Мне моя философия ничего не дала, зато многое сохранила.
А.Шопенгауэр
21 сентября 2015 г. исполняется 155 год со дня смерти великого немецкого философа Артура Шопенгауэра (1778 – 1860).
Артур Шопенгауэр, один из оригинальнейших мыслителей Х1Х века, стал широко известен и знаменит только после своей смерти. При его жизни профессиональные ученые и философы преднамеренно замалчивали его, а публика, по самому характеру и роду деятельности Шопенгауэра, не могла питать к нему особенного интереса. Лишь несколько лет спустя после его смерти интерес к его творениям начинает проявляться не только в Германии, но и в других странах, в том числе и в России. Его высоко ценил Л. Н. Толстой.
Всю жизнь он не сомневался в том, что потомки оценят и признают его гениальные творения. Когда незадолго до смерти друзья спросили его, где бы он желал покоиться после смерти, философ ответил: «Все равно. Они найдут меня».
Сегодня наш медиум вызвал дух А. Шопенгауэра, и мы имеем уникальную возможность задать несколько вопросов духу замечательного мыслителя.
М. – Дорогой Учитель, Вы прожили долгую, внешне не слишком бурную, но интеллектуально насыщенную жизнь великого философа. Поговорим сегодня о том, как лучше подготовиться к поре естественного увядания и прожить ее по возможности достойно. Чем отличается жизнь в зрелом возрасте?
Ш. – Характерной чертой первой половины жизни является неутолимая жажда счастья; второй половины – боязнь несчастья.
В эту пору люди, по крайней мере, наиболее разумные из них, стремятся более к избавлению от боли и беспокойства, нежели к счастью. В старости люди более умело оберегают себя от несчастий; в юности – легче переносят их.
М. – Как, разве человек не стремится к счастью в любом возрасте?
Ш. – В юности мы воображаем, будто на свете существует бесконечное счастье и что только трудно его добыть, в зрелых же летах мы знаем, что ничего такого на самом деле нет, и, успокоившись на этот счет, наслаждаемся сносным настоящим, находя радость даже в мелочах.
М – Неужели с возрастом так сильно меняется взгляд на жизнь?
Ш. – С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее; с точки зрения старости – очень короткое прошлое. Нужно долго прожить – состариться, чтобы понять, как коротка жизнь.
М. – Почему Вы считаете, что жизнь коротка? Ведь некоторые люди иногда живут и подолгу?
Ш. – Почему в старости прожитая жизнь кажется такой короткой? Это происходит потому, что сократилось воспоминание о ней; из него исчезло все незначительное и все неприятное, а в итоге осталось совсем немного.
Чем дольше мы живем, тем меньше событий кажутся нам важными или достаточно значительными для того, чтобы впоследствии вспоминать о них… Мы о них забываем, как только они совершаются. Таким образом, время бежит, оставляя все меньше и меньше следов за собой. Неприятное мы также не любим вспоминать, в особенности, если было задето наше тщеславие, что случается как раз чаще всего… потому-то и забывается так много неприятного.
М. – Да, теперь понятно. Как сказал поэт, «Мы, оглядываясь, видим лишь руины». А если не оглядываться и жить настоящим, не будет ли старость синонимом скуки?
Ш. – В зрелом возрасте скука постепенно исчезает; для старца время слишком коротко, и дни летят, как стрела… замолкают томившие нас страсти… если только не потеряно здоровье, гнет жизни оказывается в общем более легким, чем в юности; потому-то период, предшествующий наступлению старческого недомогания и слабости, и называется «лучшими годами».
М. – Известно, что Вы прожили жизнь холостяком. В наше время некоторые ученые считают, что брак помогает человеку быть здоровее и жить дольше. Вы так не считаете?
Ш. – Жениться – это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности.
М. – Возможно, дружеское общение и большой круг знакомых могут существенно скрасить жизнь пожилого человека?
Ш. – Истинная, подлинная дружба предполагает горячее, чисто объективное, совершенно незаинтересованное участие в радостях и горе друга, а это участие – полное отождествление себя с ним. Этому настолько противится эгоизм человеческой натуры, что истинная дружба принадлежит к числу вещей, о которых, как о морских змеях, мы не знаем, вымышлены они или существуют где-либо на самом деле. Обыденные отношения таковы, что с большинством наших добрых знакомых мы перестали бы разговаривать, если бы услышали, как они отзываются о нас за глаза.
М. – Может быть, в таком случае, невзирая на возраст и сопутствующие ему недуги, следует держаться за службу и любую общественную деятельность, лишь бы оставаться среди людей, а не оказаться в одиночестве? Вы знаете, в наше время очень многие люди боятся уйти на пенсию и быть «невостребованными». Что бы Вы им ответили?
