Главы из книги в сокращении
Был теплый вечер. Удивительно теплый и приятный для этого времени года. Сладковатый аромат ладана, медленно распространяясь в воздухе, навевал спокойствие. Вдали, за высокой стеной Гималаев, в величественном сиянии садилось солнце. Оно окрашивало вершины гор в кроваво-красные тона, словно предсказывая грядущие кровавые события в Тибете.
Удлиненные тени пиков-близнецов Поталы и Чакпори неторопливо ползли в сторону Лхасы. Справа под ними запоздалый караван торговцев из Индии держал путь к Парго-Калинг, или Западным Вратам. Последний из благочестивых странников с неподобающей для этих людей торопливостью, как бы боясь быстро надвигающейся бархатной темноты, бежал по Лингкорской дороге.
Кай-Чу, или Счастливая Река, радостно журча текла по бесконечному пути к морю. Она отражала тысячи маленьких солнц, отдавая дань уходящему дню. Лхаса слабо мерцала золотыми отблесками масляных ламп. Из монастыря у подножия Поталы труба возвещала об окончании дня; ее звуки, отражаемые от скал, прокатившись эхом по всей долине, возвращались совсем другими.
Я пристально вглядывался в знакомую картину. Сотни монахов за сотнями окон завершали свои обыденные дела. С крыши высокого здания, стоявшего прямо за Золотой Гробницей, смотрела вниз маленькая фигурка, далекая и казавшаяся ужасно одинокой. Когда последние лучи солнца потонули в горах, трубач протрубил снова, и из храма у подножия понеслись ввысь низкие звуки пения. Вскоре сгустилась темнота, и как драгоценности в пурпурном обрамлении на небе засияли звезды. В небе пронесся метеор и ярко вспыхнул, прежде чем упасть на Землю щепоткой дымящейся пыли.
— Чудная ночь, Лобсанг, — раздался из темноты любимый голос.
— И вправду, чудная, — отозвался я, спешно вскочив на ноги, чтобы поклоном приветствовать ламу Мингьяра Дондупа.
Он присел у стены и жестом предложил мне устроиться рядом.
— Можешь ли ты представить себе, Лобсанг, что ты, я, все люди похожи на это! — сказал он, указывая вверх.
Я молча смотрел на него. Как я могу быть похожим на звезды в ночном небе? Лама был крупным красивым мужчиной, с благородными чертами лица. Но и он слабо походил на звездные скопления.
— Мы точно такие же, точно такие, — засмеялся он. — Я хотел объяснить тебе, что не всегда вещи являются тем, чем они нам кажутся. Напиши "Ом мани падме хум" так, чтобы надпись заняла всю долину, и люди не смогут ее прочесть. Она будет слишком велика для них.
Он прервал свою речь, взглянул на меня и, убедившись, что я слежу за его объяснением, продолжил:
— Так же и звезды. Они всего лишь слишком велики, чтобы мы могли увидеть, что из них в действительности составлено.
Я смотрел на него как на потерявшего рассудок. Что-то составлено из звезд? Звезды — это... ведь это звезды! Я попытался представить себе надпись, которую невозможно прочесть из-за ее гигантских размеров. Ласковый голос прервал мои упражнения:
— Представь себе, что ты сжимаешься, сжимаешься, становясь размером с песчинку. Каким ты тогда увидишь меня? Пусть ты стал еще меньше. Теперь песчинка для тебя — целый мир. Каким я покажусь тебе тогда?
Он на мгновение замолчал и бросил на меня вопросительный взгляд.
— Ну? Так что ты увидишь?
Мой мозг был парализован. С открытым от недоумения ртом я, наверное, был похож на рыбу, только что выброшенную на берег.
— Тебе откроются, Лобсанг, — сказал он, — россыпи миров, плывущих во мраке. Благодаря твоему размеру молекулы моего тела станут для тебя мирами. Ты увидишь, как миры вращаются вокруг миров, ты увидишь "солнца" — молекулы психических центров, ты увидишь вселенную!
