокомерен, превратился в самодура?
— Да, он был развращен властью. Теперь — откуда. Это за-заикание ведет к Раневской. Она иногда гово-орила с за-заиканием, иногда без. Она культивировала его в себе, чтобы взять паузу. Вот Бродский — он часто делал так губами (показывает и издает звуки). Я потом понял почему. Он додумывал мысль. Он искал точные слова. Он ведь поэт, ему нужно точное слово. У Раневской заикание — чтобы не впадать в пустословие.
— Ну, а у Лира — другое?
— У Лира? Я не знаю, почему это у Лира... Когда б вы знали, из какого сора... Знаю, что мне это заикание очень помогло.
— Когда Лир сходит с ума, вы в таком шутовском или детском наряде, ярком, с голыми ногами. Такая чудесная придумка. Ваша? Или художника?
— Моя. Я все ищу сам.
— Получилось — старик и ребенок в одном лице.
— Этакий бомж.
— Сумасшедший старик, трогательный и беззащитный как ребенок. И детскую тему вы придумали? Этих трех прелестных девочек возле Лира?
— Я вам скажу, мы с Павлом Осиповичем1 очень долго обдумывали концепцию. Я без детей не мыслил спектакля. Это потому, что у меня много детей у самого.
— Недавно я брала интервью у Станислава Рассадина, который так хорошо написал о вас в «Книге прощаний». Рассадин говорил о «раскультуривании театра». Согласны?
— Я вам скажу — есть Фоменко. Это класс. Уровень. Он в авторе ищет автора, а не себя. Ставит ли Пушкина, Толстого, Чехова... Есть отдельные спектакли в разных театрах. Немного. Но те, которые мне по душе. Равно как и фильмы. Скажем, есть «Доктор Живаго», который мне очень нравится, поразительный новый Рязанов с его фильмом об Андерсене.
— «Жизнь без любви».
— Другое дело, что все начинает захлебываться в коммерции. Зрителя хотят заманить в залы. Говорить о том, что мне не нравится, не хочу. Много безвкусного постмодерна, бездумности, смешения стилей, переводов... Но это, может быть, некий ответ. Смотрите: Миллер и Олби сказали: «Кому писать? — Не хотят слушать!» Люди не хотят слушать.
— Но вот интерес к стихам возникает. Люди хотят их слушать.
— Надо смотреть правде в глаза. Я приезжаю в город читать стихи. У меня один концерт, не десять. Приходит тот процент, которому это нужно.
— Бродский говорил, что в мире только один процент людей, которым нужна поэзия.
— Так. Уже три концерта, как когда-то, я дать не могу. И не потому, что раньше люди были культурнее. Другая страна. Другие интересы, возможности. Компьютеры, поездки, развлечения. Все изменилось, нужно к этому приспосабливаться.
— А прогноз?
— Я не знаю. Мне не ясно будущее. Вот в Малом театре играют традиционно, по старинке. В этом тоже есть и плюсы, и минусы. Поди тут поймай эту середину золотую. Не знаю, что дальше играть в театре. Есть Юджин О’Нил, есть Дюрренматт. Но встает вопрос: а пойдет ли на них зритель? Поэтому я так цепляюсь за концерты и за съемки.
— В книге Владимира Рецептера о театре2 приводятся слова актера Ханова: «Стыдно быть старым актером». О чем это? Не о том ли, что профессия налагает отпечаток на личность?
— Я сейчас как раз читаю Рецептера... У меня есть пьеса, в чем-то автобиографичная. И там старый актер. Я там пишу: «Как ужасно быть старым актером!» Профессия-то молодая. С другой стороны, мне говорят, что я стал читать стихи глубже.
— Ах, вот вы как повернули. Тогда давайте продолжим в вашем направлении. Анатолий Мариенгоф, близкий вам человек, «дядя Толя», как вы его звали в детстве, ненавидел старость. Во всех ее проявлениях — физических и психических.
— Да, и Самойлов писал: «Жить на этом свете стоит только в молодости».
— Для вас в старости ничего нет положительного? Мне почему-то кажется... но как вы ответите?
— Есть. Уходит суетность. Уходит тщеславие. Мелкое уходит: вот меня обошли в звании, в премии...
— Вы сказали, что стали читать глубже.
— Да, и это. Бродскому однажды сказали: «Вы раньше лучше писали стихи», а он ответил: «В старости плохо начинают писать стихи». Можно и так ответить.
Вот расскажу вам, раньше я очень любил играть в комедии. Приятно, когда видишь реакцию зала и как бы сам веселишься...
— Не припомню ни одной вашей комедии.
— Ну как же! «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Соломенная шляпка». И в театре я играл много комедий. Обожал валять дурака. Но вот я сейчас думаю, в какой комедии я бы сыграл? Не имею в виду Шекспира.
— Ну, в глупостях вы не смотритесь. Интеллект мешает. Если только в роли шекспировского шута...
— Но я вам скажу: в принципе я бы комедию играл, хотя «лета к суровой прозе клонят», да нету хороших комедий.
— Давайте перейдем от комедий в кино и на сцене к жизненным драмам. За вами многие наблюдают в ожидании: что еще вы «выкинете».
Не просто уходить из театров, уходить от семьи. Я читала где-то, что вы уходите в поисках свободы. А может быть, вы ищете обновления жизни, новой энергии для творчества?
— Мне самому трудно на этот вопрос ответить. С одной стороны, всю свою жизнь я стремился жениться, чтобы иметь дом. С другой, жизнь моя была во многом деструктивна по разным причинам. Я столько бумаги извел для самоанализа, начиная с детских лет.
— Вижу вас в прекрасной форме. Вы полны сил, заряжены и заряжаете окружающих. Не следствие ли это новой перемены в вашей жизни?
— Я боюсь сфальшивить, сказать неточно. Гораздо легче ответить на вопрос, вами не заданный, — об алкоголе.
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Минутное. Вот у Рецептера в книге читаю, что актеры после спектакля всегда собирались за столом. Почему? Потому что актер так уж устроен — он должен себя любить. Косой, хромой, карлик — должен себя любить. Если не будет себя любить, это начнет передаваться публике. Какой разумный человек может всегда себя любить? А когда ты выпиваешь, кажешься себе умнее, лучше, добрее, сентиментальнее. Отпускает душу, и ты как бы паришь... Но вся беда в том, что приходит утро. Но этот вопрос еще как-то разрешим, а вот с личной жизнью...
— Спасибо вам, Михаил Михайлович, вы удивительно искренний человек. Наверное, поэтому, как говорят, не любите жанра интервью. Хочу вам сказать, что в вас нет ни капли старости. А вот от ребенка много. Творческого вам восхождения!
1 П.О. Хомский – гл. режиссер Театра им. Моссовета.
2 Вл. Рецептер. Жизнь и приключения артистов БДТ. М., Вагриус, 2005
Добавить комментарий