Град Никудышинск распластался на холмах между речушками Левый Приток Правой Речки и Правый Приток Левой Речки. Потоки эти соединялись в центре городка, образуя треугольный островок, на котором стояла трёхэтажная Городская Управа с часами на маковке, которые всегда показывали без минуты двенадцать. Это было самое высокое здание городка, выше которого строить что-либо запрещалось. Слияние двух речушек давало начало реке Некудыха, переименованной в Грязнуху много лет тому назад, когда город посетил один француз на пути из Европы в Азию. Остановился он по нужде у речки и изрёк: «Река Никудыха такая же грязная, как и река Сена в Париже». С тех вот давних пор люди и стали кликать её Грязнухой. Париж всё-таки, как ни как!
Правый берег реки, насколько глаз видит, представлял из себя крутой обрыв аршин в десять, на котором теснились домики жителей городка. Весь левый берег порос камышом да заболотился. По этому берегу, виляя между болотцами, проходил великий тракт с Запада на Восток, а может, с Востока на Запад, что было постоянным предметом спора местных жителей. Рыба в реке не водилась, но берег её всё равно был усыпан рыбаками, которых здесь величали «авоськами». Зато лягушек здесь водилось великое множество и кваканье их вечерами разносилось по всему городку.
Головой города был некий Андрей Андреевич Писакин – единственный грамотный человек среди всего населения. Он чрезвычайно гордился этим обстоятельством и был безмерно благодарен покойному своему батюшке за то, что хоть и из-под палки, но обучил сына грамоте. В свою очередь господин Писакин тем же методом обучал грамоте своего сына Андрея.
Население Никудышинска было поголовно православным за исключением одного мусульманина, двух китайцев и одного молдаванина. Молдаванин Ешта воровал, а то какой же это город без вора. Китайцы держали харчевню, ну, а мусульманина держали за вероотступника и разбойника, за что и обвиняли во всех грехах смертных. Поговаривали, что он работает на городского голову и при этом получает приличную плату от Писакина.
Вёрстах в двух от городской черты мусульманин этот, звали коего Мухамед, а кликали Мухой за рост его малый и тело худосочное, строил избушку с деревянными фигурами людей и животных, а построив, взрывал домик тот, а фигуры рубил топором. И так повторял он сей «акт терроризма» каждые три месяца, наводя этим ужас на горожан православного происхождения. Молдаванина Ешту это не интересовало – он почти всё время проводил в тюремной камере околотка. Китайцу Ху и его жене. На было и вовсе не до того, они были заняты выращиванием кур, ловлей мышей и кошек да готовкой всяких снадобий. А вот слободским евреям это было на руку.
У раввина еврейской слободы Менахема Когана было пятеро детей, четыре сына и дочь. Имена всех четырёх были Менахем – Менахем Первый, Менахем Второй, Менахем Третий, Менахем Лишний и дочь Роха. Первый был юристом, Второй – лекарем, Третий - зубным рвачом, а Лишний (потому как ждали девочку, а народился мальчик) торговал древесиной и мебелью. Рохале всю жизнь, а было ей шестнадцать годков, готовилась замуж. Жена раввина Голда готовила еду, стирала, убирала в доме, шила и, как водится, пилила мужа своего. Хочу заметить, что в слободе все поголовно были грамотными. Поговаривали, что даже коза раввина Фейга умела читать и что якобы соседка Менахема, толстуха Двойра, слыхала, как коза во время дойки иногда произносила: «Ой, Вэй»! Но вернёмся к нашим баранам, как говорили древние: почему же теракты Мухи были выгодны жителям слободы? Лишний продавал брёвна мусульманину, Первый защищал его в суде, Второй лечил его раны, а Третий, опять же после выходок Мухи, за что его били горожане, приводил в порядок его зубы. Платила за всё казна города, а за это слободские евреи читали православным книги, указы, письма и объявления, вывешенные на стене городской управы, к примеру, расписание еврейских погромов на ближайший год и тому подобное.
Да, ещё одна занимательная деталь. В Никудышинске все православные регулярно посещали церкви. Всего божьих храмов было пять, а поскольку попы да служки были безграмотны, то службы да молебны церковники произносили наизусть, от чего бывало много конфузов. Например, один из попов на Рождество Христово прочитал молитву «За упокой», а другой на Троицу вместо молитвы по пьянке запел «Хаву Нагилу». Обучали богословов слободские евреи, используя Библию и при этом нет-нет да шутковали. За уроки эти «храмовники» платили евреям хорошие деньги из церковной десятины.
В общем и целом, жизнь в Никудышинске была тихая, окромя Мухиных взрывов и еврейских погромов, о которых я упомянул ранее. Погромы эти являли собой довольно забавное зрелище. Православные «бандиты» сидели за столами в корчме Еврейской Слободы, пили водку, закусывали еврейскими разносолами, били пустые бутылки об стену и орали благим матом: «Бей жидов»! В двенадцать часов по полуночи приходили раввин и городской голова. Раввин благодарил «погромщиков» за работу, а православные убирали битые бутылки и тихо расходились по домам, прихватив с собой хейлок (подарок), заранее приготовленный женой раввина и Рохой.
