Во многих работах по советской истории говорится о том, что те или иные события, крайне важные для идеологии коммунистического строя, либо вообще не случались, либо происходили совсем не так, как трактует официальная история. Например, в ряде своих работ Владимир Батшев, автор четырехтомного исследования «Власов», расследует то обстоятельство, что известные советские символы (28 панфиловцев, Зоя Космодемьянская. Александр Матросов и др.) есть не что иное, как мифы.
Дело, однако же, в том, что любое символическое национальное, как бы это сказать, знамение, ладно, скажу так: любые базовые культурологические основания всякого состоявшегося народа всегда есть и должны быть мифами. События, как они происходили на самом деле, не есть культурная база нации, а есть хроника, репортаж, журналистское расследование, в лучшем случае — публицистика.
Приведу пример: для древних греков Геракл, Одиссей, Орфей, Артемида, Афина и даже сам Зевс были не мифом, а живой реальностью. Никакие разоблачения мифологичности этих персонажей не нарушили бы устоев греческих полисов. Кстати сказать, многие древнегреческие философы это и делали, особенно все милетцы (Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Гераклит), да и из элейской школы тоже, больше других — Ксенофан и Анаксагор. Но обошлось вполне безопасно для греческого социума. А вот когда древнегреческая культура и народ — с его языком, танцами и песнями — усопли по многим естественным причинам, всем стало ясно, что держали их мифы. Точнее, стало понятно, что идеологическая основа отошедшего в вечность общества мифологична. Когда вы читаете книгу «Древнегреческие мифы» Куна, то ведь вас нисколько не беспокоят истории, оказавшиеся легендами. Вы спокойно признаете мифологичность рассказанных сюжетов.
В России многие мифы пока остаются в роли фундамента. Ну, там принятие христианства, идеология Третьего Рима, добровольное вхождение в состав России Сибири и вообще окрестных пространств, цивилизаторская миссия, коллективный Христос, принимающий на себя все грехи мира... Много. А вот миф о царе-батюшке под большим вопросом. Нет его.
Но вот смотрите: ряд мифов угас. Нужно сказать точнее: с них снялся камуфляж, выяснилось, как «оно было на самом деле», стала ясна их мифологическая природа — именно потому, что умерла советская цивилизация. Вы ведь уже не верите в оглушительный выстрел Авроры, сокрушивший Временное правительство? А в балтийских матросов, штурмующих ворота Зимнего дворца на Дворцовой площади? В чистые руки, холодный ум и горячее сердце чекистов? В козни «врагов народа»? В то, что тов. Сталин ночами не спал в думах о счастье народа? Не ясно ли, например, что перевыполнение планов и пятилетка за 4 года есть вздор? Хотя бы потому, что план никак не совместим с его перевыполнением и что поэтому «плановое хозяйство» есть самый настоящий миф.
В «Чайке» публиковалась моя рецензия на книгу Дружникова «Доносчик 001» о подвиге Павлика Морозова (№16, 16-31 августа 2006 г.). Увы, расследование показало, что Павлика убили чекисты, чтобы разжечь ненависть к кулакам, для политической цели развертывания коллективизации на Урале и в Сибири, кои безбожно отставали. Как вы думаете, нужно ли оставить «правду» о Павлике Морозове как герое, который ради идеи разоблачил своего отца, «гнусного подкулачника и гада», и был за это убит озверевшими кулаками — дедом и дядей? Или мы согласимся с тем, что имеем дело с советским, коммунистическим мифом? Для каждого времени — свои мифы, и они с уходом эпохи тоже должны уйти. Павлик Морозов — миф и олицетворение мерзкого доносительства, сокрушающего принцип вековых родственных уз.
То, о чем писал Батшев, например, его анализ истории 28 панфиловцев и слова комиссара Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва», многими воспринимаются как русофобская вылазка. Понятно почему: потому что мифология Отечественной войны остается «в боевом строю» и в нынешней России. Поэтому ее анализ как бы невозможен, так как он «унижает национальное достоинство». Но подумаем: если все 28 панфиловцев погибли во время того боя, то откуда стали известны слова комиссара Клочкова? Да ниоткуда. Миф это, сочиненный по заданию начальства в статье военного корреспондента Кривицкого. Ну и пусть остается мифом до тех пор, пока востребован здравствующим обществом.
То, что в этом мифе мы видим явное противоречие, для мифа совершенно не страшно. Более того, миф всегда соткан из противоречий. Скажем, в древнеегипетских мифах небо одновременно изображается и описывается в виде великой коровы, в виде девы-богини Нут, поднятой богом Шу из объятий бога земли Геба, и в виде небесной реки, по которой плывут с востока на запад ладьи Солнца, Луны и звезд. И это — высшая истина в знаниях египтян. Никто не мог передать слов Клочкова, все убиты, но именно эти слова он сказал, ибо в них — высшая правда. Хотя бы потому, что похожие слова произносились тысячи раз: «Сколько же мы будем отступать, ведь позади — Москва?!»
