Фотомастер Моисей Соломонович Наппельбаум родился сто пятьдесят лет тому назад 14 (26) декабря 1869 года в городе Минске.
В 1884 году он поступил учеником в фотоателье минского фотографа Осипа Боретти. Прилежный юноша последовательно овладел копировкой снимков, ретушью, а потом был допущен к самостоятельной съёмке. Много позже фотохудожник с благодарностью вспоминал своего первого учителя. В 1888 году Моисей покинул Минск и странствовал по России, побывал в Смоленске, Москве, Варшаве, Вильнюсе, Евпатории. Находясь в Америке, Наппельбаум работал в Нью-Йорке, Филадельфии, Питтсбурге. В 1895 году он вернулся в Минск и открыл павильон портретной фотографии.
В своей книге «От ремесла к искусству. Искусство фотопортрета» Наппельбаум честно признаётся, что его блуждания по миру, очень долгий путь из провинциального, местечкового Минска в Петербург через всю Россию и даже Америку был связан не только со стремлением к обучению, к освоению мастерства, к творчеству, но прежде всего – с поиском заработка. Когда же мальчик-ретушер из еврейской черты оседлости почувствовал, что он хочет быть больше, чем ремесленником? Когда начинает разгораться та искра божия, которая позволяет реализоваться творческому человеку? Скорее всего, на Наппельбаума очень сильное влияние оказала культурная среда, участие в спорах о месте фотографии в истории искусства, после того как он поселился в Петербурге, куда он приехал уже немолодым человеком.
Переход на иной качественный уровень произошел у Наппельбаума где-то в середине 1910 х годов, когда он, судя по всему, смог добиться относительной финансовой самостоятельности. Тогда же он постепенно перевез все свое большое семейство из Минска в столицу и приобрел роскошное фотоателье А. М. Лежонова в мансарде дома №72 на Нев¬ском проспекте.
Его совладельцем был некий сенатор Хлебников, который надеялся разбогатеть, используя талант Наппельбаума. Будучи евреем, Моисей Наппельбаум, работая фотографом, не имел права жительства в столице, между тем как переплетчики такое право имели. Пришлось раздобыть свидетельство, что он переплетчик. Правда, раз в неделю приходил квартальный, чтобы проверить: «занят ли господин Наппельбаум переплетным ремеслом», получал свой целковый и уходил.
В художественных кругах фотографа уже узнавали: отдельные его работы печатались в журнале „Солнце России“, он выполнил большой заказ к юбилею консерватории. Семья портретиста была большой и дружной: жена и пятеро детей — Ида, Фредерика, Лев, Ольга и Рахиль. Галерея образов деятелей культуры в эти годы складывалась у Наппельбаума отчасти благодаря активной литературной деятельности его дочерей – Иды и Фредерики, которые были ученицами поэта Николая Гумилева и постепенно ввели в круг знакомых отца чуть ли не всю культурную элиту Москвы и Петербурга.
В доме Наппельбаума образовался своеобразный клуб, члены которого собирались по понедельникам. Половину квартиры занимало огромное фотоателье со стеклянной крышей. Собрания происходили в большой комнате, выходившей окнами на Невский проспект. В комнате лежал ковер, стоял рояль и большой низкий диван. Еще один ковер, китайский, с изображением большого дракона, висел на стене. Этому ковру придавалось особое значение, так как дракон был символом «Цеха поэтов». Один из сборников, изданных в 1921 году «Цехом», так и назывался – «Дракон». Среди посетителей салона − символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты, обериуты – одним словом, весь литературный Петроград-Ленинград. И Наппельбаум их всех − буквально всех − снял.
Конечно же, среди поэтов были разные люди, в том числе и капризные, но фотоработы Наппельбаума ценили – иначе бы не снимались. В частности, Блок и его мать, судя по воспоминаниям основателя издательства «Алконост» Самуила Алянского, очень любили ту действительно замечательную наппельбаумовскую фотографию, где Корней Чуковский, только что проваливший лекцию о Блоке, тоскливо смотрит в кадр, а сбоку на него ласково глядит сам Александр Александрович.