Такой уклад жизни продолжался многие годы. Люди были довольны, и никто ничего не собирался менять. Но, как говорит поговорка: «Сколько верёвочке не виться, а всё одно конец будет». Конец не конец, но однажды в мае месяце в Управу пришла усыпанная сургучными печатями депеша. Городничий вскрыл пакет, прочитал бумагу, медленно сел на стул и вспотел. А в депеше той было сказано, что в августе сего года десятого, стало быть, числа, царь всея Руси Пётр Первый проследует по тракту с запада на восток. Далее в приказном порядке предписывалось, что все жители города должны стоять вдоль дороги и приветствовать государя и его свиту покуда процессия не исчезнет с глаз долой. Всем церквям указано звонить в колокола, всем жителям надеть новые одежды, а иногородцам не православного происхождения сидеть по домам и носа на улицу не показывать. В конце депеши стояла подпись Князь Меншиков, начальник государственной канцелярии.
Рано утром десятого августа все жители городка выстроились вдоль тракта с флагами да хоругвями и под кваканье лягушек стали ожидать царя. Солнце поднялось в зенит, когда люди заметили пыльное облачко над трактом и услыхали конский топот. Немного погодя царская процессия остановилась напротив городской управы и из кареты раздался звонкий голос Петра: «Алексашка, обедать желаю!» Дверца распахнулась, и из неё вышел Пётр Великий, выпрямился во весь свой двухметровый рост, потянулся, передёрнул усами - и весь город враз пал на колени перед помазанником божьим под малиновый колокольный звон. Царь потянул носом, задумался и сказал Меншикову: «Запах еды чую, а какой - не знамо мне.» Князь Меншиков послал стражу на запах и через двадцать минут на коленях пред царём стояли китайцы Ху и На, протягивая государю плошки с кусочками мяса и подливой. Начальник канцелярии попробовал вкусно пахнущее мясо и одобрительно кивнул в сторону царя. Пётр приказал столы вдоль Грязнухи накрывать, а сам отошёл от толпы в поле, лёг на траву и заснул в ожидании обеда. Его мощный храп слышали даже в Еврейской Слободке.
В четыре часа пополудни царь Пётр, его свита, и городничий с семьёй да попы уселись за накрытыми столами, а горожане были отпущены по домам за ненадобностью. Столы ломились от разносолов, но царь и его свита особенно налегали на еду китайскую, которую никто из них никогда не пробовал. Путешественники лакомились до позднего вечера под шутки и музыку местных скоморохов. Неподалёку были налажены шатры, и царь со своей свитой отправился на покой чрезвычайно довольный трапезой. Взошла луна и озарила серебристым светом шатры, лошадей, жующих траву, и кусты вдоль речки Грязнухи. Ещё до первых петухов в лагере началась непонятная суета. Люди бегали в исподнем от шатров к кустам, а оттуда раздавались неприятные звуки да распространялся такой поганый смрад, что даже лягушки в болотцах приумолкли. Из царского шатра раздался громовый голос самодержца: «Алексашка, китайцев ко мне! Сам им головы пообрубаю! Лекаря мне, лекаря. Да поживее!» Из-под куста выполз князь Меншиков и засеменил в Управу, остановившись по нужде под чьим-то забором минут на пяток. Разбудив городского Голову, потребовал лекаря к царю немедля, тут городничий и поведал ему, что сей имеется да вот только иудей он. Меньшиков смачно выругался и заорал: «Нехай еврей будет! И двух китайцев, что беду учудили, к Петру доставить сей же час!» И помчался назад к царю, останавливаясь чуть не под каждым забором, дабы присесть и облегчиться.
Лекаря к самодержцу доставили, когда тот оправлял ночную рубаху после очередного приступа поноса. Менахем Второй осмотрел царя, пощупал живот, заглянул в рот, проверил белки глаз и сказал: «Ваше Величество, китайцы не виноваты. Виновники произошедшего Вы сами и свита ваша. Пищу китайскую до сих пор не пробовали, а тут умяли её в огромном количестве, а желудок ваш к еде эдакой не привычный, потому и возмутился». Дал он царю капли с запахом мяты и сказал, что к восходу солнца живот поправится. А, поскольку капель этих у него немного и на всю свиту не хватит, то у них всё к вечеру само по себе пройдёт. Через полчаса Петру стало лучше и он, выпив рюмку водки, спросил лекаря, как его кличут. Менахем ответил, что зовут его Второй и рассказал, как зовут его братьев и сестру да чем они занимаются. Царь, выслушав лекаря, долго хохотал.
Год прошёл, покуда царь в Петербург возвернулся, а покончив с неотложными делами, вспомнил про Никудышинск, улыбнулся и велел дьяку письмо писать, каковое и продиктовал сей же час. А как закончил диктовать, велел с нарочным отправить. Письмо то было адресовано Менахему Когану, в котором приказано было Первому, Второму, Третьему, Лишнему и Рахили явиться пред царские очи немедля. Не прошло и трёх месяцев, как дети Менахема предстали перед Петром Великим. Царь всея Руси приказал Первому, Второму и Третьему открыть конторы по делам их в столичном граде, на что и денег дал не жадничая. Роху выдал замуж за отставного, но ещё молодого генерала, чему она была счастлива безмерно. А Лишнего послал трудиться на верфи корабельные, дабы он приумножил могущество флота российского.
Через пять лет Пётр Великий скончался, а Никудышенцы еврейского происхождения пережили его на много лет и всю жизнь были ему благодарны безмерно. Хотите верьте, хотите нет, но праправнуки Менахемов и Рахили разлетелись по всему свету и трудятся на благо стран, в которых обитают. Только вот в России их почти вовсе не осталось, потому что полна страна эта городками, как Никудышинск, и хоть люди в них живущие теперь умеют писать, читать и счёт знают, а всё одно неграмотны да злобны, и ненависть лютую к иудеям, таким как семья Менахема, имеют.
Добавить комментарий