Мои мозги скрипели как несмазанная телега. Я мог бы поклясться, что в голове у меня что-то вздрагивало от напряжения, когда я пытался постичь это потрясающее и неведомое для меня знание.
Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, подался вперед и ласково взял меня за подбородок.
— Лобсанг! — усмехнулся он. — Да у тебя глаза уже устали от желания уследить за мной.
Улыбаясь, он снова сел и, дав мне всего несколько минут, чтобы прийти в себя, продолжал:
— Взгляни на свою одежду! Пощупай ее!
Я сделал, как он сказал. Рассматривая изодранные лохмотья, я чувствовал себя достаточно глупо. Лама продолжал:
— Это — ткань. На ощупь она гладкая. На свет — непрозрачная. Но предположим, ты рассматриваешь ее сквозь десятикратную лупу. Представь себе густую прядь шерсти, каждый волосок которой вдесятеро толще, чем сейчас. Ты сможешь различить просветы между волокнами. Увеличь ее в миллион раз, и ты проскачешь сквозь нее верхом. И каждый волосок будет так огромен, что ты едва ли взберешься на него.
То, о чем он рассказывал, в общем было понятно. Я молча сидел и думал.
— Ты похож на дряхлую старуху, — засмеялся он.
— Сударь, — решился я наконец спросить. — Так значит все живое — это всего лишь пустота, в которой рассыпаны миры?
— Все не так просто, — ответил он. — Усаживайся поудобней, и я расскажу тебе немного о Знании, которое мы открыли в Пещере Древних.
— Пещера Древних! — восторженно вскрикнул я. — Вы собирались рассказать мне о ней и об экспедиции!
— Да, конечно, — успокоил он меня. Но сначала я поведаю тебе о Жизни и о Человеке то, что знали о них древние во времена Атлантиды.
В глубине души меня гораздо сильнее интересовала сама Пещера, открытая недавно экспедицией высоких лам. Со времен древних цивилизаций ее недра хранят невиданные запасы знаний и практических сведений с тех времен, когда Земля еще была молодая. Но, хорошо зная Наставника, я понимал, что бесполезно ждать рассказа прежде, чем для этого придет время.
В небе над нами сквозь прозрачную дымку чистого воздуха Тибета во всей своей красе сияли звезды. В храмах и монастырях один за другим гасли огни. Послышался жалобный вой собаки, принесенный откуда-то издалека едва уловимым ночным ветерком. Из деревни Шо, находившейся прямо под нами, донесся ленивый ответный лай. Ни одно облако не проплывало мимо только что взошедшей луны. Флаги безвольно свисали с мачт. Где-то слабо поскрипывало молитвенное колесо — благочестивый монах, опутанный суевериями и не осознающий реальности, вертел его в напрасной надежде заслужить благосклонность Бога.
Услышав этот звук, мой Наставник улыбнулся и сказал:
— Каждому — по вере, каждому — по нужде. Многих тешат церемониальные действа и ритуалы. Не стоит осуждать тех, кто не прошел по Пути достаточно далеко и не может еще стоять без костылей. Я хочу рассказать тебе, Лобсанг, о сущности человека.
Я почувствовал себя очень близким этому Человеку, единственному, проявившему по отношению ко мне любовь и уважение. Я внимательно слушал его, чтобы оправдать его доверие. По крайней мере, так было сначала. Но вскоре его рассказ увлек меня, и я стал слушать с неподдельным интересом.
— Весь мир создан из вибраций. Все живое и неживое состоит из них. Даже могучие Гималаи — всего лишь масса взвешенных частиц, не касающихся друг друга. Мир, Вселенная, состоит из мельчайших пылинок. Планеты вращаются вокруг Солнца, сохраняя порядок и не сталкиваясь. Так и все сущее построено из вращающихся миров.
