Миниатюры

Двадцать лет русского языка

За те уже почти четырнадцать лет, что я живу в Америке, мои дети побывали на уроках не меньше десятка русских учителей. Когда моей дочери было лет восемь, одна учительница даже приезжала к нам домой. Однажды после урока она мне сказала:

— Мне надо с вами поговорить. Ваш ребенок меня поправляет. Учителя поправлять нельзя.

Я спросила:

— А в чем она вас поправляет?

— Сегодня я ей говорю: «Ты меня пóняла?» А она: «Надо говорить «понялá». Что это за безобразие?

— Но ведь и в самом деле надо говорить «понялá».

— Вы знаете, я двадцать лет преподавала русский язык в Одессе и всегда говорила так, как говорю, и никто меня не поправлял.

— Но правильно-то «понялá».

— Что значит — правильно? Может быть, можно и так, и так.

— Нет, только «понялá».

— То есть вы что, хотите сказать, что я, немолодой человек, опытный учитель, неправа, а ваш ребенок прав?

— В общем, да.

— И что же мне теперь делать?

— Не знаю... Может быть, ничего?

— Нет, я спрашиваю, что мне теперь, может, весь русский язык заново выучить?

— Ну, весь не надо. А это ударение можно и выучить.

— Ах, вот как! Ну, я вас пóняла! Они меня будут учить по-русски говорить! До свидания!

И она ушла, бормоча:

— Двадцать лет в школе! Двадцать лет русского языка! Ударения у них, видите ли, не такие, как у всех.

И больше она к нам не приходила.

Мороженщик

В Монреале мы поехали на автобусную экскурсию. Автобус остановился на холме, с которого был виден весь город. Посреди безлюдного холма стоял мороженщик в бандане и на чистом русском языке выкрикивал:

— Кому мороженого?

Мы подошли. Я спросила:

— Почему вы кричите по-русски?

Мороженщик сплюнул в сторону и сказал:

— Захотят — поймут.

— Давно вы здесь?

— Двадцать лет.

— По-французски, наверно, хорошо говорите?

Мороженщик сплюнул еще раз и сказал:

 — Вы вообще что? Соображаете? Зачем мне французский? Во французской части Монреаля живет один сброд? Я живу в английской части.

— Так вы по-английски говорите?

 — Тоже не говорю. Англоязычные, что ли, лучше? Одни бандиты. Вы вообще знаете, как Канада заселялась? Каторжниками!

— То есть вам здесь плохо?

— А что здесь хорошего?

— А как вы сюда попали?

— Как? Да как все попадают. Мучаюсь тут, блин, с ними двадцать лет. Сброд сбродом!

И он сплюнул еще раз.

А потом крикнул мне вдогонку:

— Да идите вы сразу обратно в автобус. Нечего тут смотреть. Разве это для нас страна? Это для них, козлов! Вот пусть они и смотрят. Купите мороженое и поезжайте назад.

Нет нам с мороженщиком места в этом мире.

Вика и маникюрша

Перед нашим очередным отъездом из Питера раздался звонок.

— Здравствуйте, это вас беспокоит мама Дениса.

— Вы, наверно, не туда попали. Здесь нет никакого Дениса.

— Нет, вы меня неправильно поняли. Денис это муж Вики.

— Простите, но я и Вики не знаю.

— Ах, да нет, понимаете, Вика это двоюродная сестра Кати.

— Какой Кати?

— Ну Кати, жены Сережи.

Я поняла, что звонит мама мужа двоюродной сестры жены моего однокурсника, который живет в Лос-Анджелесе.

— Так вот, понимаете, я бы хотела передать Вике посылочку.

— Понимаете, в чем дело, я лечу совсем в другой штат.

— Но ведь страна-то та же самая! А вы понимаете, у Викочки будет ребеночек, и я всего лишь хотела бы ей передать ползуночки для будущего ребеночка.

— Ну хорошо. Давайте встретимся в метро. Но, кроме ползунков, я ничего не могу взять.

— Конечно, конечно, разве же я не понимаю!

В метро я ее сразу увидела. Она держала перед собой огромную коробку, завернутую в подарочную бумагу, с прилепленным сверху бантом. Я подошла и спросила:

— Что там?

Она улыбнулась и сказала:

— Там? Ползунки.

— А еще?

— Еще? Ну, еще чайник. Вы понимаете, у Викочки была любимая маникюрша, и, когда я с вами поговорила, я ей позвонила, а она очень хотела Викочке что-нибудь передать, и она ей передала чайник, а ползуночки я положила в чайник.

Я взяла коробку, и до вечера мой муж таскал ее в рюкзаке, ходя по городу. К тому времени, как мы привезли коробку в Колорадо, бант с нее отвалился, а подарочная бумага разорвалась в клочья. Но мы ее отправили в Лос-Анджелес. И теперь у Вики в Лос-Анджелесе есть чайник. И ползунки.

Я по сей день не знакома с Викой, но уверена, что она очень хороший человек, раз ее так любила даже маникюрша.

Учительница из Могилева

В финал турнира прозы «Пушкин в Британии» вышла учительница литературы из Могилева. В Лондоне она удивлялась всему.

— Какое страшное место — Гэтвик! Сплошные арабы, звери и негры!

— По-английски очень трудно говорить! Я и знаю-то всего две фразы: «хау ду ю ду» и «фэйсом об тэйбл».

— Я так боюсь арабов. Вчера один разлегся у меня на кровати и не уходит!

— А как он к тебе в номер попал?

— Что значит — как? Я его пригласила.

В целом ей в Лондоне понравилось.

— Мне в школе говорили: не езди. Это евреи деньги свои еврейские отмывают. А тут ничего, даже и не все евреи.

Она рассказывала нам, как трудно преподавать литературу современным детям.

— Они мне говорят, что у Татьяны был климакс. Я теряюсь, не знаю, что на это ответить. Ведь я им любовь к прекрасному пытаюсь привить, к Ахматовой, Цветаевой. Очень люблю из них ту, что с собой покончила, только путаю все время — которая.

На прощанье она всех угостила белорусским салом и сообщила:

— Завтра домой приеду, пойду в мэрию. Может, денег дадут за то, что я Белоруссию в Лондоне представляла.

И уехала в далекий загадочный город — Могилев...

Мы, женщины

На фестивале «Пушкин в Британии» 2007-го года после турнира поэзии ко мне подошла женщина и начала жать руку со словами:

— Спасибо, спасибо вам! Жаль, не помню, как вас зовут, но мне так понравились ваши стихи!

Я сказала:

— Да что вы!

— Да, да! Они мне так близки. Просто как будто я писала. Вот если бы я писала, я бы то же самое и написала. Но я не пишу. У меня другие дела. А вы вот молодец, не ленитесь. Не ленитесь — и пишете! А другие ленятся. Мне очень понравилось. Вы точно прочли мои мысли.

— А что же вам так понравилось?

— Как — что! Ваши феминистические стихи. Больше всего — феминистические.

— Феминистические? Но у меня не было никаких феминистических стихов.

— Как же не было! А вот это: «Даю, даю, даю!» Очень феминистическое! Очень было приятно. Жаль, не знаю вашего имени.

Напоследок сказала:

— Пишите еще про нас, про женщин. Чтоб все знали, какие мы!

И удалилась.