Истина мифа всегда выше будничной правды. Кто слышал слова Сталина: «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы?» Никто. К тому же он никогда бы и не сказал публично таких слов. Миф? Да. И мы даже знаем, кто его творец — Анатолий Рыбаков в книге «Дети Арбата». Тем не менее, именно эти слова наиболее точно выражают суть той эпохи.
Матросов, конечно, тоже миф. Невозможно телом закрыть крупнокалиберный пулемет. Тело будет отброшено. Найти еще лучшее соображение, почему закрыть телом амбразуру так, как об это повествует официоз, — невозможно.
Там дело обстоит так. Ствол пулемета из самого помещения ДОТа входил в небольшую щель, которая расширялась на длине примерно метр или более (это толщина стенки ДОТа) и на бетонированном выходе сектора длина щели была 3 метра. Это и есть амбразура. Сам сектор имеет малую высоту, не более 30 см. Стало быть, для того чтобы добраться до ствола, нужно было протиснуться в коробообразный сектор высотой 30 см и проползти по нему метр до ствола пулемета (который, заметим, все время при этом извергает пули). Влезть в зазор 30 см невозможно, перекрыть выход сектора в 3 метра одному человеку также невозможно. Только пятью-шестью туловищами можно было бы перекрыть выход из амбразуры.
Иначе говоря, Матросов во время атаки был скошен огнем пулемета, но никаких бросаний на амбразуру быть не могло. Точнее, бросание, может быть, и было, но заткнуть таким образом пулемет — точно нельзя. Но ведь суть подвига не в том, что Матросова убили во время атаки, а в том, что он телом заглушил пулемет и ценой жизни позволил взводу взять ДОТ. А вот это и есть миф.
Главное в мифе его «прагматика», аккумулирующая тысячелетний опыт представителя некоего народа в традициях, в том числе, в своего рода психологических практиках. Пример — боевые пляски «дикарей» в масках свирепых хищников, что очень поддерживало воинственный дух. Примерно ту же роль выполняет присяга с ритуальными формулами со знаменами и прочими символами.
Миф обеспечивает устойчивую структуру в обществе, поддерживает полезные взаимоотношения и способствует его выживаемости. Миф поддерживает порядок на земле потому, что он есть отражение «вечного порядка в первовременах», в начале бытия. Если разрушится такой миф, то падет и все, на нем построенное. Верно и обратное: разрушение построенного приведет к падению мифа, точнее, к его десакрализации.
Царь на Руси был помазанником божьим, власть его была свыше, а не от людей. Однако же царь-батюшка одновременно был и воплощением народных чаяний. То есть он один знал «как надо» за весь народ. И он же, монарх, нес в себе всю идею справедливости и потому мог вершить суд по правде. Это в принципе нелогично, ибо если власть царя от Бога, то и отчет за свои деяния он дает Богу, а не людям. Пути же Господа неисповедимы, и потому ниоткуда не следует, что царь должен быть справедливым. Может быть, он как раз должен быть жестоким, как Иван Грозный, может быть, именно так видит справедливость Всевышний? Но нет, царю-батюшке приписывалась именно человеческая справедливость. Когда эти явно мифологические основания российской монархической государственности были поколеблены, империя распалась, монархия исчезла. Причем для принятия мифа нужно не доказательство его логичности и непротиворечивости (дело явно безнадежное и даже очень вредное для мифа), а требуется искренняя вера в то, что миф как «повествование» безусловно соответствует реальности и рассказанное есть подлинная правда и истина.
Это только кажется, будто атеисты-коммунисты отказались от всех старых мифов и, в частности, от обрядовых мифов. Не говоря уж о том, что они добавили к ним много своих.
Почему в комнате гроб даже самого отчаянного богохульника ставили не параллельно стенам, а под углом, как бы немного наискосок? Потому что в углу раньше висела икона, и голова покойного была обращена к ней, душа искала у нее защиты. Икону сняли, но ритуал остался. А икону почему вешали в углу? Потому, что в углу раньше находился племенной тотем, а угол — самое защищенное место, открыт только фас, так что тотему легче было «обороняться от врагов». Заметили, что уютнее всего сидеть в углу? Почему? Потому что спина и бока защищены от внезапного нападения. Вот вам связь мифа с психологией, а потом и с ритуалом.
Есть еще более глубинная связь мифа с психологией. Она получила название «воронки Шеррингтона». Американский физиолог Шеррингтон показал, что количество эмоциональной информации, поступающей в мозг от органов чувств, на порядки превосходит возможность ее вербального описания. И даже понимания. Например, глаз различает тысячи оттенков цветов, а сколько из них имеют названия? Основных — всего-то семь. Ну, с промежуточными — в два раза больше (красно-желтый, сине-зеленый и пр.). Приходится вводить образы: салатный цвет, кирпичный, телесный... Но и они никак не покрывают всего огромного разнообразия различаемых глазом цветов. Выручает мифологический образ Протея. Протей может принять любой облик, соответственно, и любой цвет. Вот он и будет олицетворять все множество раскрасок. Вообще, миф — это типичное философское отдельное (то есть, индивидуальное), в котором воплощено общее, то есть какая-то абстракция.
