1
Восемь лет назад он подошёл к ней на улице - спросить, как пройти. С тех пор они то сближались, то расходились, но не теряли связи.
Слишком многое успело между ними случиться, чтобы что-то невысказанное осталось непрочитанным.
Со временем он научился не мешать ей быть собой, а она — читать его по жестам, по взгляду, по тем малозаметным сдвигам в лице, которые другие даже не замечали.
Она знала его слишком хорошо.
Он всегда был из тех, кого называют «умный парень». Красивый? Скорее, нет. Харизматичный — точнее.
Тот, кто может быть в центре внимания, но, при желании, отступает в сторону. Наблюдает. Бросает точную реплику — и она, как ключ, отворяет ситуацию.
Умел разрядить любую атмосферу — анекдотом, фразой, паузой. Люди к нему тянулись. Особенно женщины.
Он знал, как это работает: дать почувствовать себя нужной, особенной, замеченной — и при этом не отдавать себя по-настоящему.
В этом было очарование.
И — разочарование.
В нём было много всего. И особенно — неопределённости. Неуловимости.
Как будто он мог быть рядом, очень близко, но никогда не доходил до конца.
И она это знала.
С самого начала.
Каждый раз.
И всё равно принимала его.
Принимала даже то, в чём сам он себе не признавался. По крайней мере — не вслух.
Замечала.
Особенно — в такие вечера, как этот.
Он чувствовал.
Он испытывал нечто очень похожее на вину.
Невнятную. Несформулированную. Без имени.
Но — ощутимую.
Он докурил сигарету, медленно закрыл дверь. Остановился в коридоре — на секунду.
В напряжении.
Как котенок, натворивший мелкую пакость.
Она лежала между скомканных простыней, в одном нижнем белье, в четко подобранной позе, делая вид, что читает.
Он подошёл к кровати тихо, почти неслышно.
Улыбнулся. Сел на край. Осторожно провёл пальцами по её руке.
Она не ответила, но и не отстранилась.
«Скажи что-нибудь. Наори.»
Всё лучше, чем это безмолвное, вежливое равнодушие.
Если и было что-то, что сбивало ему опору под ногами, — это был страх замешательства.
Когда нельзя ни защититься, ни напасть.
Когда нет сценария.
Именно поэтому каждое его движение в тот вечер — было извинением.
Без слов.
Просто — телом.
Присутствием.
«Этот чёртов балкон. Надо было убедиться, что дверь закрыта.»
Он вздрогнул — почти незаметно, но всё же — когда она с грохотом захлопнула ставни.
Крепче прижал телефон к уху.
Голос — тише.
Спина — напряжённее.
И мысли:
Что она услышала? Фразу? Тон? Пауза в дыхании?
Достаточно.
Он знал: этого было достаточно, чтобы она всё поняла.
Он, однако, не смел спрашивать, а она - объяснять.
Молчание между ними дышало.
Страницы шуршали особенно громко.
Он поглядывал: «всё хорошо?»
Она не отвечала.
Её это и забавляло, и раздражало немного.
Почему-то ей всегда хотелось видеть в нём мужчину посильнее.
Он не хотел быть плохим. Ни в её глазах, ни в своих.
Он дорожил — не любовью, но связью.
Тем, как между ними было.
Как могло бы быть.
И терять это — не входило в его планы.
И всё же…
Когда звонил телефон — и на экране вспыхивало то самое имя, — он не мог не отойти.
Перехватывало дыхание.
Голос становился тише обычного. Нежнее.
Он радовался этим звонкам.
Радовался и ликовал.
И не хотел, чтобы она, живущая с ним в одном доме, заметила, как именно он чувствует.
Он клал трубку бережно.
Возвращался — с лицом, которое должно было говорить: «ничего особенного».
И именно это лицо говорило красноречивее всего.
Он всё делал правильно: не обещал, не вмешивался, не требовал.
И всё же внутри него шевелилось нечто…
не долг, не ответственность.
Иное.
Почти-сожаление, почти-стыд. Почти-желание что-то исправить — не разрушая ничего, не теряя ни одной ниточки. Ни здесь, ни там.
Он просто не знал, как быть другим.
А она и не просила его быть другим.
Не умел быть с ней — и без неё пока тоже не умел.
Она всё это понимала.
Вот почему не задавала вопросов.
Не устраивала сцен.
Просто занималась своими делами.
Сердце её стучало ровно.
И в этом ровно — было всё.
Всё, что могло за один миг стать — ничем.
Она достала телефон. И начала что-то быстро писать в заметках.
Он уснул, глядя на неё. Словно ждал. Чего?
Ответа. Признания. Обвинений.
Не дождался.
Во сне — машинально искал рукой тепло её тела.
Она отложила телефон.
Повернулась к нему лицом.
Какой же он милый.
Злюсь ли я? Больно ли мне?
Ни того, ни другого.
Впервые за долгое время она ясно осознавала:
его сердце принадлежит не только ей.