Он остановился и внимательно посмотрел на меня, вероятно ожидая встретить непонимание, но я пока без труда поспевал за его мыслью. Он продолжал:
— Призраки, которых видят в храме ясновидящие, — это живые люди. Они покинули этот мир и достигли состояния, когда их собственные молекулы разбросаны очень широко. Настолько широко, что "призраки" без труда проходят сквозь самые плотные стены, не касаясь молекул этих стен.
— Достопочтенный Учитель, почему же мы слышим звон в ушах, когда призрак слегка задевает нас? — спросил я.
— Каждая молекула, каждая маленькая солнечная система, окружена электрическим зарядом. Правда, это электричество более тонкой структуры, чем то, которое люди вырабатывают при помощи машин. Его вспышки бывают видны в ночном небе. Как у Земли, так и у любой, даже самой маленькой частички есть свое "полярное сияние". Поэтому призрак, проходя слишком близко, вызывает в нашей ауре легкий шок. Его мы и ощущаем как звон в ушах.
Ночь застыла над нами. Ничто не тревожило тишину. Такой покой знаком лишь тому, кто побывал в Тибете.
— Значит, аура, которую мы видим, и есть электричество? — спросил я.
— Да, — ответил мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп. — Ты, наверное, слышал об эффекте короны. Там, где над землей натянуты высоковольтные провода, наблюдается голубоватое свечение. Обычно его можно увидеть только темной туманной ночью, но для тех, кто умеет видеть, оно есть всегда. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Когда ты отправишься в Чунцин изучать медицину, ты обязательно столкнешься с прибором для записи электрических волн мозга. Вся жизнь, все сущее — электричество и вибрация.
— Я совсем запутался! Как жизнь может быть и вибрацией, и электричеством? Я могу понять что-то одно, но и то и другое?..
— Но, дорогой Лобсанг! — засмеялся Лама. — Ведь без движения, без вибрации не может быть электричества. И то и другое тесно связаны.
Он, хмурясь, заметил мое недоумение и при помощи телепатии прочитал мои мысли.
— Нет! — воскликнул он. — Не "всякая" вибрация порождает электричество! Попробую объяснить тебе иначе. Представь себе огромный рояль, клавиатура которого простирается отсюда до бесконечности. Колебание твердого тела будет представлено в ней одной клавишей. Вторая представит звук. Третья — изображение. Остальные клавиши будут представлять чувства, ощущения, цели — все то, что нам, живущим на этой Земле, еще не совсем понятно. Собака слышит более высокие звуки, чем человек; человек слышит звуки более низкие, чем собака. Ты, может, и не подозревал, что с собакой можно поговорить, только на более высоких нотах. Так обитатели мира духов общаются с теми, кто еще пребывает на земле и наделен даром яснослышания.
Прервав рассказ, Лама весело рассмеялся:
— Я не дал теб поспать, но у тебя в запасе еще целое утро, чтобы наверстать упущенное.
Он жестом указал на звезды.
— С тех пор, как я побывал в Пещере Древних и увидел чудесные инструменты, к которым никто не прикасался со времен Атлантиды, я время от времени забавляюсь одной игрой. Я представляю себе два крошечных чувствующих создания, каждое меньше мельчайшего вируса. Их форма не имеет значения, но предположим, что они разумны и у них есть точнейшие маленькие приборчики. Представим себе, что они живут, как и мы, в открытом пространстве своего бесконечно малого мира.
— Ах! Какая чудная ночь! — изумленно восклицает А, вглядываясь в звездное небо.
— Да, — отвечает Б.- Она заставляет задуматься о смысле жизни. Кто мы и куда идем?
А размышляет, глядя на звезды, плывущие по бескрайним просторам ночного неба:
— Миры без границ. Миллионы, миллиарды миров. Какие из них обитаемы?
— Чушь! Кощунство! Нелепица! — захлебывается Б.- Ты прекрасно знаешь, что нет жизни, кроме той, что в нашем мире.
продолжение следует
Добавить комментарий