Где-то в районе 3-й авеню я зашла в польский продуктовый магазинчик. По-русски продавец не понимал. Что странно. В его годы все учили русский в польской школе, если он эмигрант. А по возрасту он был из родившихся после войны и уехавших не в военных вихрях тех событий. Я перешла на польский. Хоть и на украинский он благосклонно реагировал.
Обсуждая, что лучше «golonka» или «medaliony z indyka», мы разговорились.
- Когда Вы уехали из Польши? – спросила я.
- Я не уехал. Я спасся от потопа.
- Что это значит?
- Неужели Вы не понимаете, что мы и вы, если вы из того лагеря, переживали потоп. Это был катаклизм. И уехать – это не просто уехать. Это значило спастись биологически.
- От кого?
- От Советской России. Она ведь поглотила нас как пылесос.
- Вы очень не любите ту страну. Почему?
- Да если бы они имели цивилизационное превосходство, мы сами искали бы родственников в какой-нибудь Перми, чтобы с ними воссоединиться, - пошутил о. - Но такой эта страна не была никогда. Она была тоталитарной. И другим только разрешала жить. Вы, наверное, этого не помните.
- Как это выглядело?
- Как обязательное членство в партии. Как повинность стояния в вечных очередях. Как абсолютное неуважение к человеку.
Могу ли я здесь закрыть перед покупателем магазин просто так, по личным причинам? Нет.
Могу ли я здесь узнать дома, что у меня отключена вода без предупреждения? Нет.
Должен ли я искать здесь, смешно сказать, валютный магазин, чтоб купить что-то приличное? Нет. Американцы спрашивали у меня, что означает слово «валюта».
- Вы не тоскуете?
- У меня недавно был разговор с покупательницей из России. Она сказала, что тоскует по Москве. И даже пошла бы туда по снегу босиком. Я спросил ее: «Почему же Вы, обутая, не полетите туда самолетом Аэрофлота»? Она бросила уже взвешенный товар и вышла. Может быть, что-то про себя вдруг поняла.
- Во что верили те, кто остался?
- Они не имели разрешения на выезд. Или денег. Или обманывались сказками о том, что «наш корабль никогда не разобьется». А мой дед тихонько комментировал: «Да. Не разобьется. Потому, что не увидит берега».
- Но ведь кто-то верил в реальность хорошего?
- Кто-то верил. Что после очередных жертв, придет свобода, как лето. Я не верил.
- Русские до сих пор наивно говорят, что защитили всех, что до сих пор едят гнилую картошку в провинции, чтобы всем было лучше.
- Так пусть убираются в свои границы к черту! Будут устриц есть!
Мне стало грустно. Я сказала:
- У меня там, в конце того строя, было детство…
- Минуточку, минуточку! Я вас огорчил? У меня там тоже было детство и даже юность.
Выходя с покупками и даже с подарками из магазина, я думала: «Было детство. На другой Планете. Что случилось с той Планетой, похожей на Землю, по которой ступаю? Кажется, если бы изобрели аппарат, делающий фото с сознания, я бы восстановила все снимки. Я ведь все помню. Вот мой город. Который, казалось, будет существовать вечно. А оказалось – до новой войны.
Вот беседующие под настенными часами «бабушка рядышком с дедушкой».
В самолете в Америку мне, десятилетней, сказал пожилой сосед по креслу: «Скоро будем дома». Так и оказалось. «Пусть пилоты далеко от дома, дом ждет их».
Добавить комментарий