Он влюбился в другую.
И это — ни хорошо, ни плохо.
Это просто так.
Она выключила светильник.
Перевернулась на бок.
Он пробормотал что-то невнятное во сне, прижал её к себе.
Его грудь - тёплая, с еле уловимым запахом табака.
Кожа - гладкая, пахла мылом.
Прикосновения - родными.
Пусть.
Доброй ночи.
2
Она проснулась чуть раньше будильника.
В комнате было полутемно, за окном — серый дождливый рассвет.
Его рука лежала на её бедре — тёплая, расслабленная, будто продолжение сна.
Осторожно — не разбудив — она сдвинулась в сторону, вытянулась в полный рост, выскользнула из-под одеяла.
Пол был холодным, и это оказалось приятно.
На кухне - молча заварила кофе.
В ванной — быстрая вода, лицо, намазанное кремом, короткие жесты.
Ничего лишнего — всё по отработанному маршруту.
На ней — тёмно-зелёные лосины, любимые: линии подчёркивали форму тела, особенно бёдер — и в этом было что-то почти игривое.
Сверху — спортивная куртка. Кепка. Наушники.
В зеркало она не смотрела. В этом не было необходимости.
С недавних пор она приучила себя к прогулке перед работой.
Полчаса — всегда, в любую погоду.
Этот день не стал исключением.
Кофе — в стакане. Воздух — сырой, но терпимый.
Город тёк мимо: стены, витрины, фонари.
Мозг просыпался не резко — слоями.
Не вдохновение делать — вдохновение быть.
Присутствовать.
Это ощущение приходило к ней медленно, с каждым шагом, как возвращение к самой себе.
Работа заняла два часа.
Потом магазин — несколько овощей, что-то на вечер.
Когда она вернулась домой, было около десяти.
Он ещё спал.
Она разбудила его лёгким поцелуем в щеку.
Милая, доброе утро. - протянул руки, прижал её к себе, поцеловал в шею.
— Доброе утро. «Завтрак готов», —сказала она.
Они пошли на кухню.
Пахло яичницей и тостами.
Он улыбнулся — это был его любимый завтрак и её тоже.
— Выспался? — спросила она, наливая ему воду.
Он кивнул.
— А ты вчера что писала?
Она пожала плечами.
— Ничего особенного.
Сказано было нарочно мимоходом. С намёком. С каплей коварства — чтобы он захотел узнать.
И он захотел.
Спросил снова.
И снова.
В конце концов, она отложила полотенце, села напротив, взяла телефон и прочла всё.
Про балкон.
Про захлопнутые ставни.
Про замешательство, про замолчанные чувства, про его влюбленность.
Он слушал её молча.
Вилка осталась в руке — замерла на полпути к тарелке.
А она говорила спокойно — с тем внутренним ликованием, которое не требует крика.
Она не искала реакции.
Ей было важно одно: чтобы он понял, что она знает.
И он понял.
Когда она дочитала, он долго молчал.
— Красиво, — сказал наконец.
Отодвинул тарелку, вышел на балкон. Закурил.
Она не пошла за ним. Осталась мыть посуду. Тщательно.
С чувством ясности, удовлетворения и легкого ожидания— что будет дальше?
Он вернулся через несколько минут.
Подошёл сзади.
Обнял.
Коснулся губами её плеча.
Потом, прижавшись, сказал тихо:
— Спасибо.
— За что? — не обернувшись, спросила она.
— За то, что ты такая.
— Какая? — всё ещё не поворачиваясь.
Он помолчал.
— Очень умная, — произнёс наконец. — И очень талантливая.
Она усмехнулась.
Почесала его за ухом — привычным жестом, отсылка к котёнку из рассказа.
Он понял.
Подыгрывая, пролепетал нечто вроде: «мур-мур». И сразу же опустил глаза. Стало неловко.
— Через час у меня самолёт, — сказал он.
— Я помню, — ответила она.
— Ты говорила, что хочешь пойти в салон.
— Говорила.
— Можно я оплачу?
— Конечно. Мне будет очень приятно.
Он предложил это не из вины.
Не чтобы купить прощение.
Это был его способ — уравнять счёт.
Сделать жест.
Его тянуло к её силе.
Как к магниту.
Порадовать её — значило больше, чем просто сделать приятное.
Это значило вернуть себе ощущение достоинства.
Подарок был жестом не снизу вверх, а взглядом в глаза.
Это было нечто вроде напоминания, что он тоже взрослый, умеет быть щедрым, достойным, что у него есть чем ответить.
Подарить — не чтобы купить.
А чтобы, уходя, оставить ощущение равновесия.
Молча, почти между строк, он говорил:
«Ты можешь всё. Но кое-что — я всё же дам тебе. Просто, потому что тоже могу».
3
Они стояли у двери. Как стояли десятки раз до этого. Ни в первый и вероятно — и не в последний раз.