Моисей Соломонович, безусловно, отдавал себе отчёт в каком мире и при какой власти он и его семья существуют. В самом начале советской власти кто-то решил, что этот знаменитый фотограф – богатый человек и, если его посадить, да еще крепко надавить на него, то он отдаст все свои сбережения. Надо сказать, что отпустили Наппельбаума довольно быстро, не без помощи влиятельных защитников, таких, как Луначарский. Однако расстрел Гумилева, которого в семье боготворили, в корне изменил отношение Наппельбаумов к новым властям.
В 1918 году Наппельбаум по заданию председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Якова Свердлова организует сначала в Петрограде, а затем в Москве Первую Государственную фотографию. В этот период им была создана портретная галерея выдающихся деятелей большевистской партии. Мастерство фотографа было таково, что в портретах вождей, запятнавших себя участием в красном терроре, создававших Гулаг, развернувших коллективизацию, устроивших Голодомор и Большой террор, можно было различить человеческие черты.
Анализируя творчество фотомастера, невольно задаёшь себе вопрос – а не идеализировал ли Моисей Наппельбаум своим рембрандтовским взглядом, светом своей души кровавую кремлёвскую верхушку? Наппельбаум, несомненно, был чутким человеком, благоговевшим не только перед деятелями литературы и искусства, но и перед вождями. В свою очередь, всякий, кто оказывался перед объективом камеры этого общепризнанного мастера, старался выглядеть посимпатичней. Людям советской номенклатуры, привычным к лицедейству, это не стоило больших усилий.
28 декабря 1925 года в 5-м номере гостиницы "Интернационал" (бывшее название "Англетер") было обнаружено висящее в петле тело поэта Сергея Александровича Есенина. Официальная версия гласила, что поэт покончил жизнь самоубийством. Моисея Соломоновича Наппельбаума вместе с сыном Львом по указанию ОГПУ направляют фотографировать скончавшегося поэта. Лев Наппельбаум опубликовал небольшие мемуары о том, как они с отцом ездили в «Англетер» фотографировать Есенина (юному Льву особенно запомнились начищенные лакированные ботинки на трупе Есенина).
И вот спустя 80 лет Первый канал Российского телевидения выпускает в свет телесериал «Есенин» (Продюсер Константин Эрнст, автор сценария Виталий Безруков – отец актёра Сергея Безрукова, сыгравшего роль Сергея Есенина), в котором утверждалась линия изощренного убийства поэта евреями-чекистами, пригласившими своего же еврея Наппельбаума зафиксировать это событие. Евреев действительно было много и в ЧК, и в фотоискусстве, но что-то тут упрямо не срастается и отдает черносотенным зловонием. По-видимому, имя Моисея Соломоновича Наппельбаума было привлечено для большей достоверности антисемитского шабаша, разыгрываемого на «костях» великого русского поэта.
Бытует мнение, что, благодаря непосредственному общению с руководителями советского государства, будучи «правительственным фотографом», Моисей Соломонович занимал привилегированное положение, однако это было совершенно не так. В начале 1930-х годов Наппельбаум был лишён избирательных прав и как «лишенец» подлежал высылке из Москвы. С большим трудом ему удалось добиться отмены этого статуса и устроиться на работу в фотоателье. Судьба старшей дочери Иды Наппельбаум сложилась более трагично.
За год до гибели поэта Николая Гумилёва его портрет написала художница Надежда Шведе-Радлова. После смерти поэта Моисей Соломонович Наппельбаум купил портрет Гумилёва в подарок дочери Иде. Портрет висел у неё в спальне.