Ш. – Человек с богатым внутренним миром прежде всего будет стремиться к отсутствию боли, досады, к покою и досугу, то есть изберет тихое скромное, но по возможности свободное от тревог существование и потому, после некоторого знакомства с так называемыми людьми, будет избегать общения с ними, а при большом уме – даже искать одиночества…
Ибо на свете нам предоставлено немногим более, чем выбор между одиночеством и пошлостью.
М. – Значит, лучше все-таки воспользоваться скудной, но свободной жизнью на пенсии и предпочесть «заслуженный отдых» и досуг?
Ш. – Согласно с тем, что мозг является паразитом и пенсионером всего остального организма, добытый человеком досуг, позволяя ему пользоваться своим сознанием и своей индивидуальностью, составляет плод и прибыль всей жизни, которая в остальном являет собой одни труды и заботы. В виду сказанного достойный человек поступит чрезвычайно разумно, сократив в случае надобности свои потребности ради того, чтобы сохранить или расширить свою свободу, и ограничить с этой целью свою личность, всегда стремящуюся к общению с людьми.
М. – Вы хотите сказать, что с возрастом человек начинает яснее понимать, что в жизни важно и к чему следует стремиться?
Ш. – В молодости преобладает созерцание, в старости – размышление; первая – плод поэзии, вторая – философии. Лишь старый человек может иметь полное и правильное представление о жизни, так как он обозревает ее во всей ее полноте, видит естественность ее течения и, что особенно важно, не только, как другие, сторону входа, но и выхода, благодаря чему он в совершенстве уясняет себе ее ничтожество, тогда как все пребывают в заблуждении, что лучшее еще впереди.
М. – Конечно, ждать лучшего впереди свойственно молодости, и разве не в этом ее счастье? Жить полной жизнью, надеяться на любовь, успех, возможно, и славу – разве это не прекрасно?
Ш. – Обыкновенно молодость называют счастливым, а старость – печальным периодом жизни.
Это было бы верно, если бы страсти делали нас счастливыми. Однако они-то и заставляют юность метаться, принося мало радости и много горя. Холодной старости они не тревожат, и она принимает оттенок созерцательности; познание становится свободным и берет верх; а так как само по себе оно чуждо страданий, то чем больше оно преобладает, тем человек счастливее.
М. – Значит ли это, что, становясь старше, мы перестаем уповать на лучшее, довольствуемся самым малым, и в этом можем найти счастье?
Ш. – В старости … опыт обнаружил истинную ценность вещей и суть наслаждений, благодаря чему мы постепенно освобождаемся от иллюзий, химер и предрассудков, скрывавших и искажавших дотоле подлинный вид вещей… и в большей или меньшей степени проникаемся сознанием ничтожности всего земного.
Важнее всего то, что все это дает спокойствие духа, являющееся одним из существеннейших элементов счастья, пожалуй, даже первое условие, сущность его.
…Старец проникнут идеей Экклезиаста «суета сует» и знает, что как бы ни были позолочены орехи, все они пусты.
Он уже не воображает, что где-то, во дворце или в хижине, существует какое-то особенное счастье, большее, чем то, каким он сам наслаждается повсюду, пока он свободен от душевных и телесных страданий. Людское деление на великое и малое, на благородное и низкое перестает для него существовать. Это дает старым людям особенное спокойствие духа, позволяющее с усмешкой взирать на земную суету.
М. – Получается, что достойно справляться с потерями старости может только мудрый человек. Остальным людям приходится только страдать от болезней и скучать, если они не в состоянии продолжать трудиться. Так ли это?
Ш. – Обычно полагают, что удел старости – болезни и скука. Но болезни вовсе не необходимый ее признак. Скука сопутствует лишь тем, кто не знал иных наслаждений, кроме чувственных и общественных, кто не обогащал свой дух и оставил неразвитыми его силы…
…В силу опытности, упражнения и размышления разум продолжает развиваться, суждения становятся более меткими, и уясняется связь вещей… наше внутреннее самообразование продолжается по всем направлениям, давая занятие духу, умиротворяя и награждая его.
М. – Конечно, самообразование в любом возрасте доступно многим, было бы желание. Однако как быть, если сил становится все меньше?
Ш. – Убыль физических сил вредит нам мало, если только мы не добываем ими хлеба. Бедность в старости – великое несчастье. Если ее удалось избегнуть и здоровье сохранено, то старость может быть весьма сносной порой жизни. Главные ее потребности – удобство и обеспеченность; потому в старости мы больше любим деньги, чем раньше: деньги возмещают отсутствующие силы. Покинутые Венерой, мы охотно ищем радостей у Вакха.
Счастье для старика, если в нем осталась любовь к науке, к музыке, к театру, вообще известная восприимчивость к внешнему миру, что у некоторых сохраняется до самых преклонных лет.
То, что человек имеет в себе, никогда ему так не пригодится, как в старости.
М. – Спасибо, дорогой Учитель, за содержательную беседу.
***
Добавить комментарий