Есть еще кое-что психологическое. Есть общие понятия, вроде верности долгу, героизма, жертвенности, милосердия, честности, доблести и др. Но есть внутренняя потребность иметь образ этих абстракций. И тут на помощь приходит миф, который всегда конкретен. И приходит искусство, которое всегда пользовалось мифами, потому что оно по природе образно. Ахиллес бесстрашен (правда, имеет одно уязвимое место — свою пятку). Медея — фанатик идеи. Горгона — нечто ужасное. Атлант — вечная обязанность и долг. Геракл олицетворяет готовность к подвигу.
Возьмем Илью Муромца. Да, он былинный богатырь, защитник сирых и слабых. Он может раззудить плечо и ударить рукой по рылам врага. Молодец! Герой! Но до своих подвигов что делал? Ничего не делал. Он сидел сиднем тридцать лет и три года. Находился в прострации, в анабиозе, себя не обслуживал, не только никого не защищал. А потом уж было не остановить. Не архетип ли это вообще русского характера? Не юнговское ли коллективное бессознательное русских породило этот монументальный образ, создав былины богатырского цикла? Не проявляются ли в этом мифе некие глубинные черты русской истории с ее покорным сидением под гнетом, сменяющимся взрывами разинщины-пугачевщины и великих октябрей?
Еще один миф, лежащий в основании русского самосознания: Куликовская битва. Битва, конечно, была, но исторических сведений о ней мало. Не известно даже, где именно находилось Куликово поле, по какую сторону речки Непрядвы.
Разумеется, поэтический рассказ о начале сражения, которое открылось единоборством двух богатырей — татарского мурзы Челубея и русского инока Пересвета — является мифом.
Слушайте, каким языком излагает автор «Задонщины» этот эпизод:
«И поиде инок Пересветъ противу татарскаго богатыря Темирь-мурзы, и ударишася крепко, толико громко и сильно, яко земле потрястися, и спадоша оба на землю мертви, и ту конец прияша оба.
Тогда князь великий (Дмитрий Иванович — ВЛ) почал наступати. Гремят мечи булатные о шеломы хиновские. И поганые покрыша главы своя руками своими. Тогда поганые борзо вспять отступиша. И от великого князя Дмитрея Ивановича стези ревут, а поганые бежать, а руские сынове широкие поля кликом огородиша и злачеными доспехами осветиша. Уже бо ста тур на боронь.
И воспели бяше птицы жалостные песни. Восплакашася вси княгини и боярыни и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Марья рано плакаша у Москвы града на забралах, а ркучи тако: «Доне, Доне, быстрая река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилелей моего господина Микулу Васильевича ко мне».
Сходство со «Словом о полку Игореве» бросается в глаза, но не о том сейчас речь.
А далее автор (в современном переводе) говорит:
«А погибло у нас всей дружины двести пятьдесят тысяч. И помиловал бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество».
Никак не могло столько погибнуть, так как все войско в Куликовском сражении не превосходило 60 тыс. человек. Погибла примерно треть.
Автор — предположительно Софоний Рязанец (точнее — Резанец). Существовал ли он на самом деле, нет ли — неведомо.
Когда же написана «Задонщина?» А — неизвестно. Энциклопедия сообщает, что «Сведений о времени создания нет ни в самой «Задонщине», ни в каких-либо других источниках».
Оказывается, древнейший Кирилло-Белозерский список «Задонщины» (всего их шесть), дошедший до нас, отделен от самого события целым столетием. И о времени написания оригинала нет ничего. Есть только списки. Может быть, оригинал написан через 10 лет после битвы, а может — через 90. Но кто будет утверждать, что этот эпос ложен? Нет, он наполнен высшей правдой!
Да и вся литература построена некоторым образом на мифах, на создании образа, который символизирует свойство характера, время, эпоху. Дон Кихот — из лучшего романа тысячелетия: нужно ли говорить, что означает этот образ? Не особенно, потому что никакие слова не исчерпают его глубины.
Да, само закрытие Матросовым своим телом амбразуры — миф. Но за ним стоит тысячелетний опыт самопожертвования «за други своя».
Без этой выручки войско — толпа румынских полковников, бегущих с поля боя и размазывающих слезы по небритым мордасам.
Матросов был убит просто на подступах к ДОТу. Но в его мифологическом подвиге «закрытия своим телом амбразуры» светились смерти сотен тысяч, если не миллионов, погибших при атаке на безымянные высоты, укрепления, города, мосты, танки, форсировании рек... И это уже — не миф, это — суровая и трагическая правда войны. Матросов становится символом самопожертвования, готовности отдать жизнь ради победы «своих».
Тут и суть мифологизации: она помогает выжить и даже победить. По крайней мере, если речь идет о таких мифах. Я думаю, они будут иметь долгую жизнь.
Подытоживая: если миф нужен и он прочно живет с сознании людей, то он воспринимается не как миф, а исключительно как правда, и ему не грозят никакие разоблачения.
Добавить комментарий