В 1937 году хранить портрет стало опасно, и было принято решение его уничтожить. Портрет отвезли к родственникам, проживавшим в районе Чёрной речки — тогда это был отдалённый район Ленинграда. Там его разрезали и сожгли. Между тем портрет продолжал преследовать Иду. В 1951 году её обвинили в хранении уже несуществующего портрета, в знакомстве с врагом народа Николаем Гумилевым и осудили на 10 лет лагерей. Иду отправили в знаменитый Озерлаг (Особый лагерь №7) для политических заключённых, где ей пришлось заниматься тяжёлой работой. Всё это не сломило её, она и в заключении писала стихи, но не записывала их, а запоминала. К счастью, отец дожил до возвращения дочери из лагеря в 1954 году.
Казалось бы, что, живя в такое трагическое время, человек должен был быть предельно осторожным. Между тем, Моисей Соломонович в каких-то вопросах сохранял почти детскую наивность. Обратимся к воспоминаниям его внука – Эрика Львовича Наппельбаума, напечатанным в журнале «Лехаим» в июне 2009 года:
«… Уже после войны его (Наппельбаума) позвали снимать Молотова на правительственной даче. Возвращаясь, он зачем-то решил занять себя беседой с молотовским шофером и мимоходом обронил, что-де, мол, удивительное дело, как такой глупый человек мог стать премьер-министром. После этого его уже никогда не приглашали снимать членов Политбюро. Но по тем временам это был абсолютный пустяк. Были и другие случаи, приводившие всю семью в трепет, но сходившие ему с рук. Думаю, тут не обошлось без самого Иосифа Виссарионовича. Было несколько случаев, когда один только Сталин мог дать обратный ход. Хотя бы та же история с Молотовым. Несомненно, Сталин ценил деда за сделанную им фотографию. Насколько я знаю, дед фотографировал вождя, когда тот даже не был наркомом, но по фотографии уже видно было, что с этим человеком лучше не связываться. Должно быть, таким Сталин себе и нравился, и дед вольно или невольно угодил ему».
На вопрос, был ли Моисей Соломонович Наппельбаум верующим иудеем или он утратил связь с еврейством, − его внук Эрик Наппельбаум ответил:
«Религиозным евреем он не был, по крайней мере, таким я его не помню, хотя, предполагаю, происходил дед из семьи, соблюдавшей субботу, но, опять-таки, каких-то точных сведений на этот счет у меня нет. Насколько я знаю, после его возвращения из Америки мой отец, Лев Моисеевич, и мои тети не воспитывались как верующие евреи. Но я не уверен, что для того чтобы быть евреем, нужно обязательно быть религиозным. Я думаю, что для деда очень важным, может быть, самым важным было ощущать себя частью самого широкого мира, и я думаю, он считал, что добился этого даже и до революции со своей фотографией на Невском, с выездом на лето в Царское Село со Двором и тому подобным. Что же касается еврейства, он, наверное, очень бы удивился этому вопросу.
Ему не требовалось ощущать себя евреем, он им просто был. В этом смысле достаточно любопытным может быть тот факт, что его дни рождения всегда распадались как бы на две половины – на первой душой компании был Эренбург, а на второй Эренбург уходил и приходил на его роль Михоэлс, которого, наверное, легче связать с еврейством в смысле вашего вопроса…».
В 1958 году вышла в свет книга Моисея Соломоновича Наппельбаума «От ремесла к искусству». К сожалению, автор совсем немного не дожил до этого знаменательного для него события, скончавшись 13 июня 1958 года.
«Прошлое человека, его мысли, взгляды на жизнь, отношение к людям — все, что видят глаза человека и как они видят, все это оставляет свой отпечаток на его лице… Умеющий — да читает», так писал в своей книге Моисей Наппельбаум − талантливый отечественный портретист, один из величайших деятелей фотоискусства прошлого столетия.
Автором всех фотографии, опубликованных в данном очерке, является Моисей Соломонович Наппельбаум.
.
Добавить комментарий