Куртка застегнута, сумка в руке, время выжато до предела, и всё же — ни один не двигается.
Прощание. Без надрыва. Без пафоса.
День продолжался. Жизнь — тоже. У каждого — своя.
Он смотрел на неё пристально, без суеты. Без хватки.
— Будешь скучать? — спросил он.
Она чуть улыбнулась.
— Ты же знаешь.
Знает. Не очень.
Мягко. Неизбежно. Взаимно.
Пауза.
Он отвёл взгляд, снова вернул.
— Мне кажется… в этот раз мы переборщили.
Она не спрашивала — в чём. Не нужно было.
Оба знали: с близостью.
Игра в «почти-семью» стала слишком убедительной. Так словно забыли, что это не их дом, а её дом. Что это все декорации, а не путь.
Они стояли близко, плечом к плечу, телом к телу — не в страсти, а в молчаливом понимании.
Ещё немного. Просто так. Чтобы не скомкать.
Он уже взялся за ручку двери. Задержался.
— Как насчёт жёлтых роз?
— Нет, — сказала она тихо. Едва заметно улыбнувшись, добавила, почти нежно, без намёка на укус:
— Подари ей розы. Только не жёлтые. Подари красные. Ей подойдёт.
Он кивнул.
Не обиженный. Не пойманный. Просто — принятый.
И в этом кивке была вся их дистанция.
И вся интимность.
4
Дождь за окном капал ровно, терпеливо, как будто кто-то невидимый настраивал ритм этого дня. Стиральная машинка громко гудела, переворачивая одежду, простыни с монотонным упрямством — будто только она одна была против того, как обстоят дела. Единственная, кто возмущался. Всё остальное — принимало.
В спальне окна были распахнуты настежь.
Свежий воздух струился внутрь, цеплялся за шторы, колыхал их, оставлял лёгкий след холода на коже.
Тонкие ноты её парфюма смешивались с запахом комнаты, которая снова принадлежала только ей.
Она медленно натягивала наволочку.
Пальцы — аккуратные, привычные.
Подушка — лёгкая, воздушная.
С каждым движением — все больше тишины.
Тихо играла музыка. Где-то в углу. Старая, знакомая, мелодия. Без слов.
Никаких голосов. Ни чужих, ни его.
Очередной порыв ветра, мурашки по спине.
Она не дрогнула. Только выпрямилась.
И вдруг ощутила…
Совершенно отчётливо:
всё на своих местах.
Никто не мешает воздуху.
В этом было что-то огромное.
Как будто комната вздохнула. Она — тоже.
Покой.
Настоящий.
Поразительно, подумала она,
как приятно бывает, когда люди приезжают.
И ещё более поразительно —
что ровно настолько же,
а иногда и больше,
приятно,
когда они уезжают.
5
Он сел у окна, пристегнул ремень, снял куртку и положил на колени.
Огляделся. Самолёт уже на полосе. Всё — как всегда.
Он включил музыку — «наугад».
Телефон выбрал плейлист, и уже через несколько секунд зазвучало что-то…
знакомое до смешного.
Песня, которая играла у неё на кухне. Потом — ещё одна.
Усмехнулся: совпадение.
Или просто — память.
Показалось, что она сидит рядом.
Как будто чувствовал её запах.
Он не знал — и вряд ли бы вспомнил —
что пару раз она подключалась к его устройству,
позволила алгоритмам «выучить» её музыку.
Что, выходя из дома, брызгала духами не только на себя,
а мимоходом — на ворот его куртки. Теми самыми духами, которые он ей купил.
Совсем чуть-чуть. Там, где запах держится дольше всего.
Не из сентиментальности.
А просто — чтобы напомнить: она есть. Всегда. Даже когда её нет.
Просто чтобы он уехал —
но не смог уехать до конца.
«Вылетаю» — отправить.
«Лёгкого полёта, милый».
6
Она закончила уборку ближе к вечеру.
В доме снова стало всё так, как должно быть.
Каждая вещь — на своём месте.
По привычке — набрала ванну.
Так было всегда: порядок в квартире — порядок в теле, в уме.
И тут она заметила:
на крючке — пеньюар.
Тот самый, красный, с кружевом на рукавах.
Он подарил его почти год назад.
Она не доставала его месяцами.
Не потому, что забыла — просто не вспоминала.
А теперь — он висел.
Ровно. Как будто только что вынут.
Как будто кто-то хотел, чтобы она его увидела.
Она дотронулась до ткани, прижала к лицу — и замерла.
Запах.
Её новые духи.
Словно кто-то брызнул совсем чуть-чуть — внутрь, на подкладку.
Туда, где запах держится дольше всего.
Она стояла неподвижно.
И вдруг — тихий смешок.
Он знал, что делает.
И знал, что она поймёт.
Он тоже оставил след.
Тихо.
Незаметно.
Как бы между делом.
Как она — на его куртке.
Как музыка — в телефоне.
Как они оба —
в друг друге.
Добавить комментарий